В данный момент меня волновала не пробивная мощь гарпуна, а его точность и дальнобойность. И то, чтобы его не успели повредить гранатные осколки. Поэтому, как только Дюймовый активировал лебедку, я приказал ему навести возникшее на дисплее перекрестье прицела на сопло вражеской турбины и стрелять по готовности. Что Жорик и проделал, прежде чем вокруг нас опять загрохотали взрывы.
Вернее, загрохотали они не рядом с нами, а уже позади. За миг до этого «Кайра» скакнула вперед столь резко, что нас с Дюймовым вжало в спинки сидений чуть ли не до хруста в ребрах, а Тиберий прокатился на животе через весь кузов аж до грузового отсека. Оранжевая вспышка разогнала летящую нам навстречу снежную муть, за рывком последовал короткий, душераздирающий скрежет, и часть носового обтекателя «Кайры» оторвалась, словно начисто срезанная ударом гигантской сабли. А из пламени в нас шибанул град разномастных стальных обломков, которые добавили нашему ветровому щитку трещин, а обшивке — вмятин.
Вонзившийся в крыльчатку турбины лебедочный якорь рванул прицепленный к нему трос, и тот, лопнув, разрубил нам носовой обтекатель. И заодно придал этим рывком «Кайре» дополнительное ускорение. Что же натворил гарпун вкупе с оборванным тросом внутри турбины, и так понятно. Чтобы вывести из строя работающий на огромных оборотах высокоточный механизм, не нужно ни много ума, ни запредельных усилий…
— Право руля! — гаркнул я напарнику, смекнув, что мое злодейство удалось. Однако из-за него мы ненароком очутились в опасной близости от вспыхнувшего и разваливающегося на части «Альбатроса». — Вправо, черт тебя подери!..
Не было разницы, с какого борта обгонять аэросани чистильщиков. Из двух возможных команд я выбрал ту, в которой наличествовало больше резких, рычащих звуков. И которая вследствие этого могла быть лучше расслышана и понята водителем. Если, конечно, он полностью не оглох.
Нет, не оглох. Съежившийся от страха Жорик разобрал в грохоте мой приказ, хоть это было не так-то просто, и налег на рычаги. Но ничего с нами не происходило. Прямо по курсу все так же полыхало, искрило, лязгало и мельтешило, а мы продолжали балансировать на краю этого смерча, готового вот-вот втянуть нас в свой огнедышащий зев. Дюймовый с перекошенным от напряжения лицом пытался увести «Кайру» в сторону, но тщетно. Управление отказало. Гранаты чистильщиков сделали свое грязное дело. Все кончено. Через секунду-другую «Альбатрос» развалится на ходу, и мы на полной скорости протараним его горящие обломки!..
Извините. Не берите в голову. Иногда я, сам того не желая, тоже могу впасть в преждевременную панику. И чем дальше, тем чаще со мной подобное происходит. Что ни говори, а сдают понемногу нервишки, как бы усердно я тут перед вами ни храбрился…
Все с нашей «Кайрой» было в порядке. По крайней мере пока. Просто маневр уклонения отнял у нас чуть больше времени, чем я рассчитывал, только и всего.
Мир вокруг нас прояснился так внезапно, будто все это время мы скрывались под грязной полиэтиленовой пленкой, и сейчас ее сорвало с нас ураганным порывом ветра. Мы продержались в реактивной струе «Альбатроса» минуты три-четыре, не больше. Но когда Кайра вынырнула наконец из снежной круговерти и вновь очутилась на солнечном свете, мне чудилось, что я не видел его как минимум час.
Справа от нас протянулся речной берег. Выросший на его кромке за зиму снеговой нанос напоминал застывшую прибойную волну — да что там: настоящее цунами! — высотой в дюжину метров. Очень впечатляюще. Особенно учитывая то, что мы ехали совсем неподалеку от этого нависшего над рекой порождения ветров и снегопадов. Однако творившееся по левую руку от нас впечатляло больше. И не только впечатляло, но и радовало, ведь это мы, и никто другой, учинили сие безобразие…
«Альбатрос» вовсе не разорвало на части, как показалось мне с перепугу в снежной пелене. У него даже турбину не разорвало, хотя повреждения она получила серьезные и вряд ли подлежала восстановлению. Разлетевшиеся куда попало обломки и горящее топливо причинили нашим преследователям немало бед и разрушений. Чистильщики — те, которым повезло не погибнуть, — ища спасения, прыгали за борт «Альбатроса». Прыгали без оглядки, даже несмотря на то, что он продолжал мчаться по инерции вперед с огромной скоростью.
А что бы вы выбрали на их месте: переломать руки-ноги или сгореть заживо? Они не оставили нам выбора — мы в отместку не оставили выбора им. Справедливо? По мне — очень даже…
Обогнав и оставив позади объятый пламенем «Альбатрос», мы с облегчением обнаружили, что чистильщики на «Маламутах» прекратили погоню и бросились спасать выпрыгнувших из горящих аэросаней товарищей. Весьма благородно! Просто молодцы! Не бросили пострадавших в аварии ради каких-то жалких трех сотен миллионов баксов. Я бы на их месте вряд ли устоял перед таким искушением…
Ну а пока судьба предоставила нам кратковременную передышку, нелишне будет сбавить темп и изучить впередилежащий путь.
За время, что мы отбивались от охотников, «Кайра» домчалась до излучины Оби. Далее ее русло меняло направление с северо-восточного на северо-западное. То есть поворачивало влево примерно на девяносто градусов. Треть нашего предполагаемого маршрута осталась позади. Не исключено, что нам даже удалось вырваться из зоны охоты на нас. Несмотря на яростные нападки врага, повредить наш транспорт ему не удалось. Так по крайней мере заверил меня Жорик, добавив, правда, что кое-какие трудности с управлением все же появились. Оно стало не таким отзывчивым, как раньше — очевидно, взрывы погнули одну или несколько рулевых тяг. Но если мы не будем делать слишком резких маневров, то ничего страшного — можно ездить и так.
Вот только как оградить себя в будущем от резких маневров? На этот вопрос ни Дюймовый, ни я, ни Свистунов ответа не знали.
Погоня и встряска сказались на и без того плохом самочувствии доктора не лучшим образом. Однако ему удалось подняться на ноги и доковылять до сиденья без посторонней помощи, хотя я и опасался, как бы он случайно не перекувыркнулся через борт. Вид у Тиберия был такой жалкий и болезненный, что находись он сейчас не здесь, а за Барьером, в метро или трамвае, ему наверняка бросились бы уступать места даже старики и беременные женщины.
Снеговая туча — эта свинцовая плита, способная, казалось, придавить собой полмира, — неумолимо надвигалась. Она настолько контрастировала с ясным, безоблачным небом, которое радовало нас с самого утра, что при каждом взгляде на нее у меня по коже пробегали мурашки. Во мне боролись два непримиримых чувства: жгучее любопытство и инстинкт самосохранения. Первое вызывало желание непременно увидеть стихию, которая бесчинствует нынешней зимой в Новосибирске, второе — не угодить под удар этой стихии. За волнением моря лучше всего наблюдать с берега, а за непогодой — из-под надежной крыши. Да и что вообще такое — это любопытство? Обычная блажь. Крайне неуместная в сложившихся обстоятельствах. И как много она доставит мне удовольствия, когда небо завалит нас снегом по самые уши?
Обь за излучиной тянулась ровно и просматривалась вплоть до самого Барьера. Торчащие над снежными дюнами уцелевшие мосты выглядели неестественно низкими — такими, какими они всегда казались в половодье. Один из них — наполовину разрушенный Коммунальный, — являл собой рубеж, у которого наш речной вояж должен был завершиться. Этот мост и площадь Маркса соединял проспект — кратчайший путь, каким мы могли достичь нашей цели. Получится ли у нас прокатиться по левобережью так же, как по Оби, неизвестно — все выяснится лишь на месте. Но, в любом случае, от моста до площади уже рукой подать — пара километров, которые мы при необходимости пройдем и на снегоступах. Лишь бы только непогода не затянулась надолго.
Еще одна хорошая новость: за излучиной торосы переставали тянуться сплошной линией, превращаясь в неравномерный пунктир. И чем дальше, тем промежутки между ледяными глыбами становились все больше и больше. А где-то за Коммунальным мостом их гряда, вероятно, вовсе сходила на нет. Или же опять вставала глухой стеной — и такое не исключалось; рассмотреть это отсюда нельзя. Но так или иначе, теперь перегнать аэросани на другой берег Оби будет значительно проще.
Все вроде бы складывалось относительно неплохо: цель с каждой минутой приближалась, преследователи безнадежно отстали, снегопад грозил разразиться лишь через четверть часа, оставшийся отрезок речного маршрута не выглядел опасным… Одно настораживало — вздымающиеся на правом берегу и перемещающиеся параллельно реке клубы снежной пыли. Прибрежные наносы — те, что напоминали застывшее цунами, — загораживали обзор, не позволяя рассмотреть, что там творился. И ежу понятно, что ничего хорошего, но все равно узнать это было бы нелишне. Ибо причина, породившая движущийся вихрь, могла вскоре очутиться на речном льду. Где нас от этой угрозы уже ничто не загораживало и не защищало.
Я велел Дюймовому держаться поближе к берегу, надеясь, что возле наносов «Кайра», за которой также вилась снежная пыль, будет не так заметна. К сожалению, проку от моей предосторожности не оказалось. Тот, кто будоражил снег на правобережье, уже знал о нашем близком присутствии. Знал и во весь дух спешил нам на перехват. Да не один, а со своими ретивыми соратниками…
Наша встреча с Грободелом и его отрядом (не всем, а тем, какой он успел собрать по дороге) состоялась в месте впадения в Обь речки со странным названием Иня. Как и на обводной протоке ГЭС, снежный покров в устье Ини также образовывал пологий спуск в Обское русло. И когда из этой низины нам наперерез выехали чистильщики, случилось это…
…Нет, не как гром среди ясного неба. Все-таки к их появлению мы были готовы. Скорее отряд Хрякова походил на рой ос, что вылетел из гнезда, мимо которого мы пытались проскочить незаметно, но, несмотря на все наши старания, все равно его растревожили. Единственное, что нам теперь оставалось — это бежать очертя голову куда глаза глядят, пока осы не расчухали, кто потревожил их покой.
Шесть или семь «Маламутов» и еще один «Альбатрос» сопровождали хряковскую «Ларгу» нестройным эскортом. Очутившись на льду, вся их разномастная свора тут же, не останавливаясь, ринулась через реку. Чистильщики стремились перегородить как можно большее пространство до того, как мы достигнем устья Ини, и опередили нас примерно на полкилометра.
Кто бы мог подумать, что Грободел объявится здесь так оперативно! Завидев охотников, Тиберий изобразил страдальческую гримасу и без напоминаний снова улегся в проход между сиденьями. А я помянул недобрым словом полковничью мать и, указав Жорику на ближайший просвет в торосах, велел сворачивать в том направлении.
Чистильщики живо смекнули, в какую дыру мы намерены ускользнуть, и бросились нам навстречу. Все, кроме «Альбатроса» и «Ларги». Для них эта брешь была слишком узкой; мы и сами могли протиснуться туда, едва не задевая ее края лыжами. Вражеским аэросаням и катеру предстояло поискать себе другой проход ниже по течению реки. Так они и поступили, поскольку Хряков видел: мы проскочим через торосы раньше его мотострелков, которые явно не успеют нас перехватить.
По нам вновь был открыт автоматный огонь, но растрескавшийся ветровой щиток и искореженный нос «Кайры» выдержали и этот обстрел. Повредить пулями нашу турбину было возможно только сзади, так как ее заборное отверстие направлено вверх. Однако, прежде чем Черный Джордж развернет машину кормой к чистильщикам, я намеревался обменяться с ними кое-какими любезностями.
Даже достигни «Маламуты» бреши раньше нас, они не стали бы преграждать нам путь. Гораздо более тяжелая, чем любой из снегоходов, «Кайра» смела бы их с дороги, словно шар для боулинга — кегли. Обстреляв ее на подходе, преследователи собрались проскочить через торосы сразу за нами, но я имел на сей счет свое, отличное от вражеского мнение.
Взяв у Жорика гранату, я дождался, когда он загонит аэросани в просвет, и, пока мы переезжали с правого края замерзшего русла на левый, снял с гранаты предохранитель и забросил ее в трещину между глыбами льда. Они пронеслись от нас на расстоянии вытянутой руки, и враги не обратили внимания на мою коварную выходку. Это точно, ведь иначе вряд ли они последовали бы за «Кайрой» в заминированный мною проём.
Трудно сказать, отчего именно погиб авангард мотострелков: сгорел в плазменном выбросе или сварился заживо в паровом облаке, которое тот породил. Саму вспышку я не видел. Едва мы отъехали от гряды, а первые «Маламуты» сунулись в брешь, как оттуда с яростным шипением ударил в небо мощный фонтан кипятка и пара. Помимо этого торосы по обеим сторонам просвета начали трескаться и обваливаться, воздвигая над погибшими в кипящем котле жертвами ледяной курган.
До нас докатилась волна горячего и влажного воздуха — прямо как из дверей парилки пахнуло! Но мы уже стремительно набирали скорость, и радоваться теплу пришлось недолго. Равно как и любоваться рукотворным гейзером, тщась определить сквозь паровую завесу, как сильно мы потрепали мотострелков. Те из них, что уцелели, остались за завалом, зато «Ларга» и не отстающий от нее «Альбатрос» уже достигли следующего, более широкого просвета и собирались перемахнуть на нашу сторону русла.
Провернуть с катером на воздушной подушке тот же фокус, каким мы отделались от «Альбатроса», было невозможно. Палуба «Ларги» полностью закрыта, а ее пулеметы, легкие орудия и ракетная установка позволяют вести круговой обстрел, не оставляя нападающему на катер противнику ни одного шанса. Так что пока «Ларга» вписывается на малом ходу в брешь между торосами, нам нужно выжимать газ до отказа и уходить в отрыв.
Получится или нет? Проверим. Одно известно точно: теперь рассвирепевший Грободел от нас точно не отвяжется.
Солнце померкло — наползший фронт непогоды закрыл собой всю южную треть неба. Но нам был виден лишь передний край этой исполинской свинцовой плиты. Все остальное скрывалось за непроглядной стеной падающего… нет, хуже — низвергающегося из тучи снега. Эта чудовищная вертикальная лавина еще не достигла ГЭС, но уже вовсю заваливала застывшую гладь Обского моря. Вторая — безоблачная — часть небосклона резала глаз своей неестественной яркостью и чистотой. Но смотреть на нее в эти минуты было столь же абсурдно, как стоять на океанском берегу и любоваться закатом, не замечая надвигающегося на берег цунами.
Впрочем, нам и за этим белым «цунами» было совершенно некогда наблюдать. Несмотря на его грандиозность, я, оглядываясь назад, видел первым делом преследующие нас «Ларгу» и «Альбатрос». И только потом мимоходом замечал грандиозный зловещий фон, на котором они маячили. Замечал и вновь переключал внимание на нашу первостепенную угрозу.
А оглядываться приходилось часто. Позволив нам оторваться от них, чистильщики на катере открыли по «Кайре» огонь из бортовых орудий и пулеметов. Ее обшивка была способна выдержать попадание 30-миллиметровых снарядов и 12,7-миллиметровых пуль, лишь когда они врезались в нас по касательной траектории. Так было, пока мы усиленно виляли перед преследователями задницей… то есть кормой. Враг не оставлял попыток попасть нам в двигатель и довольно часто задевал вскользь кожух турбины или ее стойки. И лишь благодаря нашим безостановочным прыжкам и петлянию бортстрелкам Хрякова не удавалось поймать «Кайру» на прицел.
На «Ларге» также имелись ракеты, чья система термонаведения могла бы настроить их на реактивный выброс нашей турбины, и тогда мы точно не отвертелись бы от «плазменного привета» чистильщиков. Причина, которая удерживала их от применения ракет, была проста, и я о ней уже упоминал. Да, моя дорогостоящая шкура — мое тяжкое проклятие! — притягивала к себе уйму неприятностей. Но иногда — как, например, сейчас, — она оберегала меня и моих спутников от нанесения по нам ракетно-бомбовых ударов. Не сказать, чтобы меня это здорово утешало, но тем не менее.
А вот что не утешало, то это скорость «Ларги», которую она, как и мы, развила до предела. Принцип передвижения катера на воздушной подушке отличался от аэросанного и больше подходил для нынешних новосибирских просторов. В отличие от «Кайры», «Ларга» шла по снежным дюнам плавно и ровно — так, как двигалась бы она по спокойному морю. И, как следствие этого, планомерно настигала жертву. Крупный, мощный и уверенный в себе хищник — не чета тем «гепардам», какие охотились на нас до этого. Боднуть такого в бок у нашей «газели» уже не выйдет. Вмиг отлетит в сторону не только с обломанными рогами, но и со свернутой шеей. И запутать Грободела, сигая от него туда-сюда через торосную гряду, больше не получится. Разрывы в ней становились все шире и шире, а сама гряда теперь представляла собой отдельно торчащие ледяные глыбы. Огибать их «Ларга» могла, даже не притормаживая, в режиме слалома.
Чем больше сокращалась между нами дистанция, тем выше становилась вероятность удачного выстрела, которым полковник Хряков мог переломить ход погони в свою пользу. Мы цеплялись за любую возможность заслониться от пуль и снарядов, что взрывали вокруг нас снег и громыхали по кузову. Завидев прямо по курсу невысокую покатую возвышенность, в очертаниях которой угадывался один из погребенных под снегом Обских островов, я тут же решил использовать ее в качестве заслона. Вытянувшаяся вдоль по течению почти на километр, она располагалась левее торосов и разделяла эту половину реки еще на два коридора.
С какой стороны огибать высоту, особой разницы не было. Оба проезда выглядели одинаково широкими и беспрепятственными. Но, поскольку я планировал хотя бы ненадолго отвязаться от чистильщиков, то и выбирал с умом, указав Дюймовому на путь между островом и торосами.
А чуть погодя, когда «Ларга» и приотставший от нее «Альбатрос» повернули следом за нами, Жорик получил от меня другое, более неожиданное наставление.