Люба вернула трубку на место и снова уселась на деревянную табуретку посреди комнаты. Взгляд то и дело натыкался на развороченные диванные внутренности и старый чемодан, доверху утрамбованный ее вещами. Потом она машинально искала глазами часы и поражалась тому, как медленно тянется время. Столько всего произошло с ней за этот поздний вечер, а всего-то ничего – половина первого. Куда же ей пойти…
Звонку в дверь, раздавшемуся так неожиданно, она не испугалась, а как раз наоборот. Злодей звонить не стал бы. Как-то он ведь попал в ее дом. Это либо Иванов, либо… Иванов. Кто еще мог заявиться к ней посреди ночи? Знакомых кандидатур не значилось в картотеке ее памяти. Никто, кроме него, притащиться на ночь глядя не мог. Пускай хоть и он. Одна голова хорошо, а две, как известно, лучше. Глядишь, что-нибудь да придумают вдвоем.
– Ты?! – Люба некрасиво вытаращилась и невольно попятилась. – К-какими судьбами?!
– Сказать, что проезжал мимо и решил заглянуть на огонек, значило бы соврать, – пробормотал Ким и вошел, не дожидаясь приглашения.
– Чего тогда? – Люба смотрела на его широченную спину, на знакомый коротко стриженный затылок, и спазм близких слез снова сдавил ей горло.
Малодушничать было нельзя. Ким не любит слез. Правильнее, он их терпеть не может. Не мог… Раньше…
– Чего тогда приперся, так надо понимать твой вопрос? – проворчал Ким, не оборачиваясь, и пошел в комнату, на ходу продолжая бубнить. – А чего ревешь тут, а, Любовь? Утешить, что ли, некому? Где же твой возлюбленный Сергуня? Он же любит к тебе по пятницам на ночь глядя заваливат, а что же сегодня… – тут внезапная тишина, и следом его дикий вопль. – Так!!! А это что за хрень такая?! А ну иди сюда!!! Любовь, иди сюда, кому говорю!
– Не надо так орать, – попросила Люба тихо и коснулась легонько его плеча. – Я здесь.
Она все это время топталась за его спиной, только не подавала голоса. Стояла, воровато разглядывала его всего и украдкой узнавала его запах. Как же она любила его запах, родной, многоплановый и почти всегда незнакомый. Она любила его так же, как запах его дома, как запах ранней весны, морозной свежести, и еще канифоли, из кусочков которой частенько от безделья складывала янтарную мозаику, когда Ким работал.
– Что здесь произошло, Любовь? – Ким обернулся и догадливо хмыкнул. – Узнала?
– Что узнала? – она вспыхнула, будто ее поймали на воровстве.
– Одеколон… Все тот же, ты права. Я очень постоянен в своих привязанностях, – прозвучало очень многозначительно, и Ким от этого вдруг разозлился. – Кто все это сотворил с твоим домом? Иванов буянил? Или тебя шизофрения начала посещать временами?
Ей так хотелось рассказать ему обо всем. Так и порывало напроситься на жалость. И ничего унизительного не нашла в том, чтобы упасть ему на грудь и обнять за крепкую шею, но после его смелых заявлений… Нет, ничего не расскажет.
– С психикой все в порядке, знаешь, – с вызовом ответила Люба, отошла от него подальше и для чего-то взялась за ручку чемодана. – Съезжаю я, вот!
– Ага. Понял, не дурак. – Ким хитро прищурил черные глазищи и ухмыльнулся одними губами. – А перед отъездом решила немного навести порядок. Ладно… Без вопросов… Так я пошел?..
И ведь пошел, мерзавец. Пошел прямо к двери, даже не посмотрев на нее и не попрощавшись. Чего тогда приходил? Узнать, одна она или с Серегой? Получается, что так. Хорошо, если так…
Ким вышел из квартиры, осторожно прикрыв за собой дверь. А Люба села на краешек истерзанного дивана и закрыла лицо ладонями.
Зачем он так с ней? А она?.. Она-то с чего завелась? Что теперь делать? Снимать номер в гостинице? Похоже, что выбора у нее не будет.
– Слушай, Любовь.
Его голос раздался над ее головой так неожиданно, что Люба отпрянула, сильно вздрогнув.
– Э-ээ, да ты совсем напугана, детка. – Ким уже не улыбался, а очень внимательно к ней приглядывался. – Кто же тот умник, что сумел тебя так напугать? Хотелось бы мне с ним познакомиться. Ладно, это потом как-нибудь. А сейчас идем.
Спрашивать: куда, зачем и для чего, она поостереглась. На этот раз он может уйти уже насовсем. Такое уже случалось…
Они вышли из дома бок о бок. Странное дело, но свет в подъезде и на первом и втором этаже горел исправно. Минуя лестничный пролет, где ее шею тискали чужие безжалостные пальцы, Люба невольно споткнулась и тут же ухватилась за локоть Кима. Он покосился на нее, но никак комментировать не стал. Так и шли они до самой его машины: он с ее стареньким чемоданом в руке, она вцепившись в его локоток.
– Садись, Любовь, – буркнул Ким не очень-то приветливо, жалел, наверное, о своей минутной слабости побудившей его на участие. – Нет, не туда, назад садись.
Люба с силой захлопнула переднюю дверцу и, поджав губы от обиды, уселась на заднее сиденье его «Нивы». Для крутого бандита, коим представил его Иванов неделю назад, тачка была не очень-то. Маскируется, решила Люба и впервые с момента появления Кима у себя в квартире задалась вопросом: а так ли уж случайно его появление?
Что он делал ночью возле ее дома? Почему решился подняться, если предполагал, что Иванов там? Или не предполагал? А что, если… А что, если Ким и есть тот самый малый, что подстерегал ее на лестнице?! Боже, такого не может быть! Не может или… Или все-таки может?
Люба зажала ладони коленками и исподлобья глянула Киму в затылок.
Может он быть тем человеком или нет? С одной стороны: почему нет. Голос был приглушенным, узнать, кому он принадлежит, так вот сразу, тем более в том состоянии, в котором она пребывала, было сложно. А он, напротив, сразу узнал ее. И когда душил ее, уже знал, что это она. Как он мог узнать ее в темноте? Правильно, по голосу. А по голосу можно узнать только хорошо знакомого человека, кем Ким, собственно, и является.
Нет! Нет, нет, нет! Это не он! У нее совсем крыша поехала, раз она его подозревает в подобном. Зачем ему это? И уж у Кима-то она точно ничего не просила, не одалживала и не отбирала, кроме разве что надежд на счастье. Но об этом он ей сказал давно, стоило ли повторяться. Да и счастье это под диванной обшивкой не найти, и в подушку его не зашить стопроцентно.
Нет, это не Ким. Люба немного успокоилась и посмотрела в окно машины.
Они ехали по улице Свиридова, что было хорошим признаком. Как раз на пересечении Свиридова и Зайцева располагался тот самый дом, в котором раньше жил Ким.
– Ты не переехал? – спросила она негромко, не очень, правда, надеясь на ответ.
– Нет, не переехал. И даже съезжать не собираюсь, в отличие от тебя, – съязвил он, напомнив ей о ее глупом спонтанном заявлении. – Что все-таки произошло, расскажешь, или как?
– Или как, – упрямо повторила Люба, решив стоять на своем.
Тут еще совсем некстати вспомнились предостережения незнакомца о том, чтобы она никому ничего не рассказывала.
– Как хочешь! – фыркнул Ким, выходя из себя. – Переночуешь, а утром отправляйся, куда захочешь. Поняла?
– Поняла. – Люба согласно кивнула, не отводя глаз от окна.
Они как раз въезжали в тот самый двор, где на стареньких качелях они с Кимом впервые поцеловались. Вон в том дальнем углу это было, под липами. Свет от фонарей туда не доставал, и ее это радовало. Она, если честно, ждала, что в этот вечер он ее непременно поцелует. А он все медлил и медлил. Нес какую-то чепуху про чьи-то микросхемы, про неудавшийся эксперимент или что-то подобное, и все никак не хотел понимать, что она ждет его губ, его прикосновений.
Ким поцеловал ее, но совсем не так, как ей хотелось. Поцеловал, когда Люба уже устала ждать. Вскочила с качелей, те больно ударили ее под коленки, и она слабо охнула. Ким тут же замолчал, посмотрел на нее как-то странно, и вот тогда-то все и случилось. В смысле, их первый, почти выстраданный ею первый поцелуй.
– Помнишь? – Ким стоял возле машины и смотрел в сторону качелей.
Металлическая труба, втиснутая в раструб липовых стволов, два толстых каната, а внизу доска. Даже странно было, что качели до сих пор уцелели. Никто не срезал канаты и не утащил на свой дачный участок с мыслью: авось пригодится. Доску, отполированную ездоками, тоже пощадили, не позарились. Заговоренный этот двор был, что ли? И липы были на месте, и клумбы, и песочницы, хотя обитатели давно переросли детсадовский возраст. И дом… Старинный милый дом с его неповторимыми чудесными запахами и загадочными шорохами по ночам. И они с Кимом снова здесь, рядом. Все, как раньше, кроме крохотной разницы в несколько лет, и еще в том, что они теперь стали чужими друг другу.
– Помню…
Люба выбралась из машины и стояла теперь, не зная, куда ей деть руки. Чемодан Ким упорно не хотел ей отдавать, сумочка у нее болталась на плече, карманов в кофте с короткими рукавами не было, приходилось тискать пальцы и усиленно делать вид, что ее ничего не волнует.
– А помнишь, как я волновался? – вдруг спросил он, не двигаясь с места.
– Ты??? Волновался?! – Люба, забыв на миг о минутном смущении, возмущенно всплеснула руками. – Ты болтал почти час о каких-то железках! Болтал и даже не смотрел на меня! А уж когда у меня лопнуло терпение и я встала с качелей…
– Помню…
Люба выбралась из машины и стояла теперь, не зная, куда ей деть руки. Чемодан Ким упорно не хотел ей отдавать, сумочка у нее болталась на плече, карманов в кофте с короткими рукавами не было, приходилось тискать пальцы и усиленно делать вид, что ее ничего не волнует.
– А помнишь, как я волновался? – вдруг спросил он, не двигаясь с места.
– Ты??? Волновался?! – Люба, забыв на миг о минутном смущении, возмущенно всплеснула руками. – Ты болтал почти час о каких-то железках! Болтал и даже не смотрел на меня! А уж когда у меня лопнуло терпение и я встала с качелей…
– И они тебя ударили сзади по попке. – Ким улыбнулся, запирая машину. – Ты охнула от такого конфуза, и тут уж я включился.
– Не по попке, во-первых, а под колени, – поправила Люба сердито. – И не включиться тебе было бы странно, я почти наступила на тебя, решив уйти.
– Ну, не ушла же, Любовь. – Ким самодовольно усмехнулся, глядя на нее поверх крыши своей «Нивы», стоя по другую сторону. – Ты бы и не ушла никогда от меня, если бы…
– Если бы ты меня не бросил! – выпалила Люба и вдруг почувствовала такое облегчение, что едва не рассмеялась.
Наконец-то!!! Наконец она сказала ему то, что мучило ее все эти годы. Сказала впервые то, что думала, не подозревая даже, как это окажется просто и как моментально поможет расставить все по своим местам. Никакой наигранной гордости. Никаких полутонов, полунамеков. Никакой недоговоренности.
– Я тебя не бросал, – буркнул Ким через паузу и отвернулся.
Тут же завозился с ключами от машины. Уронил их раза три на утрамбованную годами землю. Потом вдруг принялся похлопывать себя свободной рукой по карманам штанов, будто бы что-то искал.
А потом вдруг повернулся к ней и сказал с неподдельной обидой:
– Ты просто не умеешь ждать, Любовь, только и всего…
Глава 5
Утро субботы началось с дождя и мерзкого настроения.
Люба выбралась из-под пухового одеяла и на цыпочках подошла к узкому окну, задрапированному дорогой тяжелой портьерой. Портьера была из новых приобретений нового, незнакомого ей прежде Кима. Как и многое другое в его старом доме.
Мебель, ковры, телевизоры по всем углам, даже в ванной! Все было новым, незнакомым и чужим, даже стены и пол. Не стало старого паркета, стрельчатого переплетения рам в узких окнах-бойницах, и побеленных стен не стало. Все это Ким убрал, не подозревая или не желая подозревать, что вместе с этим лишил дом его неповторимого очарования дорогой нетленной старины. Шепчущей и вздыхающей по ночам старины.
Люба затосковала в его доме сразу, стоило ей переступить порог.
Ей не было места среди этой роскоши и блеска.
Любимого кресла бабушки Кима не было, а ей так нравилось в нем раскачиваться, рассматривая гравюры вперемешку с фотографиями близких и дальних родственников, развешанные на стенах.
Старинного кофейника, визгливо оповещающего о том, что вода закипела, тоже не было. Место его занял прозрачный электрический чайник. Кухонный стол на блестящих изогнутых ножках претенциозно был выдвинут на середину кухни. Стулья с витыми спинками. Жалюзи на окнах вместо милой тюлевой шторки. Все стало новым, дорогим и чужим.
Люба сняла босоножки, привычно поискала глазами старенькие домашние шлепанцы. Их, конечно же, не оказалось. Да и откуда им было тут взяться. Раньше они стояли под вешалкой сбоку от деревянной тумбочки, где хранились старые газеты, журналы и квитанции. Вешалка исчезла, прихватив с собой тумбочку и, разумеется, ее тапочки тоже.
– Как тебе? – равнодушно поинтересовался Ким, и Люба так и не поняла, гордится он новым домом или нет. – Нравится?
– Дорого… Красиво… Стильно… – осторожно отметила она, не желая его обижать.
– Но?..
– Что «но»? – Люба прошла следом за Кимом на кухню и осторожно присела на новый стул, было удобно и непривычно.
– Ты сказала: дорого, красиво, стильно, но тебе не нравится, так? Я правильно понял? – Ким налил в чайник воды, поставил его на подставку и щелкнул блестящей кнопкой. – Тебе не нравится новая мебель? Стены, потолки… Ты потерялась, как вошла. И тапочки свои начала сразу выглядывать.
– Ты очень наблюдательный, – ответила Люба с кислой улыбкой, она и представить себе не могла, что ее чувства так обострены. – Не то чтобы не нравится, просто… Просто чужая я тут.
– А как бы ты хотела?! – Ким ни с того ни с сего взорвался, отставил стул, громко ударив ножками о плиточный пол, и сел на него, уставившись на Любу зло и нетерпимо. – Ты думала, что все будет так, как и раньше? Так не будет, Любовь! Не будет уже никогда! Мы с тобой чужие! Запомни это и не питай иллюзий.
А она и не питала их вовсе! Почти не питала. Так, может, надеялась самую малость на что-то несбыточное, но умом-то понимала, что этого нет и быть уже никогда не может.
Чтобы она и Ким… Чтобы так, как раньше…
Чтобы стоять в обнимку у окна и на спор вести счет последним секундам заваливающегося спать солнца. Кто угадает: он или она? Нет, еще пять, нет, десять, пятнадцать… А потом чтобы пойти, все так же в обнимку, на кухню и вместе наливать в кофейник воды. Толкаясь, ставить его на огонь и греметь потом чашками. И ждать, когда наконец начнет сердито хлопать обитая с одного края алюминиевая крышка, а из носика повалит густой столбик пара.
А чай… Такого чая она не пила никогда прежде и потом никогда не пила тоже. Душистый, густой и сладкий, сладкий, как губы Кима, как его слова, что он, стесняясь, шепчет ей на ухо.
Разве такое можно повторить?
А лежали когда под разными одеялами и трогали друг друга, осторожно познавая, удивляясь и задыхаясь от собственной смелости. Разве такое повторишь? Никогда…
Люба еле разомкнула губы, чтобы ответить ему. Смотреть на него не было сил.
– Я ни на что не надеюсь, Ким. Мне просто… Просто некуда сейчас деваться. У меня проблемы.
– Я уже понял, – кажется, он выдохнул с заметным облегчением. – Что за проблемы?
– Ты все видел сам.
Люба налила в предложенную чашку кипятка, сунула туда пакетик «Липтона» и всыпала всего одну ложку сахара. К чаю прилагался фруктовый тортик, извлеченный Кимом из холодильника, так что злоупотреблять сахаром не следовало, хотя она любила послаще.
– Видеть-то я видел, но не понял ни черта, – воскликнул он, в точности повторив все до единого ее движения с чаем и сахаром.
– Вот и я не понимаю. Правда… Совсем недавно кое-кто говорил мне, что… – Люба подняла на него глаза и сказала совсем не то, что собиралась.
Хотела было рассказать о том, что Тимоша Савельев собирался к ней в гости. И собирался привести и его – Кима – тоже. И еще что намеревался поговорить с ней о чем-то для нее важном, но так и не успел. Но Ким сейчас смотрел на нее так враждебно, с какой-то даже неприязнью, что вместо этого она брякнула:
– Что будто бы ты появился в этом городе не просто так.
Вот совсем уж некстати вспомнились ей предостережения непутевого Сереги Иванова. Совсем не к месту, но что называется: ее понесло.
– Что ты будто бы крутой из крутых бандитов. И что теперь начнется такое…
– Какое? – глаза у Кима просто заледенели, и чувств в них никаких не стало вовсе, две пустые бездонные глазницы, черные и пустые, будто пропасть.
– Что-то страшное начнется. И что Савельев только начало. Кстати, Тимоша что-то знал. Остались бумаги. Мне Таня сказала сегодня по телефону. – Люба зябко поежилась от собственной смелости, но остановить ее уже было сложно. – Кем ты был в Москве, Ким?
– Не твое дело, Любовь, – фыркнул он ей почти в лицо, потому вдруг вцепился в воротник ее кофты и притянул к себе, заставив ее оторвать свой зад от стула. – Еще раз повторишь такое, голову оторву. А теперь пошла вон.
Отцепил пальцы от ее воротника и брезгливо вытер их полотенцем. Тут же отвернулся и принялся как ни в чем не бывало пить чай и есть торт прямо из коробки.
– Вон – это куда? – уточнила Люба на всякий случай и тут же струсила.
А вдруг ей снова придется выходить из дома на улицу. Куда она ночью со своим чемоданчиком из-под новогодних игрушек? Станет в первую попавшуюся гостиницу стучаться? Там ей сонно ответят, что свободных номеров нет. Она в следующую, пешком через весь город. Там та же история. Еще хорошо, если откроют. А то запросто можно не добудиться дежурной…
– Вон – это значит: почистить зубы и лечь в постель. Зубы не принципиально, постель обязательна. Не хочу, чтобы ты путалась у меня под ногами. Я привык к одиночеству.
«Он это нарочно так!» – Решила она, встав под душ. Нарочно ее унижает, обижает и хочет казаться мерзким. Чтобы она не питала, как он велел, никаких иллюзий.
Он же не такой! Он же всегда был добрым, порядочным, открытым…
А телефонные разговоры ее прослушивал. И бросил ее, бросил, бросил. Уехал, ничего не объяснив. А вернувшись, не захотел ничего изменить.
Он не любил ее. Может, и любил, но не так, как она. Она-то готова была… на все. Даже наказать была готова за предательство, вот и вышла замуж за случайного человека. Хотя, видит бог, решение это далось ей нелегко.