Я еще раз посмотрел на планшетник, оценил окружающую обстановку, убедился в том, что никаких новых угроз пока не возникло, потом залег перед своей бойницей и подготовил «Винторез» к стрельбе. Конечно, это оружие изначально, от лаборатории, где его разрабатывали, затачивалось под оптический прицел, поэтому собственный, механический, у него не слишком удобен. Особые сомнения у меня вызывала мушка, выставленная на интегрированном глушителе.
Конечно, будь моя воля, я выбрал бы сейчас винтовку для биатлона, с ее способностью к скорострельности и удобным прицелом. К сожалению, она не стреляет патронами калибра 9 миллиметров. Время, когда в биатлоне использовались патроны калибра 7,62 миллиметра, я тоже не застал. Когда я начал заниматься этим видом спорта, в нем стреляли уже только из малокалиберных винтовок.
Конечно, и эта пуля обладает убойной силой, но калибр 5,6 миллиметра не всегда достаточен для гарантированного поражения противника. Нам ни к чему были раненые. Нам придется уничтожить всех пятерых коммандос, чтобы ни один из них не смог связаться с бойцами других групп.
Как правильно рассчитал старший лейтенант Станиславский, времени, которое другие коммандос потратили бы на поиски наших следов, нам хватило бы для отрыва от преследования. Мы смогли бы создать даже какую-то фору, потребную нам для осуществления контроля группы боевиков, видимо, северокавказских, пришедших в лабораторию. Необходимо было выяснить, зачем они здесь появились.
Моя позиция позволяла мне наблюдать за коммандос с достаточно близкого расстояния. В бинокль они, конечно, смогли разглядеть мою голову среди валунов. Без него она казалась камнем, с двух сторон придавленным двумя другими, большими. А сами коммандос были заняты весьма необходимой работой. Они сооружали бруствер из камней, чуть превышающих размерами человеческую голову, выкладывали из них какие-то горки, устраивали между ними позиции для стрельбы. Четыре для автоматов, одна для ручного пулемета.
Если бы мы не обнаружили их вовремя и подошли бы к ним достаточно близко по тому пути, которым и следовали, то они просто скосили бы нас прицельными очередями. Мне лично такое положение нравиться никак не могло. Коммандос готовы были убить нас. Значит, у нас не должно было возникнуть никаких сомнений в своем праве ответить им тем же.
Но они возникали. Эти сомнения основывались на том, что коммандос находились на своей территории, а мы нарушили границу сопредельного государства. Пусть некогда братского, но сейчас даже не дружественного, хотя и не полностью враждебного. Не стоило полагаться на лояльное отношение к нам грузинской стороны.
История взаимоотношений наших государств весьма долгая. После присоединения к России Грузия много раз пыталась ее предать, поглядывала на Турцию и Персию, всегда старалась найти свою выгоду. Но Россия, «большой брат», всегда прощала «брату меньшему» его неверность.
Во времена Советского Союза Грузия жила припеваючи, как и другие советские республики, оставаясь на иждивении России. Когда Советский Союз развалился, иждивенцы стали искать другого донора, который будет их подкармливать. Американцы оказались тут как тут. Грузинские правители начали разглагольствовать о российских имперских амбициях и о своей национальной гордости. Где был этот гонор, когда Грузия существовала за счет России – неизвестно. Как гордые, свободные люди могут питаться американскими подачками, тоже непонятно.
Но все это политические вопросы, в которых простому солдату практически невозможно было разобраться. А вот вопрос о том, зачем бандиты из российских северокавказских республик прибыли в грузино-американскую лабораторию, интересовал нас очень сильно. Этот момент оправдывал применение силы с нашей стороны, пусть даже на сопредельной территории. Насколько я знаю, так записано и в государственной военной доктрине. Она предусматривает возможность применения оружия близ наших границ, если за ними возникает угроза, направленная в сторону России.
Прицел «Винтореза» раз за разом пересчитывал пятерых коммандос так, словно я мог ошибиться, решая простейшую арифметическую задачку. Но стрелять мне пока было нельзя, поскольку старший лейтенант Станиславский и младший сержант Чубо еще не подобрались к засаде. Они вообще пропали из моего поля зрения, скрытые неровностью склона. Я должен был ждать, когда увижу их поблизости от грузинской засады.
Моя задача осложнялась тем, что я мог и не заметить своих товарищей, когда пройдет время, потребное на преодоление дистанции в сорок метров. Оба они умели хорошо маскироваться, использовать любую неровность почвы, траву, даже не слишком высокую, камни, большие и маленькие, чтобы не выдать своего присутствия. Скрываясь от коммандос, они могли непроизвольно спрятаться и от меня.
Это создаст мне дополнительные трудности. В такой ситуации я не должен был прозевать момент атаки. Она будет стремительной и неожиданной. Но и среди коммандос могут найтись люди с такой же быстрой реакцией, готовые к адекватному ответу. Вот таких людей я и должен увидеть, выделить и пустить в них пулю раньше, чем они смогут что-то предпринять.
Такая ситуация многократно отрабатывалась на тренировках, потому что быть просто снайпером – это мало. В спецназе ГРУ нужны бойцы, которые умеют не только стрелять. Именно для этого и проводились тренинги, оттачивались различные моменты взаимодействия снайпера и всех остальных солдат. В такой вот сложной обстановке мне впервые необходимо было показать, чему я научился на курсах. Впрочем, ситуация не может быть простой там, где стреляют не по мишеням, удары наносят не условные, пользуются не учебным, а самым настоящим боевым оружием.
Я все же заметил легкое движение справа от места засады. Но коммандос ничего не видели и не слышали. Это и неудивительно. Разглядеть атаку спецназа мог только тот человек, который знал о том, что она произойдет здесь и сейчас.
Началось все очень быстро. Самый крупный из коммандос, парень ростом не меньше ста девяноста сантиметров и весом далеко за центнер без бронежилета, стал выворачивать большой камень, чтобы перенести его на бруствер. При этом он наклонился и стоял спиной к двум моим командирам.
Старший лейтенант Станиславский вдруг выпрямился за ним в полный рост. Справа от командира взвода поднялся младший сержант Чубо, готовый к стремительному рывку. Признаться, я ожидал, что Станиславский поддастся искушению. Здоровенный боец стоял очень уж красиво. Он просто просил дать ему пинка между ног. Но Станиславский не соблазнился внешним эффектом, предпочел ему эффективность.
Он и младший сержант одновременно рванулись вперед и вмиг преодолели дистанцию в семь-восемь метров. Старший лейтенант просто походя, без остановки рубанул здоровенного парня остро отточенной лопаткой по шее. Ни один позвонок, если он не защищен танковой броней, такой удар не выдержит. Не хилый парень как стоял, наклонившись, так и упал, сначала вроде бы на четвереньки, а потом на бок. С ним было покончено.
Станиславский с Чубо ворвались в наскоро сооруженный то ли окоп, то ли редут, не знаю уж, как правильно назвать это сооружение. Двое наших противников в это время уже залегли перед бруствером. Еще пара только собиралась залечь, когда спецназовцы оказались среди них.
Командир взвода успел ударить только один раз. Он разрубил горло бойца, повернувшегося к нему. Командир отделения сначала ногой свалил противника, рванувшего к нему навстречу. Потом, тоже походя, словно между делом, он рубанул лопаткой другого, уже лежащего на огневой позиции и не понимающего, что происходит. Только после этого Володя Чубо в прыжке нанес новый удар лопаткой по голове врага, которого отбросил ногой.
Лишь один из бойцов коммандос среагировал, перекатился, поднял свой карабин, чтобы выстрелить, но не успел. Мой «Винторез» сработал раньше. Стрелял я не бронебойными пулями, опасался, что бронежилет может выдержать, поэтому выбрал незащищенное место. Пуля угодила в пах бойца, лежащего на камнях, и, наверное, вошла в живот. С такими ранениями долго не живут. Сочувствуя раненому, старший лейтенант Станиславский ударом лопатки прекратил его мучения.
Все было закончено за секунды. Выстрел «Винтореза» был не громким и едва ли мог привлечь чье-то нежелательное внимание. Мои командиры отработали на «отлично», показали мне, молодому солдату, насколько важно уметь подбираться к противнику незамеченным.
Но я не забывал об осторожности, поэтому посмотрел на экран планшетника. Когда крышка чехла не закрыта, он в спящий режим не уходит. У меня не было необходимости повторять запуск программы.
Я не зря посмотрел на монитор. В нашу сторону двигались два человека. Камера спутника отчетливо показывала первого, бегущего по нашему предполагаемому маршруту со снайперской винтовкой в руках. Боец в черном двигался быстро, хотя как-то неуклюже, широко расставляя ноги. Так обычно бегают по скользкой поверхности.
Второй отстал от него метров на пятьдесят. Облачко, клубящееся над его головой, показало мне причину такой вот ситуации. Боец бежал с сигаретой, горящей у него во рту.
Первый из них уже находился в опасной близости. Он подбегал к тому повороту, где мы свернули на склон. Скоро этот тип должен был повернуть и мог увидеть старшего лейтенанта и младшего сержанта, стоящих в полный рост и не ждущих появления новых противников.
Кричать было рискованно. Бегущий человек мог услышать меня. Знаки мои могли быть не поняты. Я принял решение, вскочил, рывком бросился вниз по склону, пробежал мимо Станиславского с Чубо и в прыжке занял место в свободном укреплении, выстроенном нашими врагами совсем недавно.
Только я успел поднять ствол, как бегун выскочил из-за поворота. Он даже замахал своей винтовкой, приветствуя нас. Я же до выстрела успел подумать, что это признак плохой школы. Нельзя так бегать с оружием, на котором уже стоит оптический прицел. Его следует беречь, переносить в чехле и выставлять на оружие непосредственно перед стрельбой.
Потом я выждал, когда снайпер в черном сделает десяток шагов за поворот, и выстрелил ему в голову. Тридцатиметровая дистанция не позволила мне промахнуться. Точно так же расстреляли бы и нас, не имей мы планшетника, связанного со спутниками. Второго бойца пришлось дождаться. Он, наверное, закурил еще одну сигарету и дымил без остановки. Так, не успев перевести дыхание, этот любитель табака и получил пулю в лоб.
Старший лейтенант Станиславский послал младшего сержанта Чубо к убитому снайперу с приказом, который в нашей ситуации был нелишним.
– Володя, сними с винтовки затвор, а ее выбрось. Незачем нам лишний груз таскать! – распорядился он.
– Я схожу, товарищ старший лейтенант, – вызвался я. – Посмотрю, что за винтовка. Если хорошая, то нужно ее забрать. У нас в роте на всех одна приличная.
– Гони!.. – согласился Станиславский.
Сам он как раз снял с одного из убитых переговорное устройство, или рацию. Я не большой специалист в этом. Прибор размером с сотовый телефон, может быть, только чуть-чуть потолще. Один провод уходил в ухо покойника. Станиславский потянул за него и вытащил миниатюрный наушник. Второй провод тянулся к микрофону, закрепленному на воротнике погибшего бойца.
– Похоже на нашу модель. Такие рации стоят на вооружении в офицерских группах спецназа. Хорошо, что она выключена. Никто не слышал предсмертных хрипов. Теперь мы можем узнать, о чем они говорят.
Станиславский нашел, как включается рация, сделал это и сунул гарнитуру себе в ухо. Он стоял, смотрел в небо и слушал.
Я же побежал к убитому снайперу. Его оружие меня не заинтересовало. Это была снайперская винтовка Драгунова, обычная в нашей армии. Специалисты считают ее просто модификацией автомата Калашникова, приспособленной для дальней прицельной стрельбы.
Такие у нас в роте были. Поэтому я просто вытащил из винтовки затвор, сделал ее непригодной к использованию. На обратном пути я спрятал его под камень, который с большим трудом сумел сдвинуть с места.
Командир взвода и Володя Чубо наблюдали за моими действиями. Они уже закончили свою работу, обыскали убитых, сняли с оружия тактические фонари, которые ценились больше, чем сами американские карабины. Один такой фонарь получил я, но не стал прицеплять его на свой «Винторез». Два других мои боевые друзья укрепили на своих автоматах.
На этом все дела вроде бы были закончены. Можно было бы продолжать путь, но Станиславский все еще слушал через чужую рацию какие-то разговоры наших преследователей. Поэтому мы ненадолго задержались.
Глава 9
Доктор Норфолк спал ничуть не хуже капитана Джадиани, храпел так, словно захлебывался слюной. Когда охранники лаборатории выгружали их, Норфолк на несколько секунд открыл глаза, приподнял голову, но даже не попытался встать самостоятельно. Крепкие парни вытащили страдальцев из машины, переложили обоих на одеяла и отнесли в кабинет врача, поскольку своего лазарета лаборатория не имела.
Полковник Костатидос смотрел на все эти действия с явным неодобрением. Он не понимал, почему отключился Гиви, хотя догадывался, что стало причиной сонливости Норфолка. Любимая фляга доктора оказалась пустой.
Капитан Софикошвили сообщила полковнику, что Норфолк в последнее время пристрастился к местной разновидности крепких спиртных напитков, называемой чачей. Он узнал, что чача – это виноградная водка, чаще всего произведенная кустарным способом на частной кухне. Сам Костатидос временами позволял себе побаловаться бокалом хорошего вина, но не более. Он никогда не испытывал непреодолимой тяги к алкогольным напиткам, поэтому ему трудно было понять доктора Норфолка.
Полковник не уловил сути разговора майора Хортия с врачом и фельдшером, потому что не считал для себя достойным изучать грузинский язык. Да и отношение этого майора к полковнику ЦРУ было, мягко говоря, не самым лояльным. Данное обстоятельство бесило Костатидоса, однако показывать свое внутреннее состояние он не привык.
По прибытии в лабораторию капитан Софикошвили предложила полковнику расположиться в своем кабинете и предоставила в его распоряжение компьютер, хотя полковник в этом не нуждался, поскольку имел собственный ноутбук. Ему необходима была только линия для выхода в Интернет. В лаборатории была установлена Wi-Fi-точка, и Костатидос мог бы сразу начать работать, но заниматься этим в коридоре он не умел, потому не отказался от любезного предложения мисс Дареджан.
Кабинет располагался в административном корпусе, который даже внешне заметно отличался от научных лабораторий. Административное здание было обычным сборным домом, поставленным на скорую руку и продуваемым зимой, видимо, всеми ветрами. Лабораторные же корпуса выглядели основательно. Они представляли собой цельнолитые железобетонные строения с мощными герметическими дверьми. Окон в них не имелось, значит, туда невозможно было заглянуть точно так же, как и посмотреть оттуда наружу.
Посещение лабораторных корпусов не входило в планы полковника Костатидоса. Поэтому он согласился устроиться в кабинете капитана Софикошвили.
Помещение оказалось большим. В нем стояли два стола, письменный и журнальный, перед мягким креслом. Кабинет был обставлен в модном ныне стиле хай-тек. Полковник выбрал для себя мягкое кресло и журнальный столик, на котором сразу и расположил свой ноутбук. Компьютер быстро нашел Wi-Fi-линию и подсоединился к ней.
Костатидос набрал свой рапорт, который обдумал еще в дороге, зашифровал его и отправил напрямую руководителю проекта полковнику Караковски. Сложившееся положение казалось американцу безвыходным. Справиться с задачей без капитана Джадиани он не мог. Капитан Софикошвили помочь ему ничем не сумела бы, потому что была не в курсе дела. Плохо, когда все основные мероприятия замыкаются на одном человеке. В результате такая глупая история, как банальная автомобильная авария, сводит на нет усилия большой группы людей, работавших на протяжении двух лет.
Конечно, проект нельзя было назвать проваленным полностью, но если стадо кабанов уже сегодня уйдет на территорию России, то, возможно, придется ждать будущего года. Руководство лаборатории уже докладывало командованию, что новое правительство Грузии прохладно относилось к их деятельности. Оно не останавливало работу, начатую по распоряжению президента Саакашвили, когда тот находился у власти, но уже урезало финансирование до минимальных размеров и грозилось повторить эту хирургическую операцию.
Такая политика грузинского руководства была понятна полковнику. Власти этой страны хотели полностью возложить финансирование работ на американский бюджет. Сотрудники лаборатории желали получать заработную плату, сравнимую с американской. Но умные люди в США знали, каков средний уровень дохода граждан Грузии, поэтому не желали кого-то особо выделять. В республике разрабатывалось множество самых разных американских проектов. Если дать послабление одним, то другим тоже захочется. А это просто невозможно.
Мисс Дареджан, не спросив согласия, принесла полковнику кофе. Костатидос, может быть, и отказался бы от такого предложения, поскольку не слишком уважал этот напиток. Но мисс Дареджан, похоже, умела его варить, и запах от чашки шел великолепный. Поэтому Костатидос не удержался от искушения.
Однако не успел он справиться с чашкой кофе, как ему позвонил полковник Караковски. Не прислал сообщение, а именно набрал номер его мобильного телефона. Это обстоятельство уже само по себе говорило о немалой обеспокоенности руководителя проекта сложившейся ситуацией.
– Здравствуй, Джейкоб! Я получил твой рапорт.
– Да, Стив. И что скажешь?
– Я могу сообщить тебе только одно. Если задача будет сорвана, то наш проект, возможно, прикроют в самое ближайшее время. Может быть, ты не в курсе, что предполагаемая эпидемия должна быть напрямую связана с Олимпийскими играми в Сочи. Мы так и рассчитывали по времени. Через год это будет стрельба из пушки по воробьям.