— Мне нужна Павла Костикова. Я из Североеланска, по важному делу.
— По важному? — Бабка вдруг захихикала, явив свету гнилые обломки зубов. — Догадалась, что по важному. В округе уже забыли, что я Павла, да я, мил человек, и сама это давно запамятовала. — И вновь насторожилась. — Зачем пожаловал?
— Я, бабушка, хочу встретиться с Капитолиной Петуховой. По нашим сведениям, она сейчас проживает в вашем доме.
Бабка окинула его подозрительным взглядом.
— Какая Капитолина? Первый раз слышу! Нет здесь никакой Капитолины!
— Это улица Болотная, пятнадцатый дом?
— Болотная, — подал голос извозчик, — и дом — точно пятнадцатый. — И прикрикнул на бабку:
— Ты, старая, не завирайся! Зря мы, что ли, семь верст киселя хлебали?
— Бабушка, — снова и очень вежливо обратился Алексей к старухе, — не артачьтесь! Мне просто надо поговорить с Капитолиной! Никакого вреда, честное слово, я ей не причиню. Вызовите ее. Я ей задам несколько вопросов, и все!
— Нет здесь никакой Капитолины! — заорала вдруг бабка визгливо. — Проваливайте отсюда, пока собаку не спустила!
— Ты, бабка, совсем очумела! Прекрати орать и делай, что тебе велят! — Возница слез на землю и подошел к Алексею. Он был крепким, кряжистым мужичком, лет на двадцать старше Алексея, и очень ответственно относился к основной заповеди извозчиков: взял пассажира, доставь его до места в целости и сохранности. Бабка, по сути, не представляла никакой опасности, но именно такие мелкие, злобные существа, даже человеческого рода, способны на абсолютно неожиданные поступки и всяческие каверзы. И возница на всякий случай пришел на помощь своему пассажиру.
Впрочем, он не знал, что Алексей давно уже пережил тот период своей служебной карьеры, когда безоговорочно доверял целомудренным взглядам и наивным лицам прожженных мошенников, сводников, известных плутов и прочих мазуриков. Многое он перенял от Тартищева, еще большему научился от Ивана. И изрядно наловчился по едва заметным признакам определять, врет человек или говорит правду, искренне ошибается или намеренно вводит сыщиков в заблуждение, дерзит ли от страха или от чрезмерной наглости и самонадеянности…
— Погоди! — попросил он извозчика. — Я сам разберусь. — И вновь обратился к старухе:
— Бабушка, не бойтесь! Я ничего плохого не имел в виду. И зла вашей племяннице не причиню! Пригласите ее, мне нужно задать ей несколько вопросов. Поймите, я приехал из Североеланска. Очень срочное дело!
— Нет тут никого! — не сдавалась бабка, но уже на тон ниже. — Какая мне польза ее скрывать? Соседей поспрошайте, никто ее не видел, никто о ней не слышал, — Хорошо, я вам верю, нет так нет, — Алексей посмотрел на извозчика, — поехали обратно. Верно, ошиблись мы, нет здесь Капитолины.
Возница открыл было рот:
— Ваша милость, я…
— Ладно, ладно поехали, — заторопил его Алексей, — надо до вечера в Североеланск вернуться.
Они прошли к коляске. Бабка не уходила, продолжала стоять возле ворот и наблюдать за ними из-под низко надвинутого на лоб платка.
— Прощайте, бабушка. — Алексей снял шляпу и вежливо откланялся. — Простите, что побеспокоил. Служба такая! Но на нет и суда нет!
Коляска отъехала от дома.
— Позвольте вопрос задать, вашскобродие? — робко поинтересовался возница. — Сдается мне, вы из полиции?
— Что? Слишком заметно? — усмехнулся Алексей.
— Да нет! — пожал плечами извозчик. — Я вас поначалу за землемера принял или за доктора. Оне точно такие же сюртуки из парусины носят и шляпы соломенные. А после думаю, какое дело может быть у землемера или доктора к жиличке этой ведьмы? Сомнительно стало, потому и спросил. Удивительно мне, что в полиции такие обходительные служат.
И старухе сразу поверили… А ведь брешет она, руку дам отсечь, брешет…
— С чего ты решил, что я поверил? — Алексей оглянулся назад. Бабка до сих пор не покинула своего поста. — Гляди, следит, вправду уедем или нет! А мы как раз не уедем! Сейчас доберемся до заезжей, ты останешься там, а я отлучусь. Разведаю, что в округе творится. Хотя подожди, я напишу записку, а ты отвезешь ее местному приставу. Найдешь его, скажи, что к ночи мне потребуется помощь.
— Слушаюсь, вашскобродие! — Извозчик с самым довольным видом вскинул ладонь к потрескавшемуся козырьку своего картуза. — Завсегда готовы доброму делу услужить. — И, придержав лошадей, предложил вдруг:
— А то не стоит к приставу ехать. Я со всей охотой подмогну. Я ведь на Кавказе десять лет отслужил, пока в ногу не ранило. Так ихние абреки почище наших жуликов…
Алексей внимательно оглядел его, раздумывая, как поступить, затем спросил:
— Как зовут?
— Илья, вашскобродие. Илья Тимофеев. Бывший унтер-офицер отдельного горного полка. Из егерей мы. Научены и в засадах сидеть, и «языка» брать. Труса сроду не праздновал, — пояснил извозчик и просительно улыбнулся. — Возьмите, не пожалеете! Кровь хочется разогнать, а извозчиком?
Что извозчиком! Целый день на облучке, скукота! И пассажир тоже нынче пошел скучный да жадный!
— Ладно, уговорил! — засмеялся Алексей. — Поможешь мне, а тебе приспичит — я помогу!
— Идет! — засмеялся Илья. — Только у меня свой интерес! Давно мне хочется в полицию устроиться, да рекомендации нет, а без этого не пройти.
— А ты хитрец! — покачал головой Алексей. — Но все же молодец, что вилять не стал и все сразу выложил. Только про полицию разговор пойдет после того, как мы выполним с тобой задание, по которому я приехал в Каинск. Мне необходимо встретиться и поговорить с этой девицей, Капитолиной.
Можно, конечно, хоть сейчас ворваться в дом, произвести повальный обыск и… девицу не найти. У них с бабкой сто способов ускользнуть незаметно.
— Это точно! — согласился Илья. — Но я приметил, за домом огород имеется. Ботва у картошки еще маловата, чтобы в ней спрятаться, но на задах он зарос коноплей, там запросто гнездо можно устроить. Вы туда подберитесь неприметно, а я соседей обойду, поспрошаю, что к чему. Не может такого быть, чтобы эту девку никто не засек.
— Спасибо за науку! Так мы и поступим! — улыбнулся Алексей.
Бывший унтер-офицер оказался сметливым и хватким малым. И хотя сам Алексей поначалу хотел поступить по-другому: дождаться темноты и нагрянуть в дом с обыском, но в предложениях его неожиданного помощника был свой резон.
Имело смысл посидеть в засаде, возможно, тогда им удастся покинуть Каинск засветло.
Конечно, в таком случае искупаться в озере не придется, но ему не привыкать жертвовать личными интересами. Хотя обидно, что снова получилось не так, как хотелось. Бабка оказалась несговорчивой, но, с другой стороны, все ее поведение было крайне подозрительным. Теперь Алексей не сомневался, что Капитолину не просто увезли с мельницы, а по какой-то причине прячут, и прячут основательно. Скорее всего даже от соседей, если бабка без боязни предложила их поспрашивать.
И, вполне вероятно, предположение Ивана окажется верным… Тут он поймал себя на мысли, что снова забегает вперед, и, чтобы переключится на другое, спросил извозчика:
— А как ты догадался, что я служу в полиции? Ведь не только по тем признакам, что я не похож на землемера или доктора?
— А у вас револьвер на спине за поясом, — ухмыльнулся Илья. — И вы когда идете, сами не замечаете, как его проверяете! И потом, когда в коляску поднимались, опять проверили!
— Ну, молодец! — покачал головой Алексей. — То-то я смотрю, всю дорогу «ваша милость» да «ваша милость», а потом сразу — «вашскобродие»! Молодец! Орел!
— Рад стараться! — гаркнул его бравый возница. И хитро подмигнул Алексею. — Вы меня в деле не видели! Кому руки заломить, кому в рыло двинуть, чтобы с копыт долой, — это мы умеем… — И деловито уточнил:
— Ну что? Разбежались? Вы в коноплю, я — в заезжую! Оставлю лошадей и мигом сюда, по соседям пробегусь, а потом во-о-он на то дерево залезу. — Он кивнул на огромную березу, росшую чуть поодаль от того дома, где предположительно скрывалась Капитолина Петухова. — Крона там густая, никто меня не заметит.
— Прежде чем полезешь на дерево, сообщи мне, с каким успехом прошелся по соседям. Сумеешь скрытно пробраться в коноплю?
— Обижаете, господин начальник, — улыбнулся Илья. — Для нас это плевое дело, но, по правде, резвости прежней мало осталось. Задница тяжелая, отсидел ее на облучке.
— Пойдешь служить в полицию, задница легче станет, — успокоил его Алексей. — Но беречь ее придется сильнее, чем в извозчиках. Часто по ней попадает, а еще по шее и затылку.
И если сегодня ничего не высидим, завтра мне головы не сносить. Понял, Илья?
— Понял, вашскобродие! Чего не понять. Планида такая у тех, кто государю служит! — вздохнул извозчик. — Жалованье маленькое, а волнение большое…
Место для засады и впрямь оказалось удачным. Кусты конопли затянули задворки, повалившийся забор и старое пепелище. Когда-то за домом Павлины находилась еще одна усадьба, оставленная хозяевами после пожара. Кусты были высокими, густыми и до одури пахучими. Алексей растер между пальцами желто-зеленое соцветие и поднес его к лицу, уловив знакомый горьковато-пряный запах. Так же, но с примесью ароматов сена, пах тот самый порошок, который ему вздумалось понюхать в кабинете убитой прорицательницы. И как он мог забыть этот знакомый с детства запах?
Место для засады и впрямь оказалось удачным. Кусты конопли затянули задворки, повалившийся забор и старое пепелище. Когда-то за домом Павлины находилась еще одна усадьба, оставленная хозяевами после пожара. Кусты были высокими, густыми и до одури пахучими. Алексей растер между пальцами желто-зеленое соцветие и поднес его к лицу, уловив знакомый горьковато-пряный запах. Так же, но с примесью ароматов сена, пах тот самый порошок, который ему вздумалось понюхать в кабинете убитой прорицательницы. И как он мог забыть этот знакомый с детства запах?
Осторожно, чтобы колыхание травы не заметили со стороны бабкиной хибары, он переплел верхушки нескольких кустов конопли между собой, получилось некоторое подобие шалаша.
Алексей заполз вовнутрь своего примитивного сооружения и решил, что устроился он совсем не плохо. В зарослях было прохладно и не докучала мухота. Правда, для увеличения обзора пришлось проредить листву на уровне глаз, но теперь вся усадьба Павлы Костяковой просматривалась как на ладони.
Дом со стороны огорода чуть ли не до крыши врос в землю. Печная труба была наполовину развалена, но из нее сочился жиденький дымок — значит, печка еще топилась. Единственное окно с тусклыми стеклами, казалось, наполовину провалилось в завалинку. В крыше, на месте прогнивших досок, зияли дыры, сквозь которые проглядывала трава, затянувшая чердак. Более бедного и дряхлого жилища Алексею еще не приходилось видеть. Даже лачуги Разгуляя и Хлудовки в сравнении с ним гляделись бы добротными особняками. Изба и старуха вместе доживали последние дни. И объяснение пристава о том, что Капитолину отправили к тетке в город для знакомства с предполагаемыми женихами, воспринималось вблизи этого крайне нищего пристанища как самое бредовое из самых бредовых предположений…
Алексей занял удобную позицию — лег на живот. С правой стороны от себя положил револьвер, с левой — портфель с бумагами. Затем огляделся, подыскивая на всякий случай пути отступления. В паре шагов заметил углубление в земле, в котором лежали три яичка. Куры в доме неслись где попало, и это обстоятельство увеличивало риск быть обнаруженным старой каргой Павлиной. А вдруг она направится на поиски подобных схоронок? Алексей помнил, как на усадьбе деда старая птичница Манефа ежедневно рано утром и вечером обходила дозором все подворье. Яйца она находила в самых неожиданных местах: на сеновале, под амбаром, на базу, под крыльцом, в саду — и собирала их в фартук. Порой до полусотни набиралось…
Сердце Алексея тоскливо заныло. Сегодня дважды за день вспомнилось ему детство. Давно нет в живых дедушки, умерла и старая Манефа, и вряд ли когда-нибудь получится побывать на Егорлыке, но воспоминания о тех счастливых и беззаботных днях навсегда останутся в его сердце. Говорят, с детством расстаешься навсегда, когда уходят люди, которые помнят тебя ребенком. Дай бог, чтобы это не произошло раньше времени. Те, кто забыл свое детство, зачастую равнодушные и жестокие, с ороговевшей душой люди. Но того хуже человек, которого вовсе лишили этой благословенной поры. Из таких вырастают изгои, отщепенцы, преступники…
Алексей встрепенулся. С чего бы вдруг его потянуло на философию? Погода вроде не располагает. А может, развезло от знакомого с детства запаха травы? Вокруг дедушкиной усадьбы и конюшен конезавода тоже росли конопля и крапива, лопухи и чертополохи. В этих буйных зарослях устраивались целые сражения «казаков» и «разбойников». И не раз приходилось возвращаться к ужину с расквашенным носом или с руками и ногами, покрытыми волдырями от крапивных укусов…
Вспомнив про еду, Алексей понял, что проголодался. Какой ужин, если он даже пообедать не успел! А просто перекусить и вовсе не предвиделось по той причине, что он не знал пока, сколько просидит в засаде и будет ли от этого сидения хоть какой-нибудь толк.
Во дворе и в огороде по-прежнему ничего не происходило, если не считать, что кудлатая собачонка вновь разлеглась на крыльце, куры начали копошиться в траве, а две из них перемахнули через ветхий заборчик и взялись рыться в кособоких грядках, поросших какой-то зеленью. Алексей снова вспомнил Манефу. Старая птичница подобных безобразий не допускала и вовремя изгоняла птицу с огорода. Здесь же словно не заметили, что несушки уничтожают зачатки будущего урожая, и не пугнули их с грядок.
Прошло не менее получаса. Куры вырыли себе по ямке, улеглись в них и стали купаться, взмахивая крыльями и возбужденно квохча при этом. Алексей вспомнил, что это к дождю, посмотрел на небо, но явных признаков приближения непогоды не заметил. Небо было чистым, лишь над горизонтом зависло несколько кучерявых, как шкурка ягненка, облачков.
Алексей перевел взгляд во двор, но там до сих пор никто не показался. Сыщик готов был предположить, что бабка отдала богу душу тотчас по возвращении в свою избенку, но Павла вдруг возникла на пороге сеней и рассеяла его подозрения. Постояв некоторое время на верхней ступеньке крыльца, бабка огляделась по сторонам и быстро засеменила через двор к низкой сараюшке, то ли к курятнику, то ли к полусгнившей баньке. Она что-то несла в руках, прикрывая краем столь же ветхой, как и весь ее наряд, темной шали.
Собачонка лениво трусила следом, а когда Павла вошла в сараюшку, зевнула во всю пасть, присела у порога и стала чесаться задней лапой, спасаясь от блох. Она с остервенением выкусывала их, каталась в пыли, затем отряхивалась, вновь принималась чесаться, да так, что клочья грязной шерсти летели в разные стороны, но своего поста не покидала.
Конечно, можно было заподозрить старуху в чрезмерной осмотрительности, но Алексей не стал забивать себе голову такими сложностями. Скорее всего псина сопровождала бабку из вечной собачьей преданности или просто пыталась развеять скуку и однообразие жизни при хозяйской конуре. Но нельзя сбрасывать со счетов и другое: животное почуяло запахи съестного и устремилось вслед за бабкой в надежде поживиться. Но опять же в таком случае собаки ведут себя более оживленно: ластятся, виляют хвостом, забегают наперед и лают в надежде, что хозяева расщедрятся на лакомый кусочек…
Мысли Алексея прервались шорохом за его спиной. Он быстро оглянулся. Илья сидел на корточках в паре шагов от него и довольно улыбался.
— Вишь, вашскобродие, не отучился еще бесшумно подкрадываться. Вы б сроду ничего не учуяли, да я шумнул слегка. А то за револьвер могли схватиться да пульнуть от неожиданности.
— Молодец, — похвалил его Алексей и спросил:
— Что у тебя?
— Сведений добыл прилично, а вам уже судить, ценные они или пустяшные! — Илья опустился на траву рядом с Алексеем и оглядел его убежище. — Славно придумали. По правде, я вас сразу не заметил. Смотрю, вы тоже умелец в прятки играть?
— Умелец! — усмехнулся Алексей и приказал:
— Докладывай быстро, без лишних подробностей, самое, на твой взгляд, важное. Если мне будет что-то непонятно, я спрошу или уточню. Понял?
— Понял, — кивнул головой Илья. — Чего тут не понять? Быстро и самое главное! — и принялся степенно и обстоятельно излагать:
— Прошелся я вдоль по улице, поспрошал ближних и дальних соседей. Никто ничего не видел и не слышал. Мне даже помстилось, что бабку побаиваются и не хотят с ней связываться. И мужики, и бабы крестятся, плюются, будто о сатане речь идет. Закралось у меня подозрение: уж не местная ли это ведьма? Признайте, она на нее всем своим обличьем и одежей смахивает?
— Признаю, мне это тоже показалось, — согласился Алексей.
— Так вот, гляжу, от взрослых проку нет, рассказать ничего не рассказывают, решил я подкатиться к ребятне. Выловил чумазого босяка лет десяти от роду, он по дороге обруч от бочки гонял, и хитро так спрашиваю: «Скажи, парень, правда ли бабушка Павла черной свиньей оборачивается и везде по ночам шмыгает?» Он на меня посмотрел и важно так отвечает:
«Нет, сам я свинью не видел, с ней Васька встречался. Она ему руку чуть не откусила, когда он ее дрыном поперек спины отходил. Бабка Павла после этого цельный месяц из дому не показывалась. А у Васьки рука чуть не сгнила, да бабка Серафима его травами вылечила. А сам я видел, как Павла в сову превратилась. Вылетела из трубы и на крышу избы дядьки моего, Евсея, села. А под утро случился там пожар, и все подворье сгорело дотла. Еле-еле скот успели спасти. Заполыхало сразу со всех сторон».
— Так это то подворье сгорело, которое за нашими спинами? — кивнул Алексей на пепелище.
— Нет, здесь другое! — махнул рукой возница. — Тут как раз новый дом стоял, который Павла выстроила. Говорят, Евсей его в отместку поджег. Полиция с этими делами разбиралась, но ничего не нашла. Свалили все на неизвестных злоумышленников и отчалили.
— А это кто тебе сообщил? Тот же мальчишка?
— Нет, он про сову и пожар рассказал — и тотчас бежать, словно пятки салом смазали. Я других мальцов решил спросить, но их с улицы точно ветром сдуло. Вспомнил я тогда про бабку Серафиму, что Ваське руку спасла. Она в десяти избах отсюда живет. Хибара чуть получше этой, но старуха славная оказалась, веселая, все без утайки мне про эту Павлу доложила. Оказывается, совсем она не ведьма, но тайно знахарствует, девок и баб пользует, которые решили от дитя избавиться. Повитуха, значитца. Серафима с ней не в ладах. Говорит: «Я травками лечу да корешками, то богоугодное дело, а она зельями да наговорами действует. Привораживает, присушивает, словом, сатанинское это занятие, отсюда и слухи по городу ползут, что Павла с нечистой силой якшается».