– Жива?! Господи, она жива! Чудо просто какое-то! – верещал кто-то совсем рядом. – Из-под колес такой махины… И живой остаться!..
– Да не попала она под колеса-то, – не поверил тут же кто-то. – Ее оттолкнули!
– Кому же это было нужно? Она одна стояла.
– И не стояла вовсе, а улицу переходила. А тут этот парень. Молодежь… Совершенно русским языком не владеют, – молвил явно старческий голос. – «Скорую» – то… «Скорую» – то догадались вызвать?!
– Едут уже… Отойдите подальше. А то и так дышать нечем, и нас еще целая толпа… Моргает, кажется… Чего же не встает?!
– В шоке она…
Голоса сливались, гудели, словно улей. Их было много, Разных, и все они говорили, кажется, о ней.
Люба прикрыла глаза, пытаясь вспомнить.
Она хотела перейти на другую сторону улицы? Да, там за два квартала от поворота располагалось то самое отделение милиции, где работает Генка Сячинов. Она пошла, и тут…
Машина! Да, да, она мчалась прямо на нее. Не сигналя, не пытаясь объехать. Она мчалась с определенной целью.
Это что же получается, кто-то хотел ее убить?! Похоже, что так. А кто? Тот, что приходил ночью к Киму во двор, отсрочил приговор на четыре дня. Ему ни к чему торопиться, он еще не получил того, что хотел. Кто же тогда? Что-то очень много желающих.
– Любка?! Черт побери!!! Что с тобой??? Да открой ты глаза, ради бога!!!
Голосов стало заметно меньше, и звучали они теперь много глуше. Потеснил их кто-то, наверное. Не иначе Генка Сячинов. Это он сейчас орал и суетливо подсовывал ей что-то под голову. Его тут же обругали дилетантом, и в нос ей полезла вата, обильно сдобренная нашатырной дрянью.
– Отвалите от меня, – попросила Люба едва слышно. – Пожалуйста.
– Жива! Что ты пугаешь меня, а?! – Сячинов бесновался уже по-настоящему. – Что удумала? Светофоров не видишь?! Какого черта полезла под колеса?
– Не ори, Ген, – попросила Люба тихо. – Помоги подняться.
– Ей можно встать? – спросил он у кого-то.
– Видимых повреждений нет. Ни ссадин, ни синяков. Алле, девушка, откройте-ка глаза.
Люба подчинилась и даже сделала попытку улыбнуться. Вышло кисло.
– Что болит? – спросил молодой медбрат, склонившись к самому ее лицу, от него несло лекарствами и деловитостью. – На что, собственно, жалуемся?
– На судьбу, милый. – Люба улыбнулась в карие тревожные глаза. – Все остальное в относительном порядке.
– Машина вас задела?
– Вряд ли. Она неслась прямо на меня, но кто-то с силой дернул меня назад. Я просто подскочила, как мячик, и со всего маху рухнула на землю. Это ведь не смертельно?
– Думаю, нет. Но рентген все равно надо бы сделать. Вдруг у вас сотрясение. Голова не болит? – сильные руки потянули ее кверху. – Давайте встанем на ноги.
С его помощью Люба поднялась. Несколько минут она привыкала к тому, что земля плавно покачивается из стороны в сторону. Сделала пару пробных шагов с медбратом под ручку, и до машины неотложки дошла уже без его помощи. Там ей вкололи в предплечье два неприятных укола, влили в рот столовую ложку препротивной микстуры и отпустили с миром, сдав с рук на руки Сячинову. Гена как раз маялся неподалеку, устав от бесполезных расспросов очевидцев.
Конечно, никто не запомнил номера машины. Почему? Да потому что все произошло стремительно. Девушка шла, дорога пустынна, и тут из-за угла эта машина. Показалось ли, что у водителя вполне определенные намерения? А черт его знает! Разве в его мозги влезешь! Хотел он ее сбить или нет… Но не сбил же, чего огород городить. Кто помог ей увернуться из-под колес? А разве она не сама отпрыгнула? Нет? Тогда не видели…
И все в таком духе и на одной волне. Словоохотливых из толпы зевак осталось не так уж много, почти все разошлись. А те, что остались, мало что видели. И спасший Любу человек выглядел теперь почти что мифической фигурой. Для Генки, во всяком случае. А вот Люба точно помнила, как кто-то схватил ее за шиворот.
– Что можете сообщить по существу данного вопроса, гражданка? – спросил Генка с суровым трагизмом в голосе, усаживая ее на переднее сиденье своей колымаги.
Сколько знала Люба Генку, столько знала и его разбитую «шестерку», которую он почему-то любовно называл «шахиней». От «шахини» там не было ровным счетом ничего. Замки закрывались лишь с третьей попытки. Багажник был прикручен проволокой. Выхлопная труба гудела и дымила так, что если бы не причастность Сячинова к важному делу обезвреживания преступников в их городе, не ездить бы ему по улицам. В салоне было не лучше. Обивка кресел во многих местах порвалась. Крышка бардачка, так же, как и багажник, держалась на проволоке.
– Ох, и свинарник у тебя, Гена, хочу сказать! – проворчала Люба, осторожно ощупывая голову и пристраивая ее на подголовнике, хоть тот был новым и не ужасал ветхостью. – Вымыл бы, что ли, машину.
– Вымоешь тут с вами, как же! – заорал он, перекрывая рев своей выхлопной трубы. – Заколебали, блин, на хрен совсем!!! Вы че, сговорились, все что ли?! Я в отпуск с семьей собрался, а мне висяк за висяком, мать вашу!!! Что происходит, Люба??? Что на хер происходит, а?! Сначала Тимоху убивают. Следом его тещу. Теперь до тебя добрались!!! Щас я тебя буду пытать так, Закатова, что все твои извилины прополощу. И попробуй от меня что-нибудь утаить, блин!
И было в его словах столько отчаяния и боли и за них за всех, и за себя, и за семью, что могла остаться без отца к отпуску, что Люба простила ему вольный перевод обуреваемых его чувств.
– Как ты на меня наехал? – спросила она и, поймав его бешеный взгляд в зеркале, поспешила исправиться: – В смысле, нашел меня как? Я ведь к тебе шла.
– А я от твоего гребаного завода ехал. По твоим следам, можно сказать, двигался. Звонил, звонил в кадры. Там мне – Отсос Петрович. Звоню в охрану. Да, говорят, проходную только что прошла. Прошествовала в приемную. Звоню в приемную. Говорят, только что от директора ушла, пошла в кадры. Дай, думаю, перехвачу ее. Перехватил, мать ее!!! Думаю, что если бы не тот благожелатель, соскребал бы я тебя сейчас с асфальта.
– Фу, Гена! Фу, гадость какая! – Люба передернулась, вспомнив парализующее оцепенение, охватившее ее, когда она смотрела на машину. – Я жива.
– Это чудо! – обронил он потрясенно.
– Нет, Гена. Это не чудо. Это судьба! Не мое, значит, время. Куда ты меня везешь? В околоток, господин жандарм? – Люба посмотрела в окно. – Не похоже что-то. Куда?
– Домой к тебе едем. Будем разбираться на месте, что там и как. Соседей опросим. Дружишь там с кем?
– Нет. Так, с Жанкой немного общаюсь. Иногда от ее ухажеров отбиваюсь, иногда ее отбиваю. Она этажом выше живет. Работает парикмахером.
– Это хорошо, что парикмахером, – обрадовался Генка, сворачивая на ее улицу. – У них память на лица исключительная. Могла видеть кого-нибудь.
– Да ладно тебе. – Люба покосилась на него недоверчиво. – Станет она с нами разговаривать.
Жанки дома не оказалось. Бабуля, выползшая на свет божий из-за соседней двери, узнав, что Сячинов из милиции, жутко обрадовалась и принялась ему жаловаться. Начала с беспутной соседки Жанки, закончила постоянно засоряющимся водопроводом. Гена слушал с отрешенной гримасой на лице, время от времени вставляя наводящие вопросы про посторонних, водопроводчиков, электриков и прочий обслуживающий персонал, что иногда санкционированно посещает квартиры граждан.
Бабуля долго морщила лоб. Ушла в квартиру, прикрыв за собой дверь. Вернулась минуты через три с потрепанной тетрадкой в морщинистых руках. Долго листала ее, подслеповато щурясь. Потом обрадованно воскликнула:
– Ага! Есть такое дело, Геннадий Викторович!.. В самом начале лета у нас вот в этой шахте что-то меняли, – она постучала рукой по электрическому щитку. – Начали с верхнего этажа, а закончили, где Любаша живет. Вы разве не знали, Люба?
– Что-то такое было, кажется, – она неуверенно пожала плечами. – За лето столько всего было! То отопление по стояку меняли. Потом к свету придрались. Уверяли, будто кто-то из жителей нашего подъезда ворует электроэнергию. А как ее своруешь, если все счетчики на лестничной площадке?..
Гена посмотрел на нее с сожалением умудренного печальным опытом человека.
– Воровать можно по-разному, Любовь, – шепнул он ей на ушко, и тут же снова к старушке: – Так что меняли в шахте? Кто? Можно подробнее?
Подробностей оказалось не так уж и много. Невзирая на любопытство и желание докопаться до истины, объясняться со старушкой рабочие не захотели. Было их трое. Все как на подбор темноволосые, похожие на лиц кавказских национальностей. Может, так оно и было. Но, что странно, говорили без акцента. Одеты были в одинаковую спецодежду. Название на спине иностранными буквами, она не прочла.
На Генкин вопрос, чем конкретно занималась эта троица, бабуля пожала плечами и ответила, что тянули какие-то провода с крыши и остановили свои работы этажом ниже. То есть до второго и первого тянуть не стали, она потом спрашивала у соседей. И не только у них, между прочим. Бабуля не поленилась и отправилась в ЖЭК узнать, что же все-таки это делалось. Но там никто и ничего не знал. От нее отмахнулись, как от назойливой мухи, объяснив, что им некогда узнавать у сторонних организаций, что именно там делалось. Может, телефонный кабель тянули. Может, новые радиоточки. Может, кто в квартире сигнализацию устанавливал или какую-нибудь спутниковую антенну на крыше взгромоздил.
Таким разноплановым объяснением старушка была удовлетворена и больше бурю в стакане воды не поднимала. А потом нахлынули дачные работы, отопление в подъезде начали менять, она про этих чернявых мастеров и забыла. А сейчас вот к слову вспомнила.
– А больше ничего странного вы не заметили? Может, какие-нибудь люди посторонние начали в гости захаживать.
– К кому? – бабуля уставилась на Генку непонимающе.
– Вот, например, к Закатовой? – Сячинов ткнул пальцем в Любино плечо. – Вы не заметили никого странного возле ее двери?
– Нет… – она подумала немного, пожевав губы, и снова пробормотала: – Нет. Был ее полюбовник прежний, с собачьим именем, как его, Люба? Ну, тот, что бросил тебя и в Москву укатил?
– Ким, – подсказала Люба, обижаясь за его имя, что совсем собачьим ей не казалось.
– Во, во! Он был. Так вы вместе с ним и ушли. Твой непутевый Серега был. Тоже в то время, когда ты была дома. Один раз даже до утра оставался. Или я что-то путаю? – въедливая старушка неодобрительно уставилась на нее.
Люба покраснела, уловив многозначительное хмыканье Сячинова. Станет теперь острить на предмет ее половой распущенности. Плевать!..
– Если вдруг вы что-то вспомните. Мало ли, вдруг ускользнуло что-то из вашей памяти, а потом вдруг всплывет.
– Поняла, – кивнула бабуля и ушла к себе.
Они спустились этажом ниже и, открыв дверь Любиной квартиры, вошли.
– До утра, значит, оставался… Ну-ну! – Генка зло прищурился. – Иванов до утра оставался. У Кима живешь. От Хелина с бриллиантом вышла. Как это, Любовь, называется? Не спеши, я отвечу. Это называется распутством. А по-русски…
– Я знаю, как звучит это по-русски, Гена. – Люба с тоской оглядела родные стены. – Присесть тебе даже не на что, уж извини.
– Ничего, пешком постою, – утешил Сячинов и принялся шнырять по ее квартире.
Люба за его передвижениями наблюдала без особого интереса. Инъекции и микстура делали свое дело, ей жутко хотелось спать. Сидя на уцелевшей табуретке посреди комнаты, она без конца зевала и трясла головой, чтобы не уснуть и не свалиться ненароком на пол. Генка прекратил свои метания внезапно, для чего-то взял в руки ее телефонный аппарат, долго рассматривал его и провода, что к нему тянулись, потом чуть тряхнул. Потом еще и еще раз. Повеселел вдруг, метнулся в кухню и вернулся оттуда с кухонным ножом.
– Не возражаешь? – он уложил аппарат на ее журнальном столике и, не дождавшись разрешения, принялся откручивать болты, удерживающие нижнюю крышку. – Есть у меня кое-какие соображения насчет тех рабочих и еще кое-чего, надо бы проверить… Что-то не нравятся мне эти лица кавказской национальности… И вообще ничего не нравится… Что-то не стыкуется, не вяжется и не укладывается… Ого!!! Любовь, взгляни-ка, дорогуша моя!!!
Она сползла с табуретки и, вяло переступая, подошла к Сячинову. Тот сидел на корточках и ковырял кончиком ножа во внутренностях ее телефонного аппарата, будто патологоанатом. Люба заглянула через его плечо и недоуменно хмыкнула.
– И что я должна тут увидеть? Взрывное устройство?
– Вот видишь, вот эта хрень светится? – Генка глянул на нее снизу вверх. – Знаешь, что это такое?
– Нет, но догадываюсь.
– И что же?
– Телефон на прослушивании. Так?
В голове у нее тут же звякнуло и закрутилось, как в игровом автомате. Сейчас, вот сейчас, мелькание цифр, дат, событий и фрагментов прекратится, и на табло встанут те единственные кадры, что определят все сразу. И она сорвет джек-пот, мгновенно обо всем узнав и догадавшись.
– Твой телефон на прослушивании. – Генка поднялся с корточек и, поигрывая ножом, медленно и со значением проговорил: – Это значит, что все, о чем ты говорила в трубку, было достоянием третьих лиц. А о чем ты говорила по телефону? О чем таком важном? Ну-ка вспомни!
– Мы говорили с Тимошей. Назначили встречу. И он хотел обсудить со мной что-то, что, по его мнению, могло оказаться важным, – подхватила потрясенная Люба. – До встречи он не дожил… Потом мы говорили с Таней Савельевой. Она рассказала мне о бумагах, будто бы в них содержится какая-то информация… Бумаги пропали. Пропали из квартиры Савельевых. Стало быть, тот, кто шел туда за ними, знал, что они там. Откуда?!
– Вот отсюда! – Генка вонзил нож в растерзанное телефонное нутро. – Вот откуда все стало известно, Любовь! Тот, кто прослушивал твой телефон, знал обо всем и опережал вас всех на полкорпуса.
– И кто это?! – сердце сжалось до размеров булавочной головки и бешено заколотило о ребра.
– Хороший вопрос. – Генка посмотрел на нее с напряженным неверием. – Никаких вариантов нет?
Были!..
Были варианты! Так и тянуло сказать ему сейчас, что вся эта дребедень установлена здесь была еще Кимом, а Тимошей Савельевым использовалась, но… Но как быть тогда с теми парнями, что тянули какие-то провода с чердака? Считать их совпадением? Да и еще было кое-что…
Раньше, в то время, когда еще с ее телефоном упражнялись талантливые друзья, она не замечала никаких лишних проводов. Помнится, таскала аппарат за собой по всей квартире, то на кухню, то в ванную. И ничего лишнего не было. Один тонкий телефонный кабель, и все. А сейчас их было целых три. Странно, что она этого не заметила.
– Очень странно, – подтвердил Сячинов. – Голова-то должна быть! И глаза еще. Не заметить два лишних провода! Ну, ты, мать, даешь! Хотя… Хотя проведено мастерски, заметить очень сложно. Все заизолировано в одну жилу, нужно было приглядываться, чтобы заметить. Н-да, дорогая. Это уже… Это уже знаешь, чем пахнет?
– Нет, – она действительно не знала. – Что делать-то, Ген?
– Вызывать кого следует, вот что делать, – проворчал он и вдруг уставился на нее противно, по-ментовски. – Ничего не хочешь мне рассказать, а, Любовь?
– Я?! Я… Я не знаю, правда, Генка, что и делать! – и она расплакалась внезапно. – Не мог же Савельев сам себе вредить! Если он знал, чего тогда… А Ким?! Я никогда и ни за что не поверю, понимаешь?!
– Если честно, то нет. – Сячинов озадачился ее слезами, но с расспросами пока не лез, начав снова что-то искать в ее стенах. Что-то выстукивал, выслушивал, вынюхивал.
Найти он больше ничего не нашел. Обрезал дополнительные провода, что вели от щитка к ее телефонному аппарату. Смотал все и, отыскав в горе хлама целлофановый мешок, засунул туда и аппарат, и прилагающиеся к нему провода.
– Изыму, уж извини, – буркнул он, неодобрительно поглядывая в ее сторону. – Покажу, кому следует. Пока в неофициальном порядке, но разбираться все-таки буду, нравится тебе это или нет. Ладно, давай со слезами завязывай и поехали.
– Куда? – Люба горестно всхлипнула, чувствуя себя сейчас самым разнесчастным человеком на земле. – Некуда мне ехать, Гена!
– Не дури, мать! – прикрикнул тот на нее и потянул за руку с табуретки. – К Киму поедем. Тут тебе оставаться нельзя. Не факт, что еще где-нибудь какой-нибудь дряни не напихано. Я в плане микрофонов… Да, просто шпионский триллер какой-то получается. И кому ты вдруг стала так нужна, ума не приложу?..
Они вышли из квартиры. Люба тщательно заперла дверь и взяла Генку под руку. После всего, что случилось на дороге, и после всего, что открылось в ее квартире, ее немного пошатывало. И все так же отчаянно хотелось спать. Не говоря друг другу ни слова, они начали спускаться по лестнице, когда сверху их окликнула все та же старушка – соседка Жанки-парикмахерши. Пришлось снова подниматься к ней на этаж.
Выглядела та на редкость озабоченной и немного смущенной. Почему – открылось через минуту.
– Вы уж простите меня бога ради… – пробормотала она, потупясь виновато. – Бес попутал старую… Хотела смолчать…
– Да в чем дело-то? – нетерпеливо воскликнул Сячинов. – Вспомнили что-нибудь, так?
– Дело в том, что я и не забывала, – старушка махнула рукой в сторону Любы. – Умолчала, и все. Из-за нее и умолчала. Думала, ее дело молодое… как хочет она… А потом думаю, ну нельзя же так!
Сячинов выглядел так, будто собирался на прием к стоматологу. Физиономию всю перекосило, а зубы были плотно сомкнуты. О том, что тот с удовольствием тряхнул бы бабульку как следует, можно было и не догадываться, это было очевидно.
Любе тоже порядком надоело слушать ее бессвязный лепет. Хотелось побыстрее хоть куда-нибудь, лишь бы подальше от собственного дома. Подремать хотелось, подумать, ну и задать несколько вопросов парню, чье имя эта женщина определила как собачье.
– Был тут один, – выдавила наконец из себя старая женщина. – Уголовник…
– Кто?! – это они с Сячиновым выпалили одновременно, успев переглянуться и снова повторить в одно слово. – Кто?! Уголовник?!
– Да, – та кивнула седой головой и подняла на них виноватые глаза. – Стриженый весь, лысый почти.
– Есть среди твоих знакомых такие? – Сячинов метнул в сторону Любы злобный взгляд из разряда: «чего еще мы о тебе не знаем».