Даже для офицера спецназа ГРУ такой результат при стрельбе с двадцати пяти метров считался хорошим, хотя и не отличным. Оценка «отлично» дается, если из пяти выстрелов только одна пуля уходит за десятибалльный центр мишени. При этом попадание в «девятку», «восьмерку» или в «семерку» рассматривались одинаково неудачными. Цель только одна – «десятка». Это было, как в бою. Если задел противника вскользь, значит, не попал в него и он может попасть в тебя. А здесь непонятно, две или три пули ушли в «девятку». В любом другом виде войск стрельба, которую показал капитан Радимов, была бы оценена на отлично. Но даже в спецназе на «отлично» стреляют только единицы. Такие, как майор Валеев, который вышел на огневой рубеж сразу за Костей.
Бахтияр Ахматович всегда выглядел человеком сдержанным, чуть-чуть замкнутым в себе. Со стороны казалось, что ему вообще не надо сосредотачиваться, ловить свой момент. К Косте Радимову, например, он пришел, когда тот поднял ствол кверху. Валеев же просто вышел на рубеж открытия огня, встал к нему лицом и поднял на вытянутых руках оба пистолета. Щелкнули предохранители[12]. Выстрелы зазвучали сразу, без задержки, один за другим, но стрелял майор не сразу из двух стволов, а поочередно и очень быстро. Настолько быстро, что складывалось впечатление, будто огонь ведут из автомата.
– Отменно, товарищ майор, отменно, – сказал начальник тира, долго всматривавшийся в свою трубу. – Все пули, словно вы их аккуратненько пинцетом клали, точно в «десятку». Одна только в линию между «десяткой» и «девяткой», но это тоже считается за «десятку». Я только однажды видел такую стрельбу, но тот человек был наполовину роботом.
– В смысле? Что такое «наполовину робот»? – спросила Тамара Васильевна, стараясь разговором отвлечься от подступившего волнения. Майор Ставрова знала, что стреляет плохо, и начала волноваться еще до начала тренировки.
– Человека собрали после ранения по кусочкам. Пичкали какими-то препаратами, ставили над ним опыты и сделали «робота». Он даже говорил и двигался, как робот. Но стрелял точно так же, как товарищ майор, если не лучше. Но это не здесь было. Это было на моей прошлой службе.
Про «прошлую службу» никто спрашивать не стал. В любой силовой структуре знают, что такое режим секретности. Если бы начальник тира хотел сказать, где он служил, он сказал бы, что в ФСБ или в спецназе ГРУ, или ВДВ. Но он ограничился понятием «прошлая служба» и посчитал этого достаточным. Значит, и спрашивать не следует.
– Отстреливаемся все по очереди, – поторопил подполковник Кирпичников. – Нас еще следующее упражнение ждет, если Андрей Максимович подготовился.
– Андрей Максимович подготовился, – пообещал начальник тира. – Он вместе с Гималаем Кузьмичом старался.
– Моя очередь, – шагнул вперед Владимир Алексеевич и взял в руку пистолет.
По первой мишени отстрелялись все с разным успехом. Майор Ставрова не зря волновалась: – ни одна ее пуля в десятку не легла. Одну пулю в яблочко все же сумел послать майор Старогоров. Всем на удивление, ничуть не уступил командиру и другим спецназовцам, за исключением майора Валеева, бывший прапорщик ВДВ. Гималай Кузьмич стрелял профессионально.
– Так… Ставровой и Старогорову следует уделять больше внимания стрельбе. Это даже более важно, чем рукопашный бой; в сложной ситуации отсутствие навыков точной стрельбы может подвести не только вас, но и всю группу, – сделал вывод подполковник Кирпичников. – К сожалению, времени на подготовку нам отпущено мало. Займитесь с ними, Бахтияр Ахматович. Пока же майор Валеев продемонстрирует нам метод слепой стрельбы. Готов?
– Не готовился специально, но попробую, – пожал плечами майор.
Андрей Максимович с улыбкой кивнул.
– Особой подготовки и не нужно было. Эти методы отрабатывались на моей прежней службе, и потому я заранее установил систему блоков. Предполагал, что и здесь найдутся желающие так стрелять.
Кнопками он убрал из тоннеля бруствер и мишени. Свет на двадцатипятиметровой дистанции погас, но вместо него загорелся в десяти метрах.
– Вообще-то это дистанция для стрельбы из пневматики, но для слепого метода она самая подходящая, – заметил Андрей Максимович.
– На прежней службе, – заметил майор Валеев, – я выполнял такое упражнение с дистанции на пять метров больше. Но в боевой обстановке расстояние самому выбирать не приходится, поэтому я согласен на ваш вариант. Начнем?
– Начнем, – согласился начальник тира.
Бахтияр Ахматович повернулся к мишени спиной. Андрей Максимович полностью выключил свет в тоннеле и теперь слабый свет шел только с площадки перед лифтом, но он никак не мог осветить ничего там, куда следовало стрелять. Начальник тира нажал какую-то кнопку на своем пульте, и оттуда, из тоннеля, раздался слабый звук, словно бы что-то слегка брякнуло. Майор Валеев отреагировал на это резко. Первый выстрел был сделан из подмышки, без поворота, потом последовал поворот, и один за другим последовали еще три выстрела.
Андрей Максимович нажатием первой кнопки отключил какой-то механизм, другой кнопкой включил свет. Механизм движения мишени был прост: легкая лебедка через блок тащила поперек тоннеля четыре наполненные песком металлические банки из-под каких-то консервов.
– Четыре выстрела, четыре попадания. Все мишени поражены с первого выстрела. Поздравляю, – сказал Андрей Максимович. – У меня всегда душа радуется, когда встречаю таких стрелков.
– У меня душа радуется не меньше, – сказал Владимир Алексеевич. – Мы свою миссию на данный момент закончили. Бахтияру Ахматовичу, вижу, не терпится опробовать винтовку. Андрей Максимович с Гималаем Кузьмичом ему в этом помогут, а мы мешать не будем. Я понимаю, что с незнакомой винтовкой еще необходимо разобраться, и только потом можно будет что-то демонстрировать. Поэтому мы скромно удаляемся к себе в кабинет. Гималай Кузьмич проводит майора Валеева после завершения пробной стрельбы. На испытание винтовки отпускается пятьдесят пять минут. Ровно через час у нас занятия по испанскому языку. Всем быть обязательно, даже Гималаю Кузьмичу, потому что будут даны некоторые особенности венесуэльской разновидности испанского: сленг, жаргон, арго и прочее…
* * *Майор Лукошкин прибыл как раз в тот момент, когда группа закончила занятия по испанскому языку. Привел его помощник дежурного по Департаменту «Х».
– Генерал-лейтенант Апраксин уехал по делам. Распорядился майора Лукошкина передать вам, товарищ подполковник, с рук на руки, – объяснил помощник дежурного.
Он, как это водилось в Департаменте, был человеком гражданским – видимо, из научного блока, – но, часто общаясь с офицерами, разговаривал уже по-военному, как заправский служивый.
– Да, спасибо, мы ждали его, – сказал Кирпичников, пожимая вновь прибывшему руку. – Рад видеть тебя, Сергей Викторович. А что с рукой?
Вопрос напрашивался сам собой, потому что кисть майора была туго стянута эластичным бинтом, а привлекать к участию в операции травмированного офицера было рискованно.
– Перелом был. Три дня назад гипс снял. Сейчас на всякий случай бинтую.
– Как умудрился? – тоже пожимая майору руку, спросил подполковник Денисенко.
– Обучал молодое поколение доски ломать. Сначала одна доска-«пятидесятка». Проломил без проблем. Две доски выставили. Не на подставке, а на руках держали. Бил правильно, но один из парней руку согнул, доска и спружинила. Я сдуру объяснил парню ошибку и вторым ударом сломал. Теперь уже и доски, и руку окончательно. Видимо, перелом еще после первого удара получился. Вторым добавил. Но обошлось простым гипсом. Снимок сделали, резать не стали. Сейчас уже почти в порядке, но еще дней пять поберечься нужно.
– Значит, зря я расписание менял, и переносил «рукопашку» на послеобеденное время, – вздохнул Владимир Алексеевич. – Ладно, идем в кабинет. Стол тебе Гималай Кузьмич уже подготовил. Только ты его не ломай. Мебель ведомственная…
Все спецназовцы, что раньше знали Лукошкина, – а знали его все, кроме капитана Радимова, – вспомнили, как Сергей Викторович обрел славу человека со страшным ударом. Однажды во время обсуждения какой-то операции Лукошкин, рассказывая о событиях, в досаде стукнул кулаком по столешнице, и стол сложился пополам. Причем все видели, что удар не был сильным, просто столешница оказалась, видимо, бракованная, но слухи разнеслись быстро, раз за разом обрастая удивительными подробностями. Самого майора, однако, это лишь заставило тренироваться усерднее, чтобы поддержать свою неожиданно возникшую репутацию.
– Я постараюсь, – серьезно пообещал Лукошкин. – А рука пусть никого не беспокоит. Она быстро в норму придет. Форму я поддерживаю.
– Я надеялся, что часть своей формы ты передашь нам …
– Занятия, Владимир Алексеевич, я проводить могу. Там не рука, а голова работает.
– Договорились. Возвращаемся в кабинет.
Едва Кирпичников сел за стол, зазвонил телефон.
– Добрый день, Владимир Алексеевич. Полковник Градовокин. Чем сейчас заняты?
– Принимаем нового члена группы.
– Это хорошо. Значит, полный комплект?
– Так точно, товарищ полковник.
– Генерал звонил. Просил через двадцать минут собрать всех у него. Я буду докладывать план операции. Не сильно ваши планы нарушаем?
– Нет, как раз ждем подробностей.
За короткое время пребывания на новой службе подполковник Кирпичников уже слегка привык к совсем не генеральской манере поведения Апраксина. В армии генералы ведут себя не так. Быстро привыкли к раскованной манере общения и «старожилы» – капитан Радимов и майоры Ставрова и Старогоров. А вот новые члены группы посещением генеральского кабинета были едва заметно смущены и оттого держались скованно. Если им и приходилось общаться с генералами, то это были большие чины из Москвы, руководившие той или иной боевой операцией, но мало что понимавшие в тактике спецназа, так не похожей на обычные действия войск. Этих генералов приходилось выслушивать, но действовать, как правило, вопреки их указаниям, исходя из реальной боевой обстановки.
Генерал-лейтенант Апраксин от частого общения с гражданским персоналом Департамента и сам все меньше походил на человека в лампасах. Это новым офицерам группы было непривычно. Впрочем, генерал говорил недолго, и вскоре предоставил слово начальнику оперативного отдела Департамента «Х» полковнику Градовокину.
– Задача перед нынешним составом группы поставлена сложная, и мы не случайно усилили ее офицерами спецназа ГРУ, имеющими большой опыт боевых операций за пределами страны. Я даже сразу скажу, что это операция не того плана, которые, в принципе, должны проводить мы. Первая была классическим примером нашей работы. Вторая уже больше схожа с простой операцией спецназа. Тем не менее, проводить ее придется нам, поскольку мы имеем, скажем так, кровную заинтересованность в конечном результате.
Итак, согласно данным Службы внешней разведки, спецназ ЦРУ совместно со спецслужбами Колумбии готовит провокацию на границе между Колумбией и Венесуэлой. Цель – дискредитировать покупателей российского оружия в Венесуэле, а если получится, то и самих российских поставщиков оружия. Вся интрига будет закручена вокруг поставок в Венесуэлу ПЗРК «Игла-Супер». Американцы вместе с правительственными спецслужбами Колумбии готовы заявить, что они предназначаются для дальнейшего экспорта колумбийским повстанцам. Не исключено, что будут попытки обвинить «Рособоронэкспорт» даже в прямых поставках ПЗРК повстанцам Колумбии. Такая фраза промелькнула в разговоре Хиллари Клинтон с нашим министром иностранных дел Сергеем Лавровым. Доказательств у американцев никаких. Но поскольку их нет и не предвидится, то противная сторона, как нам думается, постарается выдумать их сама. При этом будут привлечены достаточно значительные силы и с американской, и с колумбийской стороны. И даже вылезет на свет какая-то анархистская группировка повстанцев, которой пообещают продать ПЗРК в обмен на кокаин. В конце концов, по договоренности с колумбийским правительством, эта группировка будет уничтожена ракетным ударом, предположительно, с кораблей ВМФ США. Ракеты радиусом действия до трехсот километров вполне смогут достать повстанцев. И наличие ПЗРК при массированном ракетном обстреле едва ли сможет оказать анархистам заметную помощь.
– Профессор Иванов уже обрисовывал нам эту ситуацию, – сказал Кирпичников. – Наша задача, товарищ полковник?
– Задача формулируется просто, хотя непросто будет ее выполнить. Необходимо сорвать замыслы ЦРУ и, по возможности, собрать обличающий материал. Необходимы будут пленные и видеоматериалы, добытые ручной съемкой и съемкой с помощью БПЛА ВВП. А сейчас перейдем к конкретным планам – что мы в отделе сумели надумать. Корректировать их будем уже вместе. Вам предстоит овладеть еще кое-каким оборудованием. Иван Иванович, кажется, уже подготовил для испытаний компактный локатор. Но это после завершения наших дел…
Глава шестая
До Каракаса летели спецрейсом, но уже на подлете к острову Ла-Тортуга, что недалеко от побережья, командир экипажа вышел в салон и сообщил, что принял радиограмму.
– ПВО Венесуэлы сменило для борта воздушный коридор и требует посадки на военной базе под Гуаренасом, где вашу группу уже дожидаются. Но там нас только дозаправят, подсадят своих коммандос и отправят дальше. Куда, пока не сообщают.
– Чем вызваны изменения, не объяснили? – спросил, вставая, подполковник Кирпичников.
– Вообще никаких комментариев. Все приказным порядком. Сейчас штурман прокладывает новый маршрут. Не нравятся мне такие изменения, честное слово, не нравятся.
Подполковник Кирпичников в этой обстановке ориентировался плохо и потому переспросил:
– А что не нравится? Есть конкретные подозрения? Или просто нюх подсказывает?
– Первоначальный маршрут разрабатывался около двух недель назад и был полностью согласован с обеими сторонами. А тут вмешиваются в самый последний момент, уже, практически тогда, когда следует готовиться к посадке… Не понимаю таких изменений. Если бы погодные условия, обязательно сообщили бы. Но с погодой здесь все, кажется, в порядке.
– Думаю, ничего страшного. Мы же с вами не знаем местной обстановки… – Подполковник успокаивал не командира экипажа, а себя.
Но летчик все равно поморщился.
– У меня за плечами шесть рейсов в Каракас. Ни разу сбоя не было.
– Допускаю, что это не сбой, а естественная предосторожность, вызванная какими-то конкретными причинами, о которых мы можем не знать. Если бы вы летели простым рейсом, как раньше…
– Раньше мы тоже не простыми рейсами летали. Мы возили грузы «Рособоронэкспорта». А это грузы серьезные, хотя нам и не докладывали, что мы перевозим.
– Тем не менее скрывать эти рейсы особой необходимости не было. «Рособоронэкспорт» строго придерживается международных конвенций и работает с максимальной прозрачностью. Сейчас ситуация другая. Наш полет выходит за рамки экспорта вооружений. Это разведывательная миссия, с чем следует считаться. Выполняйте указания диспетчерской службы Венесуэлы.
– Мне сообщать на базу об изменении курса?
– Если вы обязаны сообщить, то – да. Я не знаком с вашими правилами.
Командир экипажа пожал плечами и вернулся в свою кабину. Разговор с командиром оперативной группы нисколько его не успокоил.
Салон военно-транспортного самолета отличается удобствами от пассажирского так же, как бронетранспортер отличается от такси. И звукоизоляцией в том числе. Поэтому командиру экипажа и командиру оперативной группы приходилось разговаривать настолько громко, что разговор слышали все, кто находился рядом. Тем более что почти вся группа компактно устроилась на нескольких креслах, что стояли в большом грузовом салоне рядом с дверью в кабину пилотов.
– Это как-то меняет наши планы? – спросил подполковник Денисенко, когда Владимир Алексеевич сел в свое кресло.
– Ничего пока сказать не могу. Но в любом случае мы должны действовать, исходя из ситуации. А она, как я понимаю, изменилась… Лететь осталось недолго. До Гуареноса, насколько я помню, чуть ближе, чем до Каракаса. А пилот говорил, что уже пора было готовиться к посадке в Каракасе. Значит, сейчас готовятся к посадке в Гуареносе.
Память на карты у подполковника оказалась профессиональной, и он не ошибся. На военном борту, в отличие от гражданского, не предупреждают о необходимости пристегнуть перед посадкой ремни. Здесь вообще ни о чем не предупреждают. Но, судя по ощущениям, самолет начал снижаться, потом «лег на крыло» и стал совершать круг над аэродромом, чтобы лучше разглядеть посадочную полосу. Владимир Алексеевич смутно помнил, что этот маневр вроде бы называется «коробочка». В условиях плохой видимости его даже гражданские самолеты совершают. А военные на незнакомом аэродроме стараются по возможности выполнять всегда. По завершению маневра полет выровнялся, двигатели зазвучали в иной тональности, чуть заметно завибрировал корпус самолета. Видимо, вибрация создавалась из-за выпущенных закрылков и шасси, которые подрагивали под натиском воздуха.
– Пейзаж красивый, надо сказать, – подал реплику Старогоров, глянув в иллюминатор.
Кирпичников сидел далеко от него, но даже он увидел, что аэродром расположен в гористой местности. Горы возвышались по обе стороны от взлетной полосы и потому хорошо были видны. Самолет вдруг резко пошел на снижение и через несколько минут коснулся колесами бетонки. Тяжелую машину, способную пересечь без дозаправки Атлантику, быстро остановить было невозможно. Но полосы для самолета хватило.
К оперативной группе снова вышел командир экипажа.