— В общем, расспросил я Тараканова. И, надо сказать, поведал он мне нечто занимательное, что и навело меня на те самые подозрения. — Иван опять весьма многозначительно воздел очи горе и только после угрожающего взгляда Тартищева продолжил свой рассказ:
— Капитолина, дочь Петухова, по словам Тараканова, не слишком красивая девка, рослая, рябая, да еще перестарок. Отдай Петухов за нее в приданое свою мельницу и табун лошадей в придачу или десять тысяч золотом, все равно никто не позарится. К тому же, по словам Тараканова, в последнее время Капитолина изрядно растолстела. Он спросил ее матушку: с чего бы это? Уж не от болезни ли какой дочь пухнет? Но Акулина, как в случае с нами, очень рассердилась, раскричалась, а через несколько дней девку спровадили в Каинск. Ты, Алексей, у нас молодой, смотался бы до Каинска? — предложил он без всякого перехода. — Тут же недалеко, всего два десятка верст. За день обернешься. Разузнаешь, что к чему, с девкой повидаешься. Может, она тебе что-то новенькое о нашем работнике-любовнике расскажет?
— Но у меня своих дел выше головы! — рассердился Алексей и посмотрел на Тартищева. — Почему опять я? Дайте задание любому агенту, который меньше занят. Мне надо опросить горничную и кухарку, обе только-только оклемались, найти извозчика, на котором Сыроваров ездил на свидание.
Он назвал его личный номер, сорок восьмой. Я его нашел, но, оказывается, он в тот вечер не работал. Так что теперь выясняю, соврал ли Сыроваров или что-то перепутал.
— А что насчет того извозчика, на котором Сыроваров вернулся в дом? — спросил Тартищев.
— С тем проще. Тот сам объявился, когда я по биржам ходил, расспрашивал, не подвозил ли кто господина, похожего на Сыроварова, в день убийства. Федор Харламов, североеланский мещанин. Взял Сыроварова от гостиницы «Эдем».
Я проверил гостиницу. Там такого постояльца не помнят.
— В «Эдеме» — то? — усмехнулся Тартищев. — Будто не знаешь? Они своих гостей не выдают.
— Знаю, — нахмурился Алексей, — но нашлись люди, слову которых я доверяю, а они подтвердили, что Сыроваров в той гостинице ни разу не останавливался. Но с другой стороны, круг поисков сужается. Скорее всего ассистент проводил время где-то рядом с ней. Ночью в тех местах в одиночку ходить небезопасно, поэтому он почти сразу взял извозчика.
Сейчас проверяем повально все трактиры, рестораны, бильярдные, меблированные комнаты…
— Понятно, молодец! Но все-таки поезжай в Каинск, Алексей! — строго сказал Федор Михайлович. — Ивану уже не с руки с молодыми барышнями якшаться.
— Правда ваша! — Вавилов откровенно заискивающе улыбнулся начальству.
А у Алексея неимоверно зачесался правый кулак.
«Артист, мать его так! — выругался он про себя. — Всегда найдет способ, как перевалить самую неприятную работу на другого».
— Алешка, не огорчайся! — Иван умоляюще заглянул ему в глаза. — Староват я для подобных фиглей-миглей. Поезжай к девице. Ты у нас красавец хоть куда. Растопи лед в сердце барышни.
— А жениться на ней, случайно, не потребуется? — И Алексей стряхнул руку приятеля со своего плеча.
— Нет, от этого мы тебя уволим, — вполне серьезно успокоил его Федор Михайлович. — Мы тебе поприятнее барышню подыщем.
Каинск, маленький, какой-то бесприютный городишко, протянувшийся на несколько верст вдоль Московского тракта и больше похожий на изрядно разросшееся село, был известен всей России благодаря расположенной в нем пересыльной тюрьме. Каннскому централу. Говорят, в нем сиживал сам Ванька Каин, перед тем как отправиться в каторгу на Забайкальские железоделательные заводы. Отсюда, дескать, и название тюрьмы пошло, а после и самого городишка. Пребыванием Ваньки Каина в здешних местах жители города страшно гордились. О знаменитом московском воре, сыщике, провокаторе и грабителе в одном лице рассказывали легенды. И самой ходовой была та, в которой его полюбила страстно и навеки юная красавица, дочь начальника тюрьмы, и помогла ему бежать.
В данный момент Алексей выслушивал очередную версию этих преданий из уст извозчика, который взялся доставить его из Североеланска за весьма доступную плату — полтинник и меру овса для лошадей. Дорога шла сквозь глухую тайгу. Высоченные пихты и ели нависли над разбитой колеей и почти закрывали небо. Белесое от жары, оно изредка мелькало в просветах между деревьями. Лужи на дороге не просыхали даже в самую сильную жару, и сейчас их усеивало невиданное множество бабочек: капустниц, крапивниц, боярышниц, каких-то лимонного цвета мотыльков и их небесно-голубых собратьев.
И всякий мало-мальский пятачок влаги казался живым существом от накрывших его сплошным покрывалом трепещущих крыльев.
Солнечные лучи почти не проникали под кроны деревьев.
Лохматые лапы темно-зеленых гигантов спасали от изнуряющей жары распустившиеся цветы, папоротники, птичье и звериное потомство, которое только-только появилось на свет.
Жара навалилась на Североеланск неожиданно. Ее принесли с собой горячие южные ветры, дувшие из монгольских степей и в мгновение ока превратившие город в изнывающее от изнурительного пекла и жажды потное сообщество людей и животных. Собаки забились под заборы и подворотни и лежали там с высунутыми языками, кошки прятались под крыльцом, куры, распластав крылья, бродили по улице и, говорят, перестали нестись… Уже отмечено два случая бешенства, бродячие псы покусали торговца клюквенным морсом и мусорщика.
Обыватели без нужды на улице не показывались, сидели по домам с закрытыми ставнями и потребляли в неимоверных количествах квас и окрошку. Чиновники опаздывали по утрам в присутствие и шли на службу как на галеры. Дела за казенными, обтянутыми зеленым сукном столами все равно не ладились. И своими багровыми от жары физиономиями, мутными глазами и печально повисшими усами местные чинуши напоминали больше отваренных в пиве раков, чем рьяных исполнителей государевых указов. В такое пекло исчезают комары, мухи не снуют, где им вздумается, а вяло ползают по потолку и норовят свалиться в тот же квас или в окрошку…
И только в сыскной полиции жизнь бурлила, кипела, а на ежедневных совещаниях у Тартищева, которые проводились теперь утром и вечером, даже плевалась кипятком в нерадивых или нерасторопных агентов. Весь личный состав уголовного сыска, начиная с его начальника и заканчивая конюхом-возчиком и денщиком Федора Михалыча Никитой, перешел на казарменное положение и работал в авральном режиме. Младшие агенты носились по городу, выполняя задания старших, а те сидели в засадах, устраивали внеплановые облавы, утюжили притоны, кабаки, катраны, бильярдные… Коридоры управления то и дело наводняли мрачные личности, которых быстр? распределяли, кого в стол регистрации к Колупаеву, кого в холодную, кого на допрос, а некоторых тотчас выгоняли в шею.
Но последние случаи бывали крайне редки. Задержанные бродяги и жулики плакатами[9] себя не обременяли. Но стоило коридорам опустеть, как их тотчас заполняли новые жулики, бродяги, проститутки, мошенники и прочие отщепенцы…
За два дня, что прошли с момента убийства прорицательницы, сыщики просеяли, прочесали, процедили сквозь пальцы весь город, попутно раскрыли дюжину «темных» преступлений, поймали с десяток беглых и пяток находящихся в розыске жуликов, прихлопнули три катрана и прикрыли два борделя, девки которых не имели санитарных билетов, выявили два новых притона на Разгуляе и один на Хлудовских выселках и даже затеяли, правда, без последствий, перестрелку с подвыпившим сапожником Агафоновым. Он принял агентов Черненко и Гвоздева за бузотеров, которые держали в страхе весь околоток и давно грозились сжечь его будку. Сапожнику надавали по мордасам, его бердану изъяли, а дебоширов арестовали и посадили в холодную.
Поэтому, когда на очередном совещании у Хворостьянова Бронислав Карлович Ольховский пожаловался на несусветную жару, Тартищев уставился на него с крайним изумлением.
Красные и потные физиономии своих агентов он относил на счет чрезмерного усердия, потому что сам потерял счет дням и ночам, работал как вол, но и других заставлял трудиться не меньше.
Алексею поначалу страсть как не хотелось ехать в Каинск.
Он знал, что работу в городе за него никто не выполнит. Но после, прикинув в уме все прелести путешествия по тайге и то, что город стоял на берегу обширного, но мелкого озера с песчаными пляжами, решил, что вполне успеет пару раз искупаться. В реке, которая разделяла Североеланск на две части, западную и восточную, вода до сих пор оставалась холодной и грязной. Уровень ее из-за последних проливных дождей изрядно повысился, в горах интенсивно таяли снега, и мутные желтые воды, которые неслись вдоль берегов с крейсерской скоростью, желания искупаться не вызывали. А так хотелось понежиться на теплом песке, а после щучкой скользнуть в воду. Давно уже не испытывал Алексей подобного блаженства, наверняка с тех давних пор, когда еще мальчиком в последний раз гостил у дедушки на Егорлыке…
Впервые за время службы в сыскной полиции Алексей позволил себе небольшое послабление и даже порадовался в душе, что Иван очень скоро и умело переложил на него часть своих обязанностей. Конечно, окажись девка красивой или хотя бы смазливой, Вавилов не преминул бы навестить ее лично. Тартищев нисколько не преувеличивал его способности по обхаживанию подобных девиц и не слишком привередливых барышень. Но Капитолина, видно, и впрямь была неприятной особой, если Иван столь легко променял необременительную поездку в Каинск на духоту Североеланска и опасную близость к начальству.
— ..А здесь, ваша милость, Ваньку Каина дожидалась резвая тройка, что по приказу барышни, значитца, приготовили, — вторгся в его сознание голос извозчика, и Алексей увидел высокий холм с лысой верхушкой. Именно туда указывал кнутовищем приподнявшийся с облучка возница. Заметив, что седок с интересом рассматривает местную достопримечательность, он еще больше воодушевился. — Только папаша Лизаветы, барышни этой, значитца, плац-майор, чи Таманский, чи Знаменский, не помню точно, про побег прознал и велел на всех дорогах заставы выставить. А Ванька-то вышел на вершину горушки, оглядел из-под руки ближние леса да елани, обнял Лизавету за белы плечи, поцеловал в сахарны уста и спрошает строго, но ласково… Она, вишь, тоже люба ему стала. — Извозчик повернулся к Алексею и хитро прищурился. — Ваньку хоть и Каином прозвали, но он завсегда говорил: «Меж воров все по чести должно быть. Вор вора не обманет». И здесь тоже по правде решил поступить. Одним словом, спрашивает Каин Лизавету: «Люб ли я тебе, девица?»
Она, значитца, в слезы. Прижала руки к груди и печально так отвечает: «Если б не люб был, то разве пошла бы я супротив батюшкиной воли? Раззе не я устроила тебе побег, милый мой друг? Так о чем спрашивать? Бери меня! Я вся твоя!» — Извозчик вновь опустился на облучок и прикрикнул на замедливших шаг лошадей.
— И что же, поймали их? — с интересом спросил Алексей, не отрывая взгляда от холма. Все его подножие затянули густые пихтачи и ельники, а на вершине лес рос как-то странно: Алексей это понял, когда дорога обогнула холм и он открылся взгляду с другой стороны, которая тоже заросла лесом. — Слушай, — он с изумлением посмотрел на извозчика. — Удивительный какой-то холм? Словно обрит наполовину, как голова у каторжника? Что случилось? Пожар?
— Да кабы пожар! — степенно заметил извозчик и с явным укором в голосе добавил:
— Вы ж, ваша милость, не дослушали еще, а уже вопросы задаете. — И продолжал как ни в чем не бывало:
— Как услышал Ванька Каин ответ Лизаветы, снова обнял ее на радостях, а потом ударился о землю и враз в кречета превратился, а Лизавета следом за ним тем же макаром в соколиху. Поднялись они на крыло, и только их и видели. А папаша ейный шибко разозлился и лес на горушке велел в отместку наполовину вырубить. Это вы точно заметили, теперь она и впрямь, как лоб у варнака. Ее с тех пор так и прозвали — Бритый Лоб. А чуть дальше за горушкой урочище, целый посад из каменных истуканов. Я туда немало народа перевозил. И молодых господ, и их барышень. Баловство себе придумали по камням карабкаться…
— Погоди, ты так и не сказал, поймали Ваньку Каина и его барышню? — прервал его Алексей.
— Нет, не споймали, — вздохнул извозчик. — До самой зимы, пока снега не легли, заставы да кордоны по всем дорогам и тропкам стояли. Конные казаки по горам да тайгам рыскали. Местным князькам объявили: если живого Ваньку доставят, получат от казны сто баранов в награду. Мертвую голову принесут — пятьдесят рублей премии да по два фунта табаку, чаю и сахару. Только не нашлось того иуды, чтобы продал атамана. Говорят, из Сибири он подался сначала в Персию, а потом на Яик[10]. Слышали про Емельку Пугачева?
Сказывают, обличьем он был один в один с нашим Ванькой Каином…
— Да нет, — засмеялся Алексей. — Емельян Пугачев совсем другой человек. Я слышал, он вроде как из казаков…
Земляк Степана Разина…
— А вы будто там бывали? — обиделся извозчик. — Ванька Каин тоже небось из казаков. Только в Москву его привезли, а он из атаманской сотни сбег, в Москве под мостом жил, а после покаялся, в полицию пришел и стал им помогать жуликов ловить, своих бывших приятелей значитца. Но вроде как проштрафился, ему батогов отвесили и к нам в Сибирь отправили…
Конечно, версия возницы о том, как самый известный в истории российского преступного мира жулик попал в здешние места, очень сильно отличалась от принятой, но Алексей не стал спорить и отстаивать историческую правду. Извозчик его все равно не поймет и примет всего лишь за вздорного служаку. По ряду причин Поляков решил не афишировать пока свою службу в полиции.
Извозчик, верно, обидевшись, замолчал. Алексей, казалось, только на мгновение закрыл глаза, а колеса экипажа уже загремели, копыта лошадей звонко зацокали по единственной уложенной булыжником каинской мостовой. Извозчик обернулся и, заметив, что пассажир открыл глаза, весело возвестил.
— Все, приехали! Каинск! — И уточнил:
— Вас до тюрьмы везти?
— С чего ты взял? — поразился Алексей.
— Так здесь одна дорога, до тюрьмы, а за ней ужо в город поворачиваем… — ответил извозчик и уточнил:
— Можно мимо озера, но там колея — не приведи господь, по самые ступицы завязнем…
— Ну что ж, вези тогда до тюрьмы, — улыбнулся Алексей.
— И то дело, — оживился извозчик, — я вам каземат покажу, где Ванька сидел. Там его дочка плац-майора, говорят, и углядела…
Глава 13
Покосившийся домишко с просевшей, седовато-зеленой ото мхов и лишайников крышей притулился у самого леса. Ворота висели на одной петле, двор густо зарос травой, палисадник затянуло крапивой, а одно из двух окон закрывали щелястые, испокон веку не крашенные ставни. Поначалу Алексей даже подумал, что извозчик завез его не туда, куда ему было указано, или Иван добыл не тот адрес. Но, приглядевшись, заметил с десяток кур и квочку с цыплятами, шныряющих в высокой траве. Охранял их рыжий петух с выдранным хвостом и залихватски заломленным гребнем.
Завидев коляску, он вытянул шею, встрепенулся, забил крыльями и заорал не своим голосом. Заквохтали, разбегаясь, как от коршуна, куры, из-под провалившегося крыльца выскочила кудлатая грязно-белая собачонка и залилась пронзительным лаем. В окне показалась чья-то физиономия, не разобрать, то ли мужская, то ли женская, и тотчас скрылась. Алексей ждал, не выходя из коляски. Он подозревал, что подобные экипажи не часто появлялись в этой части городка. Судя по заросшей травой проезжей части улицы, телеги тут были тоже редким явлением. Поэтому вполне закономерно, что хозяева неказистого домишка вот-вот должны были показаться, даже из простого любопытства, чтобы узнать, с какой такой стати пожаловал к их порогу на добротной коляске с извозчиком на облучке столь важный господин в соломенной шляпе, светлом парусиновом костюме и с кожаным портфелем на коленях.
— Ты не ошибся случайно? — справился Алексей на всякий случай у извозчика, когда ожидание перевалило за четверть часа, а из дома так никто и не появился.
— Нет, ваша милость, — ответил извозчик и почесал кнутовищем затылок. — Та самая улица, куда ехать велели. Я эти места хорошо знаю. Может, заметили, тут прямо на свороте заезжая? Я в ней завсегда останавливаюсь, когда в Каинске бываю.
— Ладно, подойди к палисаднику да покричи! В доме кто-то есть, только выходить не хотят.
— Спужались, наверно, — извозчик покачал головой, — собака вон какая горластая, мертвого на ноги поднимет! — Он с опаской посмотрел на продолжавшего лаять, но без прежнего остервенения, пса. — Того гляди, цапнет!
— Не цапнет! — рассердился Алексей. — Палку возьми, если боишься! — Извозчик промолчал и, боязливо поглядывая на собаку, спустил на землю сначала одну ногу, затем вторую. В этот момент скрипнула входная дверь и на крыльце появилась сгорбленная, одетая во все черное женская фигура. На редкость шустро передвигаясь, она спустилась вниз, цыкнула, замахнувшись на собаку, и та проворно нырнула под крыльцо.
— Ну, слава богу! — вздохнул с облегчением извозчик и снова взгромоздился на облучок. — Жива старая карга!
Женщина подошла к калитке и из-под руки оглядела прибывших. Она и впрямь оказалась старухой, неопрятной, с вылезшими из-под платка неряшливыми седыми космами. Она убрала волосы с лица высохшими, похожими на лягушечью лапку пальцами с длинными желтыми ногтями, потом недовольно прошамкала беззубым ртом:
— Чего надо?
Алексей спрыгнул с коляски и подошел к калитке. Бабка смотрела на него маленькими, утонувшими в морщинах тусклыми глазками. Рот у нее провалился, а острый подбородок торчал вперед, точь-в-точь как у злой колдуньи из детских сказок.
— Мне нужна Павла Костикова. Я из Североеланска, по важному делу.