Глава сорок четвертая
Утро. Тишина. Завтрак на веранде. Молли. Бледная. С синяками под глазами. В сером свитере Илии и джинсах его жены. Босиком. С бутылкой холодного пива в правой руке. Она стоит в дверях и смотрит на Илию.
– Ты не умерла! – радуется Эш.
Девочка машет рукой и зовет ее за стол. Молли качает головой. Прислоняется к косяку и смотрит куда-то вдаль. Илия молчит. Ждет, когда Эш закончит завтрак.
– Иди погуляй.
– Погулять? – девочка оборачивается, встречается с Молли взглядом. – Вам надо поговорить?
Молли устало улыбается.
– Тебе уже лучше? – спрашивает Илия, когда Эш уходит.
– Немного, – Молли смотрит себе под ноги. – Извини, что взяла джинсы твоей жены. Юбка была грязная и…
– Ничего, – Илия убирает со стола тарелки. – Кто-то должен все это носить.
– Ты злишься?
– Не знаю.
– Я напугала тебя?
– Немного.
– Нужно было рассказать тебе.
– Да, – он впервые встречается с ней взглядом. – Поэтому ушел Хак?
– Не только.
– Понятно, – Илия относит поднос на кухню, возвращается с двумя бутылками пива. – Как представлю, что было бы, если бы Эш увидела нас вчера.
– Ты простишь меня?
– Простить?
– Если нет, то я пойму.
– Поймешь что?
– Что я сама все порчу.
– И снова пойдешь на крышу?
– Нет.
– Нет? – Илия смотрит на нее долго, о чем-то думая. – Ты нравишься мне, Молли, – он опускает глаза. Читает что-то на пивной бутылке. – Очень нравишься. Но если мне придется выбирать между Эш и тобой, то я выберу свою дочь.
– Я понимаю.
– Что ты понимаешь?
– Что все зависит от меня.
– И?
– Я попробую, – она ждет, пока он снова не посмотрит ей в глаза. – Если, конечно, ты дашь мне еще один шанс.
– Только шанс?
– Ну, может еще краски, если они есть у твоей дочери. Давно не рисовала пейзажи.
Глава сорок пятая
Образы. Эш стоит за спиной Молли, затаив дыхание. Самодельный мольберт. Акварельные краски. Альбомная бумага, на которой медленно рождается загородный дом Илии.
– Нравится? – спрашивает Молли. Эш кивает.
– Только я не думала, что это так долго!
– Долго?! – Молли растерянно смотрит на часы. – Увлекает, правда?
Девочка отрицательно качает головой.
– Если только сначала.
– Это потому что ты смотришь, а не рисуешь.
– Может быть, – Эш непоседливо ходит вокруг мольберта. – У меня не получается рисовать красками!
– А как же те рисунки, что висят на кухне?
– Твои лучше.
– Научишься.
– Не научусь. Ты сама сказала, что умела рисовать еще до того, как научилась читать. А мне уже одиннадцать, и я даже не могу нарисовать бабочку!
– Ты можешь.
– Но не так, как ты!
– Нужно тренироваться.
– Не хочу тренироваться! – Эш обиженно поджимает губы. – Все равно у меня никогда не получится так, как у тебя!
– Если захочешь, то получится.
– Нет.
– Получится, – Молли достает чистые листы. – Иди сюда. Вот, возьми карандаш, – она держит руку Эш, помогая ей рисовать. – Видишь? Бабочка почти как моя.
– Но это же не я нарисовала!
– А кто же тогда держал карандаш?
– Но ты помогала мне.
– Верно. Помогала. Но рисовала ты, – Молли дает девочке еще пару листов. – Теперь сядь и попробуй повторить.
– У меня не получится.
– Не думай, получится или нет. Просто сделай и все. Сделай как сможешь.
– Будет некрасиво.
– У тебя много листов.
– Ты издеваешься!
– Немного, – Молли смеется, бегая от Эш вокруг мольберта.
Илия выходит из дома, привлеченный шумом. Наблюдает за ними. Готовит еду, но обедает один, наблюдая, как Молли и Эш рисуют на поляне. Каждая что-то свое. В тишине. Сосредоточено. Отмахиваясь от редких мух и глупых бабочек. До самого ужина.
– Нравится? – спрашивает Эш, показывая отцу свой самый удачный рисунок. – Это я сама нарисовала!
– Вот как?
– Угу! – она требует Молли подтвердить. Потом ходит по кухне и срывает свои старые рисунки.
– Что ты делаешь? – пытается остановить ее Илия.
– Не мешай ей, – Молли берет его за руку.
– Но они дороги мне!
– Она подарит тебе новые, – Молли ждет, когда Эш выйдет из кухни выбросить рисунки, поднимается на цыпочки и целует Илию в губы.
– А я все видела! – кричит Эш.
– Видела что?
– Ничего, – она забирается на стул. – Ничего плохого, – детская улыбка выглядит чистой и невинной. – А завтра Молли научит меня рисовать реку!
– Покажу, как рисовать. Научить рисовать невозможно.
– Неважно! – Эш смотрит на отца и Молли, снова улыбается. – Уложишь меня спать? – спрашивает она, когда к дому начинает подбираться ночь.
– Я?! – Молли растерянно смотрит на Илию.
Он пожимает плечами.
– Не жадничай! – вгоняет отца в краску Эш. Берет Молли за руку и уводит в свою комнату.
– И что теперь?
– Читай! – она дает ей книгу и забирается под одеяло.
Молли ждет, когда Эш уснет. Выключает свет, выходит на веранду. Вглядывается в ночь, потягивая пиво и пытаясь ни о чем не думать.
– Она уснула? – спрашивает Илия, когда Молли ложится в теплую кровать.
– Давно.
– А ты чем занималась?
– Думала.
– О чем?
– Неважно, – она прижимается к нему. – Займемся любовью?
– Сейчас?
– Почему бы и нет…
И чуть позже:
– Молли?
– Что?
– Ты лучше, чем о тебе говорят.
Глава сорок шестая
Блики солнца искрятся на водной глади.
– Ты уверена, что все в порядке? – спросил Илия, когда Молли снова отказалась от завтрака.
Она посмотрела на Эш и решительно кивнула головой. Положила в сумку несколько бутылок пива и взвалила на плечо мольберт.
– Я доверяю тебе, – сказал Илия, беря Молли за руку, когда Эш уже бежала по поляне.
– Я знаю, – Молли закрыла глаза, ожидая поцелуя.
– Пожалуйста, не напугай ее, – попросил Илия, прижавшись губами к ее лбу.
Молли поморщилась. Она шла по цветочной поляне и заставляла себя не обижаться.
– Мы ведь с тобой похожи? – спросила Эш, беря ее за руку.
– Похожи?
– Ну да. Глаза, волосы.
– Наверно, – Молли обернулась, но лес скрыл далекий дом.
– Значит, мы можем притвориться, что ты моя мама.
– Я что?
– Моя мама, – Эш смутилась. – Разве ты не хочешь?
– Я не знаю.
– А я хочу.
– У тебя уже была мама.
– Но сейчас нет, – Эш попыталась заглянуть Молли в глаза. – Хотя бы на людях. Чтобы ничего им не объяснять. Они будут думать, что все хорошо, и нам тоже будет хорошо.
– А вдвоем?
– А вдвоем ты будешь той, кем хочешь.
– Тебе не нравится называть меня Молли?
– Нравится.
– Зачем тогда притворяться на людях?
– Потому что они все равно ничего не поймут. Знаешь, как я устала объяснять им, что случилось?
– Не знаю… Можно попросить их не спрашивать.
– Но они все равно спрашивают! Жалеют. А я не хочу, чтобы меня жалели! Ненавижу, когда жалеют.
– Я тоже.
– Значит, договорились?
– Только папу предупреди.
– Сама предупреди.
– Это еще почему?
– Потому что он относится ко мне как к ребенку.
– А ты не ребенок?
– Ребенок, но иногда это начинает раздражать. Знаешь, как бывает – хочешь о чем-то поговорить, а тебя никто не слушает.
– Я тоже тебя не слушаю?
– Нет. Ты слушаешь. А вот папа…
Они вышли на берег реки…
Раздражение. Нервозность. Обиды. Все накатило как-то внезапно. Молли выпила две бутылки пива, но стало только хуже.
– Давай искупаемся! – предложила Эш.
– Нет.
– Почему?
– Вода холодная.
– Откуда ты знаешь.
– Просто знаю и все! – Молли отчитала себя за несдержанность. Заставила успокоиться, посадила Эш себе на колени и долго помогала рисовать. – Теперь сама.
Виски начали пульсировать. «Только не снова! – Молли прошлась по поляне. – Пожалуйста. Только не сейчас!» Она посмотрела на Эш. Открыла еще одну бутылку пива. Мочевой пузырь переполнился, но мысли предательски остались трезвыми. Молли отошла за дерево. Вернулась. Поставила на поляне мольберт.
– У меня получается? – спросила Эш, показывая ей рисунок.
– Попробуй еще, – Молли притворилась, что наблюдает за ней.
Дала пару ненужных советов. Снова усадила девочку себе на колени. Помогла рисовать. Встала. Запустила пальцы в свои волосы. Выпила еще бутылку пива. – Черт!
Все возвращалось. Тело вспотело, начался насморк. «Нет! Нет! Нет! Нет!» Молли заставила себя подойти к мольберту. Взяла кисть. Чертова река не возбуждала. Не захватывала. Молли попыталась нарисовать Эш. Слишком долго. Томительно долго!
«Если бы Куза могла сейчас быть здесь!» Мысли метались в голове набором фраз и картинок. Центральный парк. Скульптуры. Гликен. Кауфман. Молли ущипнула себя. Увидела кровь. Хватит жить прошлым!
Эш обернулась и подарила Молли улыбку.
– Тебе жарко? – спросила девочка.
– Немного.
– Разденься.
– Конечно, – Молли глуповато засмеялась, начала стягивать свитер, вспомнила, что не надела бюстгальтер. – Черт!
– Что?
– Ничего?
– Мама никогда не стеснялась меня.
– Ну конечно… – Молли открыла еще одно пиво.
– А ты стесняешься?
– Я учу тебя рисовать! – Молли снова чуть не закричала.
– Тебе просто нужно время, чтобы привыкнуть, – вздохнула Эш.
Молли поблагодарила ее за то, что она вернулась к рисункам. Допила пиво. Снова вспомнила центральный парк. Похороны отца, о которых она узнала только в газетах. Нужно отвлечься! Последняя бутылка пива полетела в кусты. Молли вернулась за мольберт. Снова попыталась нарисовать Эш. Вспомнила Кузу. Ее рисунки. Безликая женщина. «Хватит! В прошлом ничего нет, – Молли отчаянно гнала прочь эти образы. – Все закончилось».
Она заставила себя вспоминать Илию. Тело заныло. Чертовы таблетки! Почему они так быстро закончились?! Но ведь они были ей нужны, чтобы отвлечься! Молли вспомнила Дорина. Почему с ним ей были не нужны таблетки?
Холодный пот покрыл тело. «Ты лучше, чем о тебе говорят», – вспомнила Молли слова Илии. «Да что ты знаешь?!» – разозлилась она, посмотрела на реку. Может быть, снова переплыть ее? Нет. Нельзя. Она не одна. Здесь Эш…
– Что рисуешь? – спрашивает девочка. Далекая и нереальная, как сон, который снится кому-то другому. – Молли?
– Что?!
– Почему ты нарисовала, что дерешься с папой?
– Я? – Молли смотрит на свой рисунок, но не помнит, как рисовала его. Детали драки. Кровь из прокушенной руки. Растрепанные волосы. Полевые цветы. Безумные голубые глаза. Грязное обнаженное тело. Ее тело. – Черт! – Молли пытается закрыть рукой пикантные подробности. Акварель размазывается под ладонью, уничтожая женские бедра.
– Я думаю, папе не понравится этот рисунок, – говорит девочка.
– Конечно, не понравится! – Молли срывает с мольберта лист. Сминает его, рвет, выбрасывает в реку.
– Молли? – растерянно зовет Эш.
– Мы уходим.
– Молли?
– Что?!
– Ты разве не посмотришь мои рисунки?
– Потом!
– Но, Молли…
– Я сказала: потом! – она пытается собрать мольберт. – Да на кой черт он мне сдался?!
– Молли!
– Мы уходим. Домой, – она хватает Эш за руку. – Да шевелись же!
– Ты пугаешь меня.
– Пугаю? – Молли вздрагивает, останавливается, садится на корточки и пытается успокоить девочку. – Все хорошо.
– Правда?
– Конечно, – она сжимает кулаки, протыкая ногтями ладони. – Мне просто срочно нужно домой. Понимаешь?
– Нет, но раз нужно…
– Спасибо, – Молли заставляет себя не бежать. – Только, пожалуйста, не спрашивай меня больше ни о чем. Не сейчас.
Глава сорок седьмая
Илия. Он встречает их, стоя на веранде. В руках малярная кисть. У ног банка зеленой краски.
– Я хоть и не художник, но кое-что… – он смолкает, вглядываясь в залитое потом лицо Молли. – Иди в дом, Эш!
– Но папа!
– Иди в дом! – Илия слышит, как дочь хлопает дверью. Смотрит на Молли. – Это опять началось, да?
– Не спрашивай.
– Не спрашивать?! – он роняет молярную кисть, но даже не замечает этого. – Я поверил тебе! Доверил свою дочь!
– С ней ничего не случилось.
– Молли!
– Я устала! – она запускает пальцы в слипшиеся от пота волосы. – Господи! Как же ты не понимаешь?! – Злость. Она распускается в сознании. Набухает дьявольскими цветами обиды и непонимания.
– Что я должен понять?!
– Думаешь, это так просто? Взять и бросить все, что было, ради девчонки, которая никогда не нарисует ничего, кроме уродливой бабочки? Ради мужика, который видит в тебе все что угодно, кроме того, что есть на самом деле? Ты хоть представляешь, какой была у меня жизнь?! Представляешь, чем я жила?!
– И ты называешь это жизнью?
– Да! – Молли чувствует, как слезы подступают к горлу. – Черт! Черт! Черт! – она закрывает руками лицо. Воспоминания. Как избавиться от них? Как сделать так, чтобы они больше никогда не появлялись?
– Молли! – Илия хватает ее за руки, потому что она пытается выцарапать себе глаза. На левой щеке кровоточит царапина. – Что ты делаешь, черт возьми?!
– Не хочу! Не хочу! Не… – Молли захлебывается рыданиями. Прижимается к Илии, пытаясь освободить руки. – Мне плохо.
– Я знаю.
– Нет. Не знаешь. Ты ничего не знаешь!
– Успокойся.
– Я не могу! – Молли всхлипывает. – Отпусти меня, – она смотрит на него заплаканными глазами. – Отпусти, черт возьми! – кричит, заставляя подчиниться. Отходит в сторону. Думает. – Будет только хуже, – шепчет она. – Только хуже…
Илия молчит.
– Скажи хоть что-нибудь!
– Что?
– Не знаю…
– Хочешь уехать?
– Куда?!
– В город. Домой. К дилеру, у которого покупаешь свою отраву?
– Отрава? – Молли смеется.
– Твои таблетки! – теряет терпение Илия. – Твои чертовы таблетки! Где ты их хранишь?
– Нигде, – Молли оглядывается. Видит, как Эш выглядывает в окно, наблюдая за ними. Заставляет себя успокоиться. – Это были последние, – она вспоминает крышу. Вспоминает плывущие внизу облака. – Я не думала, что будет после.
– После чего?!
– После того как прыгну, – она опускает голову. – И не кричи. Твоя дочь смотрит на нас.
– Дочь? – Илия чувствует, как голова снова начинает идти кругом. – Черт.
– Помоги мне.
– Что?
– Я не хочу больше прыгать, Илия.
Перед глазами снова плывут рисунки Кузы. Отчаянные, безнадежные.
– Не хочу больше быть высшей. Пожалуйста. Дай мне шанс.
– Шанс?! – он истерично смеется.
– Черт! Разве я много прошу?!
– Да ты даже не понимаешь, о чем просишь!
– Значит, больше не хочешь меня?
– Да причем тут это?! Причем тут я? Как ты не поймешь, Молли? Дело в тебе!
– Я знаю.
– Ничего ты не знаешь!
– Пожалуйста. Я же ни о чем еще тебя не просила, – она подходит к нему, сдерживая дрожь. – Не отталкивай меня.
– Да ты сама всех отталкиваешь, – говорит Илия, но злость пропадает.
– Так помоги мне. Совсем немного.
– Как?!
– Твой знакомый. Доктор Кусум.
– Ты не сумасшедшая!
– Я говорю не о лечении.
– Таблетки?
– Совсем немного. Только чтобы снять эту чертову боль, – она пытливо вглядывается ему в глаза. – Пожалуйста. Я правда больше не хочу этого. Не хочу стать Кузой. Не хочу повторить ее судьбу. Дай мне шанс. Всего один шанс.
Илия молчит. Это ожидание тянется, кажется, целую вечность.
– Я возьму с собой Эш.
– Я понимаю.
– Без тебя. Ты будешь ждать нас здесь.
– Ждать? – Молли пытается вспомнить потраченное на дорогу время. – Я не смогу.
– Придется.
– Ты не понимаешь, – она нервно заламывает руки. – Если я останусь одна. Если… Я не дождусь тебя. Я не вынесу этого. Пожалуйста. Я буду молчать. Эш ничего не поймет.
– Нет.
– Тогда оставь ее в доме. Закрой двери и…
– Молли.
– Не оставляй меня!
– Первый и последний раз, – сдается Илия.
– Спасибо.
– Иди в ялик и жди меня.
– Спасибо, – она идет по цветочной поляне, глядя себе под ноги. – Спасибо. Спасибо. Спасибо. Спасибо…
Глава сорок восьмая
Чистое, безоблачное небо за окнами ялика.
– Тебе лучше? – спрашивает Илия.
– Немного, – Молли лежит на заднем сиденье, вглядываясь сквозь панорамную крышу в голубую даль.
– Может быть, тогда и не стоит ехать в город?
– Это ненадолго, – Молли шмыгает носом. – Ты просто не знаешь, на что это похоже. Не знаешь, что это.
– И давно?
– Года три.
– После центрального парка?
– Почти.
– Из-за отца?
– Из-за всего, – Молли закрывает глаза. – Сначала рухнули надежды. Потом ушел Дорин. Ушел сразу, как только газеты линчевали меня за созданное. Отец умер, так и не ответив ни на одно мое послание. Может быть, нужно было встретиться с ним, но я не смогла. Ждала и ждала, когда все образуется, откладывала, а потом позвонил Кауфман и сказал, что отца больше нет. Хак пытался помочь мне. Поддержать. Но знаешь, иногда можно сказать тысячу слов, ни одно из которых так и не окажется нужным. И это не его вина. Просто я, наверное, не хотела его слушать. Ходила по улицам и вспоминала Дорина. Думала о нем. Надеялась, что он узнает. Придет. Мне казалось, что ему не нужны будут слова. Просто его присутствие. Просто осознание, что он где-то рядом. Со мной. Как раньше. Обнимает меня. Целует. Вытирает слезы с моих щек. Не жалеет меня, а просто… Просто… Глупо, наверное. Никто не верит в этом городе в любовь. Никто не верит, что люди могут подходить друг другу, дополнять друг друга, нуждаться друг в друге. Словно левая рука, которая моет правую, и наоборот. Никто ведь не думает об этом, пока не потеряет эту руку. Никто. Даже я. Знала, но не верила. Даже мои родители. Когда была жива мать. А глаза не врут. Я думала, что не врут. Бежала к Дорину и боялась своих чувств. Вспоминала его и не верила тому, что помню. «Мы – то, что вокруг нас», – так говорил отец, приучая меня ценить старые книги и чтить высших. И я пыталась, но потом Гликен убедил меня, что это не так. Показал мне. «Ты можешь быть одной из нас», – сказал он, и я почему-то поверила ему. Не сразу. После Кузы и Кауфмана. После того, как оказалась в этом городе. Узнала его. Приняла правила города. Стала его частью. Хотя, может быть, всегда и была. Просто жила не здесь. Даже Хак, – Молли улыбается, не открывая глаз. – С Хаком было тихо и спокойно. Если бы не Дорин, то я бы, наверное, никогда не решилась отпустить его. Как старые книги в библиотеке, которые хранил отец. Никто уже не читал их, но никто не решился бы выбросить. Такие устаревшие. Такие далекие от действительности. Они ничего не знают. Не хотят знать. Вино, сигареты с марихуаной. Хак никогда бы не стал частью этой жизни и никогда бы не понял, что я уже давно ее часть. Я смотрела ему в глаза и ненавидела себя за то, что обманываю его снова и снова. Словно ребенок, которого ты можешь предать, но не можешь бросить. Твой ребенок. К которому можно прижаться, горюя о чем-то. Но которому никогда не сможешь объяснить причину своих печалей. Даже если он вырастет. Неважно. Он все равно останется твоим ребенком. Поэтому я искала Дорина. Обижалась за то, что он ушел, но искала. Искала, пока не умер отец. После что-то сломалось. «Ты же умная девочка, – сказала Куза. – Сама понимаешь, что любовь – это миф». Тогда и появился перкодан. В отчаянии и боли. Не ради будущего, а ради того, чтобы сбежать от прошлого, в котором осталось все, во что я верила. Все, что любила. А здесь… Здесь уже ничего не было.