– Я знаю много людей, которые позавидовали бы ей.
– Сейчас?
– Ну, не сейчас.
– Никто не видит обратной стороны, верно?
– Не знаю. Многие вещи невозможно понять, пока не увидишь все своими глазами.
– Думаешь, я такая же чокнутая, как и Куза?
– Нет.
– Думаешь? – Молли улыбается. Потягивается, распрямляя спину. – Ты ведь кремировал жену, да?
– Откуда ты знаешь?
– И развеял ее прах здесь?
– Так она хотела.
– Значит, она все еще рядом. По крайней мере, для тебя.
– Уже нет.
– Отвык?
– Смирился.
– Это хорошо, – Молли подходит к нему со спины. Обнимает его. – Не люблю тени прошлого.
– Могу я спросить?
– Конечно.
– Дорин. Он что-то значит для тебя?
– Значил.
– А сейчас?
– Сейчас уже неважно.
Илия чувствует спиной ее грудь. Она прижимается к нему, скользит, дразнит.
– Когда мы были вместе… – говорит Молли, и он понимает, что все эти прикосновения не более чем привычка, стереотип поведения, который сейчас не значит ровным счетом ничего. – Когда мы были вместе, мне казалось, что я никогда не смогу отпустить его. Пробовала несколько раз. Заставляла себя не считать дни. Заставляла поверить, что эти отношения не нужны мне, что это только обуза на пути к вершине. Но знаешь, проходил день, другой, и без Дорина все начинало терять смысл. Даже работа. Все превращалось в рутинный нескончаемый труд, в котором нет никакого смысла. Словно часть меня осталась навсегда с ним. Наверное, у тебя было нечто подобное, когда ты потерял жену?
– Немного.
– Смотрел на Эш и заставлял себя улыбаться сквозь слезы?
– Угу.
– Вот и я так же. Только смотреть на своего ребенка и улыбаться, зная, что заботишься о нем, это нечто другое, чем смотреть на своего мужчину и улыбаться, зная, что эта улыбка делает его немного счастливее. Иногда ночами с другим мужчиной я плакала и вспоминала Дорина. Не секс с Дорином, а просто Дорина. Он улыбался мне, а я ненавидела свое тело за то, что оно возбуждается от ласк другого. Не Дорина. За то, что оно предает его. Я предаю его. И вместе с ним предаю себя. А Хак все пыхтел и пыхтел. И я не могла ни в чем обвинять его. Ведь я же ни о чем ему не говорила. А если и говорила, то давала понять, что все это в прошлом. Может быть, все дело в феромонах?
– В феромонах?
– Ну да. Как у животных, знаешь? Природа сама выбирает себе партнеров.
– А Дорин?
– Думаю, он чувствовал нечто подобное.
– Но ушел.
– Ушел, – Молли грустно улыбается. – Я бы тоже, наверное, ушла, будь у меня вместо картин ребенок. Не знаю. Или, может быть, послала все к черту, забрала ребенка и ушла к нему. Жила, отсчитывая недели, и боялась того дня, когда отношения устанут и изживут себя.
– А если бы этого не случилось?
– Все когда-нибудь заканчивается.
– Тогда зачем ждать?
– Не знаю. Хочу, наверное, подготовить себя к необходимым потерям, чтобы потом не было так больно.
– Это глупо.
– Легко так говорить, когда все уже в прошлом. А когда все это только начинается…
– Я тебе не верю.
– Не веришь, что я любила Дорина?
– Не верю, что ты боялась его потерять. Скорее, боялась того, что хочешь, чтобы это случилось.
– Может быть.
– Потому что у тебя были картины и ожидания.
– Может быть.
– А потом все рухнуло и осталось лишь то, что было по-настоящему важно.
– Или просто то, что осталось.
– Это уже не имеет значения. – Илия раскрывает ладонь, позволяя дочери посадить на нее пойманную бабочку.
– Нравится? – спрашивает Эш.
– Пойди поймай еще.
– А вы будете наблюдать за мной?
– Да.
– Как и раньше, когда была жива мама! – девочка улыбается Молли и бежит обратно на поляну.
– Знаешь, почему ушел Хак?
– Не хочу знать. – Илия смотрит на бабочку.
– Он устал.
– Эш видит в тебе мать.
– Он… Эш что?!
– Когда мы собирали вещи, чтобы приехать сюда, Эш спросила меня: кого ты мне родишь… – бабочка на его ладони раскрыла крылья. Взмахнула ими несколько раз и улетела. – Сказала, что если это будет мальчик, то ей станет легче считать его братом.
– Почему?
– Потому что она думает, раз от мамы появилась девочка, то от папы должен появиться мальчик.
– Забавно.
– Да. Забавно, – Илия вглядывается в голубые глаза Молли. – А еще Эш сказала, что ты очень похожа на ее мать.
– Поэтому ты помогаешь мне?
– Что?
– Пытаешься исправить то, что не получилось исправить с женой? – Молли наклоняется к его лицу. – Я – не она. Понимаешь?
– А я не Хак, – Илия запускает пальцы в ее волосы. – Надеюсь, ты это тоже понимаешь, – они целуются, поглядывая в сторону его дочери.
– Пойдем в дом, – осторожно предлагает Молли.
– Кто-то должен приглядывать за Эш.
– Тогда давай здесь.
– Ты с ума сошла?
– Она не поймет, – Молли расстегивает ему брюки. – Решит, что я сижу у тебя на коленях и все.
– А если подойдет ближе?
– Я увижу, – Молли улыбается, слыша, как жалобно скрипит стул. Юбка поднимается по бедрам к поясу.
– Я так не могу, – шепчет Илия.
– Можешь, – она прижимает его голову к своей груди.
– Ты чокнутая!
– Кажется, Эш поймала еще одну бабочку.
– Что?
– Ничего. Она все еще на поляне.
Глава сорок вторая
Вечерняя свежесть сменяет дневное марево. Цикады стрекочут с удвоенной страстью. Мясо шипит на сковородке, заполняя кухню своим сладким запахом. Эш рисует, разбросав по столу десятки цветных карандашей. Илия стоит у плиты. Молли наблюдает, потягивая холодное пиво.
– А ты умеешь рисовать? – спрашивает Эш, сосредоточенно выводя на листе ровную линию.
– Немного, – отвечает Молли.
– Немного – это как?
– Наверное, как ты, – Молли открывает холодильник. Берет еще одну бутылку пива.
– Немного? – спрашивает Илия.
Она улыбается ему.
– Немного – это вот так? – Эш показывает ей рисунок бабочки.
– Почти.
– Не верю, – девочка подбоченивается. Обиженно надувает губы. – Это не так просто, как кажется!
– Вот как? – Молли изображает удивление. Подыгрывает ребенку, не забывая о пиве.
– Докажи! – Эш протягивает ей чистый лист и карандаш.
– Можно? – спрашивает Илию Молли.
Он пожимает плечами.
– Конечно, можно! – Эш берет ее за руку и тянет к столу. – Вот, садись сюда, а то тебе будет неудобно, а я не хочу легкой победы.
– Победы? – Молли небрежно наносит на бумагу короткие линии. Почти не глядя, присасываясь то и дело к горлышку бутылки.
– По-моему, какие-то каракули, – ехидничает Эш.
Молли улыбается.
– Дай мне еще минуту.
Бабочка распускается на листе, словно цветочный бутон в лучах рассвета.
– Ты видел?! Ты видел?! – бежит Эш к отцу. – Она что, волшебница?
– Волшебница? – Молли затирает пальцем части рисунка. – Подожди, подожди…
Вспенившееся пиво скатывается по горлышку поднятой бутылки.
– Ну вот! Из-за тебя облилась.
Эш не слышит. Смотрит широко раскрытыми глазами на рисунок бабочки, той самой бабочки, которую подарила сегодня отцу и, кажется, боится даже дышать.
– Она не улетит? – шепотом, почти одними губами, спрашивает Эш.
– Улетит? – Молли смеется. – Нет. Не улетит. Можешь даже забрать ее и положить в карман.
– Правда?
– Ну конечно, – она смотрит, как девочка с благоговейным трепетом поднимает со стола лист бумаги. Подходит к отцу. Дергает его за рукав и шепотом просит посмотреть.
– Красиво, – Илия смотрит на Молли. – А говоришь, не умеешь рисовать. – Она улыбается, поднимая бутылку.
– Если бы дети никогда не взрослели!
– Молли! Молли! – Эш бежит к ней, прижимая рисунок к груди. – А ты меня так рисовать научишь?
– Может быть.
– Может быть? Это значит «да» или «нет»?
– Это значит: может быть.
– Тогда «да», – Эш смотрит на рисунок. Зовет отца. – Ты слышал? Она пообещала, что научит меня!
– Ну, если пообещала…
Они выходят на веранду. С ужином покончено. Эш спит.
– У тебя хорошо получается общаться с детьми, – говорит Илия.
– Правда? – Молли открывает бутылку пива.
– Ты могла бы открыть свою школу.
– Может быть.
– Я мог бы помочь.
– Вряд ли у меня получится.
– Почему нет? Попробуй с Эш, а там будет видно.
– Посмотрим… – Молли присасывается губами к горлышку бутылки. «Чпок». Смотрит на Илию, прищурив глаза. – Ничем не хочешь заняться?
– Какая это уже по счету?
– Не знаю.
– Ты всегда столько пьешь?
– Только не пиво.
– Вино?
– Обычно.
– Как и Куза?
– Угу, – Молли потягивается. Опускает голову, смотрит на свою грудь. Расстегивает на блузке верхнюю пуговицу. – Ой.
– Что еще? – спрашивает Илия.
– Много чего.
– Я имею в виду, кроме вина и пива.
– Много чего, – она расстегивает еще одну пуговицу. Смотрит Илии в глаза. – Продолжать?
– Я имею в виду, кроме вина и пива.
– Много чего, – она расстегивает еще одну пуговицу. Смотрит Илии в глаза. – Продолжать?
– Я просто пытаюсь понять.
– Подсказать, с чего начать?
– Понять тебя.
– Я здесь, – Молли снимает блузку. Поворачивается к нему спиной. Расстегивает бюстгальтер. – Сегодня днем… Мне понравилось на стуле.
– Хочешь повторить?
– Хочу в кровать, – она открывает дверь. Оборачивается, позволяя Илии увидеть контур своей груди. – С тобой.
Они целуются, раздевая друг друга.
– Сколько женщин ты приводил сюда?
– Ты вторая.
– А первая?
– Жена.
– Жена? Мне нравится, – Молли позволяет ему уложить себя на кровать. Вспоминает Эш. Вспоминает бабочку, которую девочка подарила Илии. Чувствует его губы на своей шее. Чувствует его теплое дыхание. Он что-то шепчет, но все как в тумане.
Дождаться, когда он кончит. Уйти в туалет. Сидеть на унитазе и считать оставшиеся таблетки перкодана.
– Ты скоро? – кричит Илия.
– Хочешь еще?
Молли открывает кран. Запивает две таблетки. Осталось шесть.
Глава сорок третья
Абстинентный синдром. Ломка. Она начинается на третий день. В полдень. Приносит насморк, слезящиеся глаза и зевоту.
– Не выспалась? – Илия заботливо обнимает Молли за плечи.
Она прижимается к нему. Целует в щетинистый подбородок.
– Не против, если я не буду обедать?
– А как же мясо? Обещаю, как только ты увидишь то, что я приготовил…
– Я лучше пройдусь.
– Пройдешься? – он вглядывается ей в глаза. – Что-то случилось?
– Нет.
– Я сделал что-то не так?
– Все хорошо, – Молли тянется к его губам. Видит вошедшую Эш. – Привет, ребенок!
Девочка улыбается, машет ей рукой. Молли подходит к холодильнику. – А у нас ничего нет покрепче пива?
– Не рано?
– Нет.
Илия провожает ее до веранды.
– Уверена, что ничего не случилось?
Молли качает головой. Закрывает глаза и подставляет для поцелуя губы. Илия прижимает ее к себе.
– Не сейчас.
– Не сейчас что?
– Вот это, – Молли устало улыбается, прикасаясь к ремню на его брюках.
– Да я и не думал…
– Я знаю, – она уходит, опустив голову. Идет по поляне, сбивая ногами бутоны цветов.
«Он смотрит! Он всегда смотрит на нее! – думает она. – Наблюдает. Следит!»
Желудок сжимается, отторгая завтрак. Молли морщится, сплевывает желчь. Не сейчас. Не здесь! Она уходит к реке. Далекий берег на другой стороне кажется недосягаемым. Тошнота усиливается. Молли рвет. Рвет даже после того, как в желудке уже ничего не остается.
– Черт!
Боль пронзает живот. Вгрызается, словно острые спицы, которыми, кажется, наполнен кишечник. Молли сбрасывает одежду. Входит в прохладную воду. Плывет, не оглядываясь назад. Лучше утонуть. Проще. Перед глазами мелькают картины прошлого. Лица, образы.
– Ты предал меня! – шепчет она, вспоминая Дорина. – Все предали!
Лицо Кузы смотрит на нее из глубин сознания. Обритая. Безумная. Молли смеется. Дико. Истерично. Они никогда не найдут ее здесь! Не получат ни это тело, ни таланты.
Страх заполняет сознание. А что если все уже сделано? Что если с ней проделали то же, что Куза проделала с Гликеном? Что если она уже высшая, которую заставили поверить, что она все еще человек? Молли до крови кусает губы. Металлический привкус заполняет рот. Еще! Больше! Молли сплевывает сгустки красной крови. Нет, она все еще простой человек. Они не добрались до нее.
Тени под ногами кажутся материальными. Молли ныряет. Открывает в воде глаза и смотрит вниз. Ничего. Никого. Может, глубже? Но кто? Мысли путаются. Легкие горят, заставляя сделать вдох. Молли выныривает. Жадно хватает открытым ртом воздух. Она – чертова русалка, которая обречена жить в воде, вечно мечтая о суше. Молли снова смеется. Переворачивается на спину. Занимаются ли русалки сексом? И если да, то как?
Высоко в небе мелькает озадаченное лицо Кауфмана: толстое, опухшее от слез. Кузы больше нет. Куза перестала существовать, оставив ему свое тело. Куза… Она обманула их всех! Даже себя. Ушла, устав от вечности. Безумие. Безумие, которое ждет всех. Подкрадывается в темноте. Нашептывает во снах мысль о суициде. И вот уже сотни людей мечтают улететь на чистом, невинном облаке в страну снов, оставив в прошлом мир отчаяния и боли…
Молли выбирается на поросший высокой травой берег. Все тело болит, выворачивается наизнанку. Не нужно было выныривать. Она смеется. Бабочка садится на ее обнаженную грудь. Раскрывает разноцветные крылья, украшая твердый от холодной воды сосок. Почему она никогда не делала себе татуировок? Все что угодно на этой бледной коже. Любой рисунок. Любая мечта, которая навечно останется с ней. Которую невозможно будет смыть, принимая душ. Которую не разъест пот во время занятий сексом.
Молли закрывает глаза. Засыпает. Солнце согревает тело. Ласкает его. Птицы чирикают, напоминая далекую колыбельную песню. Песню из прошлого. Песню, которая снова превращает ее в младенца. Чистого. Невинного. Со светлым пушком на голове и небесно-голубыми глазами. Мать держит ее на руках. Молли обхватывает беззубым ртом набухший сосок. Теплое молоко обещает очищение и сон. Сон во сне. Тихий и безмятежный. Если бы пальцы младенца были более цепкими. Если бы можно было вцепиться в материнские волосы и никогда не отпускать их…
Вечереет. Молли лежит, пытаясь понять, спит или уже проснулась. Боль прошла. Тело липкое от пота. В голове пустота. Нарвать цветов и сплести пару венков. Затем бросить их воду и броситься следом за ними…
– Молли!
– Все нормально, – она выбирается на берег. Обнаженная, дрожащая.
– Ты же замерзла! – Илия прижимает ее к себе. Растирает тело. Снимает рубашку. Укрывает ей плечи.
– Люби меня.
– Что?
– Люби меня прямо здесь, – Молли ложится на спину. Тело дрожит так сильно, что она не может говорить.
– Тебе нужно согреться.
– Да, – выбивают ее зубы. Но холод не снаружи. Холод внутри. Снаружи лишь пот и безразличие. – Сделай мне больно.
– Что?
– Укуси меня! – Молли закрывает глаза, наслаждаясь болью. Такой естественной. Такой отрезвляющей. – Сильнее! – она вскрикивает. Ногти царапают Илии спину.
– Извини.
– Еще. Ударь меня.
– Молли…
– Ударь меня!
– Я не могу.
– Можешь, – она хватает его за волосы. – Сделай мне больно! Пожалуйста!
– Нет, – он поднимается на ноги. Смотрит на Молли, тянущую к нему руки.
– Ударь меня!
– Я не буду бить тебя! – он собирает ее одежду. – Давай я тебя одену и отнесу в дом.
– Больше не хочешь меня?
– Хочу, но бить не буду.
– Тогда просто возьми меня.
– Молли, – он смотрит, как она поднимается на четвереньки.
– Сделай это ради меня, – она оборачивается. – Ну же!
– Да что с тобой?!
– Мужик ты или нет?! – лицо Молли искажают презрение и злость. – У меня ломка, идиот чертов! Знаешь, что это такое?!
– Ломка?
– Пожалуйста, сделай хоть что-то…
Молли выгибает спину, зарываясь лицом в белые полевые цветы.
– Пойдем в дом, – Илия тщетно пытается поднять ее.
Молли кусает его: сильно, до крови. Рычит, словно безумное животное.
– Молли! – кричит Илия, но она не слышит. – Молли, мне больно, черт возьми!
Кровь из прокушенной руки капает на примятые полевые цветы. Илия тщетно пытается освободиться. Кажется, безумие передалось и ему. Безумие, в котором ничего нет. Лишь пустота и боль.
– А-а-а! – стонет Молли, не разжимая зубов, когда Илия, схватив ее за волосы, пытается оторвать от своей руки.
– Молли!
Они падают, катятся по земле, замирают, продолжая причинять друг другу боль. Молли плачет. Слезы из глаз и кровь из прокушенной руки Илии текут по щекам. Сердце сжимается. Голова идет кругом. Илия сдерживает тошноту. Мышцы сводит от напряжения. Напуганные птицы кружат в хороводе вытянувшихся к небу деревьев.
– Это безумие. Безумие. Безумие… – шепчет Илия, не понимая, что Молли давно отпустила его, давно не сопротивляется…
Затем видит, что она отключилась, поднимает на руки, несет в дом.
– Что с ней? – кричит Эш, выбегая им навстречу.
– Упала.
– Упала?
– Не путайся под ногами! – Илия смотрит на дочь, пытаясь не сорваться на крик.
Укладывает Молли в кровать и накрывает одеялом. Она поворачивается на бок и сжимается, словно эмбрион.
– Она умрет? – спрашивает Эш. – Как мама?
– Нет, – Илия отворачивается, скрывая слезы.
– Ты обещаешь?
– Иди погуляй.
– Я могу посидеть с ней.
– Уйди куда-нибудь! – кричит он.
Эш вздрагивает. В голубых глазах появляются слезы.
– Господи! – Илия зажмуривается, надеясь, что все это сон. Но сон не кончается. – Прости меня.
Эш молчит.
– Только не плачь, – он осторожно протягивает дочери руку. – Пойдем, покажешь мне свои рисунки…
Глава сорок четвертая