Его ли собачек?.. Чем больше я пыталась соотнести Тимофея Леонидовича с этими порождениями тьмы, чем больше утверждалась в мысли, что начальник охраны "Атлант-Росса" едва ли возьмется за такое дело... Застрелить, взорвать - это он мог и не раз проделывал - руками своих молодцов, естественно... Но это преступление на болотах могло прийти в голову только человеку с извращенной фантазией...
А может, и Тимофеев тут ни при чем? Может, плутая в потемках сложных теорий а-ля Шерлок Холмс, я не желала видеть очевидного?..
Уф-ф! Хорошо, и однозначно хорошо, только одно - что этот боров-охранник все-таки поддался увещеваниям и на время вышел погулять из своего бренного тела. Какая махина, там, верно, и за сто пятьдесят будет!
Размышляя таким замечательным образом, я по щиколотку погрузилась в какую-то вязкую, грязную лужу и выругалась: "Тоже мне "новые русские" дорогу не могут отремонтировать!"
Только тут я осознала, что идет дождь. Он стекал мне за ворот ветровки, мочил на груди рваную футболку, которую я тоже взяла из гардероба Баскеров - на этот раз Эвелины. Стоп!
А почему она рваная? И грязная, подумала я, проводя рукой по груди.
Дождь полил сильнее, волосы уже слиплись и мокрым комом залепили шею... Н-да, влипла!
Тут еще километров восемь идти, потому как крюк очень солидный.
Впрочем, этот ночной моцион не будет напрасным. Кое-что в этой темной истории начало проясняться...
Впрочем, это все равно как внести свечку в Колонный зал Дома союзов, лишенный электричества.
Да, тяжело искать, как говорили, кажется, китайцы, черную кошку в темной комнате. Тем более, если ее - кошки - там нет...
...Или черную собаку в темном лесу?..
* * *До "Баскер-холла" я дошла часа через полтора. Надо сказать, к концу пути я была согласна на встречу хоть с десятью черными псами, лишь бы скорее попасть домой. Впрочем, если бы я встретилась с чем-то подобным, я действительно преодолела бы эти километры куда быстрее. Если бы преодолела.
Дверь баскеровской виллы была, естественно, закрыта, и я, вне себя от этого возмутительного факта, забарабанила кулаками в это пуленепробиваемое стекло. А что, если в него бросить того остолопа, сломавшего калитку, тоже, кстати, довольно стальную?..
Замок щелкнул, и я увидела сонную и очень-очень недовольную физиономию Димы Селиверстова с неизменным "узи" в руке. И дуло его смотрело мне в лоб.
- Да ты что, Дима? - воскликнула я. - Еще пристрелить спросонья.
- Неплохо бы, - проворчал он, - только задремал, а тут, понимаешь ли...
- Вы все, что ли, заражены этим аметистовским "понимаешь ли"? Вавилов, а теперь ты... - произнесла я, входя и закрывая за собой дверь.
- Н-да, - процедил Селиверстов, когда мы вошли в ярко освещенный вестибюль.
- А что такое?
- Посмотри на себя. Прямо-таки картина с выставки "Пастушонку Пете трудно жить на свете, длинной хворостиной управлять скотиной", - выдал Селиверстов, нахально ухмыляясь и явно сменив гнев на милость.
- А что такое-е? - пропела я, невинно хлопая ресницами. Однако опустила глазки и тут же пробормотала:
- Где это я так уделалась?
- Действительно - уделалась, - сказал Селиверстов, глубокомысленно почесывая дулом пистолета-автомата лоб.
До самого колена мои черные джинсы были густо забрызганы рыжеватого оттенка плотной грязью, она запеклась целыми соцветиями, а ботинки и джинсы до щиколоток и еще немного выше и вовсе залиты слоем все той же, странного красноватого оттенка, грязи. Порванная наискосок черная майка тоже была усеяна, хоть и не столь часто, пятнышками брызг. Именно на них и уставился Селиверстов, да и неудивительно, благо под изрядно изувеченной майкой ничего не было. Ну и тепло было в эту веселую ночь с десятого на одиннадцатое мая!
- Так, - Селиверстов направил на меня "узи", - а ну быстро в сауну, пока не поздно!
- А после чего может быть поздно? - серьезно спросила я.
Селиверстов, не отводя дула, ответил:
- Ну, например, после того как я выйду на улицу и поваляюсь в грязи, чтобы иметь законное основание пойти в сауну вместе с тобой.
- А это обязательно?..
- Идти с тобой?..
- Да нет. Валяться в грязи...
- В самом деле, - произнес Дима, опуская "узи", - ты умная девочка.
С этими словами он легко подхватил меня на руки и, не обращая внимания на мой демонстративный визг, понес в сауну.
- А кто же будет охранять вход? - выгнувшись, как кошка, промурлыкала я, оказавшись на лежаке в предбаннике.
Он свирепо улыбнулся в ответ и одним ловким неуловимым движением разорвал надвое мою и без того многострадальную майку...
* * *Утром, выйдя к завтраку, я увидела в гостиной Баскера, о чем-то оживленно беседующего с Соловьевым и Эвелиной. Психоаналитик напряженно улыбался, показывая прекрасные ровные зубы, и держал руку на плече Эвелины.
- Андрей Карлович, у меня к вам маленький разговор, - подходя, сказала я. Конечно, я могла бы и не говорить об этом, а побеседовать с Баскером после завтрака, но меня взбесил контраст между насупленным, только что вставшим на ноги после ранений Баскером и ухмыляющимся Соловьевым, нахально держащим руку на плече его жены.
- Хорошо.
Мы отошли в сторону, и я выложила ему результаты своих ночных похождений. Естественно, за исключением эпизода с Селиверстовым.
- Примерно то же самое мне говорил и капитан Вавилов, - покачал головой Баскер.
- Вавилов? - воскликнула я. - Он здесь?
Надо признаться, что я не сказала о том, что Новаченко с Тимофеевым упоминали капитана. Это всегда можно сделать, а пока...
- Да, он приехал полчаса назад, - ответил Баскер. - Да вот он сам, спроси у него. Капитан, Татьяна Александровна интересуется вашими успехами.
- А-а-а, Таня, - проговорил Вавилов, - я только что из Тарасова, привез очень интересную информацию. Но об этом после завтрака.
Жр-ррать хочу, как крокодил!
После весьма обильной - особенно для утреннего приема - трапезы, в которой участвовали супруги Баскеры, Соловьев, Вавилов и я (охранники и люди лейтенанта Боброва ели отдельно и только собственные продукты), все вышли на террасу курить и пить кофе.
- Вы отдали на анализ фрагмент собачьей шерсти, Денис Иванович? спросил Соловьев, галантно поднося зажигалку к моей сигарете, а потом сигарете Вавилова. - Есть результаты?
Вавилов внимательно посмотрел на Олега Платоновича и произнес:
- Да, кое-что имеется. Замечательные результаты, господа.
- Да что же может быть замечательного в результатах анализа собачьей шерсти? - наивно воскликнула Эвелина.
- Ты забываешь, Виля, что это собачья шерсть могла светиться, выговорил Баскер, - если меня не слишком ударили по голове, а та кузнецовская компания не перепила.
- Вас, безусловно, ударили по голове очень сильно, - произнес Вавилов, - а упомянутые вами молодые люди, если судить по их лицам наутро, приняли на грудь по принципу "ни в сказке сказать, ни пером описать". Но заключение экспертов таково: в шерсти содержится большое количество окисленных люциферинов. Раз в сто больше нормы. А это означает, что эти вещества переходят из своей так называемой "возбужденной" формы в обычное состояние, или люциферозу. А этот процесс перехода сопровождается испусканием света, так, как происходит люминесценция светящихся организмов - жучков, паучков там, светлячков.., ну, и собачек. Я верно описал процессы химического порядка, Олег Платонович? - внезапно обратился Вавилов к Соловьеву.
- А почему вы спрашиваете у меня? - спокойно ответил тот.
Я посмотрела на Эвелину: та заметно побледнела.
- Но вы же врач, - ответил Вавилов.
- И вы полагаете, что я знаю процессы деоксидирования люциферинов? произнес Соловьев.
- Почему бы нет? Я слышал, вы были неплохим фармацевтом и даже получили патент на изобретение нового психотропного препарата, ослабляющего течение шизофрении, - проговорил Вавилов. - Да и другие замечательные разработки у вас, верно, были, а?
- Я давно этим не занимаюсь, Денис Иванович, - примирительно ответил Соловьев. - К тому же подобные слова в ваших устах звучат для меня угрожающе. Неужели занятия фармакологией по новому законодательству являются преступлением?..
- Ну, не фармакология.., а вот вивисекция всегда возбранялась, сказал капитан, пристально глядя на Соловьева. - Впрочем, Олег Платонович, я не инкриминирую вам ничего этого, хотя вы у меня на подозрении... Так же, как и все присутствующие.
- Милые шутки капитана Вавилова, - проговорила я, - а то мы уж подумали, что Олег Платонович вырастил извращенных песиков, пичкая их всякими препаратиками, заставил, понимаете ли, светиться, а на роль сэра Чарльза Баскервиля подыскал Глеба Сергеевича Аметистова. А теперь, коли мы все на подозрении, мне позволительно не считать Олега Платоновича злобным Стэплтоном, а переориентировать на эту роль, скажем, себя. Или вот Андрея Карловича.
- Милые шутки капитана Вавилова, - проговорила я, - а то мы уж подумали, что Олег Платонович вырастил извращенных песиков, пичкая их всякими препаратиками, заставил, понимаете ли, светиться, а на роль сэра Чарльза Баскервиля подыскал Глеба Сергеевича Аметистова. А теперь, коли мы все на подозрении, мне позволительно не считать Олега Платоновича злобным Стэплтоном, а переориентировать на эту роль, скажем, себя. Или вот Андрея Карловича.
- Что? - Баскер вздрогнул и переменился в лице. - И ты...
- ..Брут?.. - докончила я с феноменально сыгранной вопросительной интонацией. - Успокойтесь, Андрей Карлович, просто, по мысли капитана Вавилова, вы вполне подходите на эту роль.
Вавилов ухмыльнулся.
- Ну, знаете... - произнес он. - Кстати, лично я полагаю, что этих псов в округе уже нет.
- Отчего так? - спросила я.
- После такого преступления исполнителей нужно уничтожать.
- А если готовится еще одно преступление? - вдруг спросила Эвелина.
Вавилов пристально посмотрел на нее, и снова в его маленьких глазах вспыхнуло то странное выражение, что я уже видела в его взгляде, обращенном на ту, разъяренную Эвелину, сыплющую десятиэтажными матерными проклятиями.
- Ладно, - произнес Баскер, ощупывая виски, - что-то у меня голова кружится.
- Пойди полежи, Андрюша, - предложила Эвелина, - может, тебя довести до комнаты?
- Я сам, Виля, - пробормотал Баскер, - я сам...
* * *Я вышла на улицу и задумалась. В этот момент на автостоянку перед домом въехала белая "девяносто девятая" со свежей царапиной на левом крыле. Из нее вылез Солодков, а за ним Лена.
- Молодец, муженек, - сказала она, рассматривая живописную вмятину с ободранной краской, - как ты мастерски ехал, а!
- А что такое? - подходя, спросила я.
- Да так, - уклончиво ответил Фил, - в поворот не вписался и об столб чиркнул. Паадумаешь... Правда, купил только вчера...
- Ну конечно, дорогой, - протянула Лена, - панночка помэрла...
В слове "помэрла" ударение приходилось на второй слог, на эту самую совершенно замечательную "э".
- Какая панночка? - не поняла я.
- Да это она, знаешь, начинает вылеплять, когда сказать уже нечего, словоохотливо пояснил Фил, - она эту фразу периодически вставляет в свой репертуар, когда, значит, я чего-то там скайфоломил. Вот недавно, понимаете ли, играл "Спартак" с "Интером", наши ведут один-ноль, и тут лысый ублюдок Рональде - хлоп два гола! У меня тут же проект накрылся нового фасада одному там толстопузому... Я водки - хряп, на диван - бряк, лежу и чуть не плачу. А тут она входит, смотрит на меня и говорит: "Ага.., он совсем уже не дышит, ручкой-ножкой не колышет", трали-вали и так дале...
Потом смотрит на экран, там счет один-два в пользу итальяшек, и говорит: "А-а, панночка помэрла!.." - Панночка помэрла! - с невообразимой интонацией повторил архитектор и злобно пнул колесо стоящей рядом вавиловской машины.
- Отойди оттуда! - прикрикнула на него Лена, я покосилась на пострадавшую от Солодкова покрышку вавиловской "Нивы" и так и замерла.
Все колеса, нижняя часть дверцы и бамперы были забрызганы грязью: эта грязь была того самого редкостного красноватого оттенка, что и на моих джинсах и майке.
Несложно объяснить, откуда взялась на машине Вавилова эта редкая по своей цветовой гамме грязевая корочка. Из тех же мест, где я ходила ночью. Из огромной лужи недалеко от дачи Новаченко. Но, возможно, что это не единственная грязевая ванна такого оттенка в окрестностях. Нужно проверить.
Я решительно направилась к своей машине.
* * *Эвелина Баскер тревожно посмотрела на Соловьева.
- Олег, что имел в виду Вавилов, когда говорил об этом.., о фармакологии и ви.., ну, это...
- Вивисекции? - отозвался тот. - Я не знаю, Виля, не знаю...
- Может, он о чем-то узнал?
- О чем? Просто покопался в моей биографии. Если он в самом деле связан с мафией, ему это не составило труда.
Эвелина опустилась в кресло и, обхватив голову руками, несколько минут сидела молча, устремив взгляд прекрасных темных глаз в пол.
- Я устала, Олежка, - наконец выговорила она, - я больше не могу. Просыпаться каждое утро, обливаясь холодным потом, щупать голову непослушными руками и думать, что уже... быть может, сошла с ума. Мне страшно и больно, и я не хочу...
- Успокойся, моя хорошая, - Соловьев присел на подлокотник кресла, в котором находилась Эвелина, и осторожно обнял ее хрупкие плечи, - все будет хорошо, скоро мы окажемся далеко-далеко отсюда, и уже не будет ничего...
- Ни сырого подвала, ни жадных болот, ни росчерка кривых столбов в лунном свете... А может, мы просто тихо сойдем с ума от передозировки и будем счастливы и слепы.., так, как наш Васик, - мечтательно выговорила молодая женщина.
- Не говори так, - резко ответил Соловьев, - ты не понимаешь, что говоришь.
- Почему вот так.., все могут быть счастливы, эти жалкие люди.., они встречаются и расстаются, они наслаждаются любовью и обжигаются разлукой.., но все так просто, так естественно. Совсем не так, как у нас. Нет сил ни соединиться, ни уйти навсегда, ни забыть друг о Друге.
Соловьев покачал головой.
- Скоро все изменится, - выговорил он, - изменится. Ты принимала сегодня лекарства? - вдруг спросил он.
- Да, да, - откликнулась она, - мы уедем отсюда?
- Куда захочешь.
- В Испанию, в Барселону, - произнесла Эвелина, - забыть обо всем.
- Я обещаю тебе, - ответил он.
В этот момент в дверь постучали, и на пороге возник капитан Вавилов.
- Простите, если помешал, - проговорил он, хотя в его голове совершенно отсутствовало сожаление по поводу причиненного беспокойства.
- Да нет, что вы, - несколько озадаченно отозвался Соловьев, входите, прошу вас.
Эвелина вспыхнула, яростно раздувая ноздри, и взор ее перескочил с Соловьева на громоздкую фигуру Вавилова. Заметив ее волнение, Соловьев незаметно погладил ее по плечу.
- Я не буду откладывать дела в долгий ящик, - начал Вавилов. - У меня к вам есть одна занятная история и одно небольшое предложение делового плана. От очень влиятельного человека, который хоть завтра может отправить вас за границу.., куда угодно, например, в Барселону. Есть такой замечательный город в Испании. Столица провинции Каталония, знаете.., там есть прекрасный футбольный клуб "Барселона"... Там играл мой любимый футболист Рональде, вы же знаете, Олег Платонович, мне известно, как вы любите футбол.
Эвелина смертельно побледнела и выкрикнула едва ли не в лицо Вавилову:
- А что вам еще известно?..
- Спокойнее, Виля, - остановил ее Соловьев, - тебе нельзя нервничать. Простите, Денис Иванович, - повернулся он к Вавилову, - я не понимаю ваших слов "может отправить вас за границу". Как это - "вас"? Если вы имеете в виду меня и Эвелину Марковну, то это, по меньшей мере, непонятно: как замужняя женщина может уехать за границу с чужим мужчиной?..
- При живом-то муже, - насмешливо перебил его капитан, и в его выразительных глазах блеснула зловещая ирония.
- Перестаньте, капитан, - холодно выговорил Соловьев, - я не знаю, на какой эффект вы рассчитываете, говоря нам подобный абсурд, но не пора ли объясниться?
- Вот это другой разговор, - сказал Вавилов, - я действительно должен вам многое объяснить.
- Да, обещанная занимательная история и замыкающее ее деловое предложение, - без тени волнения произнес психоаналитик. - Или я ошибся, и упомянутые история и предложение не имеют отношения друг к другу и не соотносятся между собой?
- Да нет, соотносятся. А выдержка у вас, я посмотрю, железная, Олег Платонович, - одобрительно проговорил Вавилов и продолжил:
- Жила в городе Тарасове одна простая семья... виноват, семья далеко не простая и вообще...
- Вы нас за идиотов считаете, капитан? - резко спросила Эвелина.
- Если бы я считал, вы у меня давно бы в КПЗ сидели, - в тон ей рявкнул толстяк и после паузы вкрадчиво добавил:
- Попрошу не перебивать, хотя такие соблазны определенно возникнут. Добро?
Соловьев коротко кивнул.
- Ну так, значит, в этой семье было трое детей. Сын и две дочери. Бедный мальчик страдал олигофренией в тяжелой стадии, да и сестры его психически были не совсем нормальны, обе стояли на учете в психиатрической клинике. Хотя младшая была еще получше, и с наступлением половой зрелости стала вроде бы более-менее нормальным человеком.
Белое лицо Эвелины с пылающими ненавистью темными глазами словно окаменело, и только едва шевельнулись яркие чувственные губы:
- Хватит издеваться, капитан. Если я должна это слушать, называйте имена. Думаете, мне от этого станет хуже, чем теперь? - Ее лицо передернулось. - Ничуть...
- Хорошо. Профессор немецкой филологии Марк Вениаминович кособокий имел троих детей: старшую дочь, Эвелину, вышедшую замуж за бизнесмена Баскера, сына Василия, больного олигофренией в стадии имбецильности с претензией на идиотию, и постоянно содержащегося в лечебнице. И младшую дочь Елену, в семнадцать лет отданную замуж за архитектора Филиппа Солодкова. Пять лет назад вы, Эвелина, в период одного из регулярных стационарных обследований познакомились с молодым сотрудником областной клиники, умным и талантливым. Да вот беда - молодой психиатр грешил опытами над людьми, кроме того, он увлекался наркотиками.., издержки таланта, что хотите. Однажды после инъекции препарата, изготовленного этим врачом, у него в кабинете скончался пациент, некий Сергей Алексеевич Аметистов, бывший профессор его...