Я пришел в негодование. Это ведь я построил отель! Так где же, спрашивается, хорошо отапливаемая подземная комната для сна? Некоторое время я размышлял, не лечь ли мне спать прямо на сверкающий зеркальным блеском пол. Если бы я принял такое решение, то, скорее всего, стал одним из многих, прилегших отдохнуть на заснеженной дороге и через несколько часов превратившихся в куски льда. Так получилось с сотнями людей той морозной ночью. Но я решил выйти из отеля и отправился по узкой улочке небольшой горной деревеньки поискать дом приходского священника. Я нашел нужный мне дом и вошел внутрь. И был потрясен, обнаружив не священника, а пожилую чету русских и великое множество солдат. Но не стал задумываться, почему так получилось, потому что увидел двуспальную кровать, на одной половине которой спал солдат. Вторая была свободной. Я немедленно заявил, что это спальное место давно приготовлено для меня, поставил мушкет к стене, снял ботинки и носки, растянулся на кровати, укрылся одеялом и провалился в сон.
* * *
Через три или четыре часа меня разбудил солдат. Он настойчиво тряс меня за плечо и монотонно повторял: "Signor tenente... signor tenente..." Я проснулся и рывком сел.
- Что случилось?
- Колонна ушла уже несколько часов назад.
Новость быстро привела меня в чувство, и я сразу все вспомнил: остановку в деревне, свой бред... В доме было много солдат. Я громко закричал, чтобы все немедленно вставали и одевались, следовало быстро уходить. Я обулся, набросил на плечи одеяло, затем, поколебавшись, прихватил еще второе, позаимствовав его у русских, и выбежал на улицу. Только спустя довольно долгое время я сообразил, что оставил в доме свой мушкет.
* * *
Было темно, но приближение рассвета уже чувствовалось. Никогда мы еще так не торопили его. А тем временем из домов появлялись темные фигуры. Все они были итальянцами.
Бурный поток людей, несомненно, прокатился через эту деревню, повсюду виднелись его следы.
На небольшой площади я остановился и приказал растерянно топчущимся на месте людям построиться. Оказалось, что нас около двухсот человек. Тут я увидел, что возле одной из хижин появился итальянский майор и направился в нашу сторону. Он сидел на санях, которые тянули его подчиненные. У несчастного были обморожены ноги. Я отдал честь и представился по всей форме. Но майор только отмахнулся и сказал, что слагает с себя все полномочия, потому что не может командовать.
Я понимал, что нам жизненно необходимо догнать колонну. Перед нами тянулась дорога, по которой она прошла. Но в каком направлении? Я принялся самым тщательным образом изучать следы. Ошибка была недопустима. Если пойдешь в одну сторону, придешь в безопасное место, в другую - попадешь в руки врага. Но, к сожалению, следы на снегу не сказали мне ничего. Я оказался неспособным их расшифровать.
Меня очень тяготил груз ответственности за сотни людских жизней. Я всматривался в лица солдат, а видел их матерей, жен, детей, которые в далекой стране ждут их, молятся об их возвращении. В отчаянии я воззвал к Мадонне: "Молю тебя! Просвети меня..." В общем, я выбрал направление движения. Но чтобы проверить себя, я спросил наугад трех или четырех солдат, куда, по их мнению, ушла колонна. Мы все выбрали одно направление, но все-таки были не совсем уверены в правильности своего решения. Тогда я решительно пресек колебания, приказал всем стать в строй и пошел к голове колонны, чтобы возглавить марш.
Мы прошли всего несколько шагов, когда из строя вышли маршал и несколько солдат. Первый остановился и громко закричал, что мы идем не туда и если не вернемся, то очень быстро окажемся в руках врага.
Я знал, что ни при каких условиях нельзя показывать свою неуверенность. Сразу лишишься доверия. Люди разбегутся и погибнут. Поэтому я уверенно заявил маршалу, что он может делать то, что считает нужным, и идти в любом другом направлении. Колонна же отправится по избранному нами пути.
Тогда за маршалом последовал только один солдат. Я до сих пор не знаю, были эти люди искренни в своем заблуждении или это были лазутчики, работавшие на врага. На этот вопрос, как и на многие другие, мне не суждено получить ответ.
В самом начале марша был момент, когда я почувствовал, что схожу с ума. Мне показалось, что я нахожусь среди средневековых рыцарей, сражающихся на турнире, а я попал в их ряды только из любопытства. Неимоверным усилием воли я взял себя в руки, справился с бредом и снова стал самим собой. Больше проблем с рассудком у меня не было.
Мы шли очень быстро, может быть, даже слишком быстро для измученных людей. Но нам следовало во что бы то ни стало догнать колонну. Никогда я еще так не мечтал о чуде, как тем холодным утром в заснеженной русской степи, до боли в глазах всматриваясь в даль. Как же горячо я молился!
Мы были такими маленькими и ничтожными... Муравьи во Вселенной.
Примерно через полчаса, спускаясь с пологого склона холма, мы увидели впереди главную колонну. Сколько было радости!
Позже мы узнали, что первоначально колонна вышла в неверном направлении и, таким образом, потеряла два часа. Затем она остановилась на двухчасовой привал. Нам снова повезло. Это была единственная ночь, когда у отставших был шанс догнать колонну. Если бы это произошло любой другой ночью, нас бы наверняка отрезали.
Перейдя на бег, мы догнали колонну и смешались с ней.
Через несколько дней я узнал, что шедшие впереди колонны разведчики в ту же ночь были атакованы партизанами.
* * *
Оказавшись в уже привычном окружении, я почувствовал облегчение.
Я прошел мимо грузовиков с ранеными. Они довольно долго стояли на морозе, и теперь водители не могли снова запустить двигатели. Осталось всего несколько грузовиков. Да и эти, скорее всего, будут брошены в течение дня. И действительно, ни один итальянский грузовик не доехал до Черткова.
Когда заканчивалось горючее, раненые, которые еще держались на ногах, начинали ковылять вслед за колонной... Пока могли. Те, кто не мог двигаться, лежа в мертвых грузовиках, сначала громко взывали о помощи, а потом замолкали.
Я слышал, что было много самоубийств.
Глава 17.
26 декабря
Итак, после небольшого промежуточного эпизода невероятный марш на убийственном холоде продолжился.
Миновав грузовики, я увидел солдат и офицеров своего батальона.
Понимая, что трофеи предназначены не для одного человека, а для всех, лейтенант Бона протянул мне маленький мешочек, где хранился сахар, смешанный с молотыми бобами какао. Испробовав деликатес, я передал мешочек Бидо, выросшему на Сардинии артиллеристу из 2-й батареи, одному из vecchi. По дороге я неоднократно просил передать мне мешочек и всякий раз немедленно его получал. Лакомство казалось изумительно вкусным.
Чуть позже к нашей группе присоединился капрал Ваноглио, водитель из 2-й батареи. Он сказал, что был одним из тех 200 человек, которые остались вместе с молодым капитаном у входа в овраг возле Арбузова. Можете себе представить, как я старался узнать у него мельчайшие подробности происшедшего. По его словам, вначале им удалось убить довольно много русских. Но солдаты Красной армии постоянно прибывали, и в конечном счете они уничтожили всех итальянцев. Капитан тоже погиб. Во время бойни сам Ваноглио потерял сознание, а очнувшись, понял, что остался совершенно один. Чтобы спасти свою шкуру, он долго бежал через казавшиеся бесконечными поля, после чего случайно вышел на дорогу и увидел колонну.
Во время рассказа Ваноглио угостил меня печеньем, которого у него было очень много. Не знаю, откуда он его взял.
И снова нас окружали со всех сторон холмы с ровными, пологими склонами. Выйдя на вершину очередного холма, мы увидели в низине засыпанные снегом соломенные крыши. Перед нами была деревня, возможно, Ходоково. Колонна остановилась.
Светало. Начинался новый день 26 декабря. В деревне были русские. Немцы двинули вперед танки с сидевшими на них пехотинцами, чтобы расчистить дорогу.
За деревней дорога опять пошла вверх. Впереди была Шептуховка, более крупный населенный пункт, расположенный на железной дороге. Пока мы ее не видели.
Уже не помню почему, но все были уверены, что перед Шептуховкой проходит линия фронта. Еще несколько километров - и мы обязательно вырвемся из "котла".
* * *
Мы продвигались вперед. Вот уже показались первые дома деревни. Меня ужасно мучила жажда, поэтому я поспешил напиться ледяной воды из первого попавшегося на дороге колодца. С голых ветвей деревьев на нас смотрели взъерошенные воробьи. Они выглядели очень несчастными. Мне показалось, что я чувствую, как их замерзшие голые лапки касаются моего сердца.
И снова вперед. Остановка, на этот раз более длительная. Здесь я повстречал Борги, техника из 2-й батареи. Мы всегда очень хорошо относились друг к другу. Он шагал без ботинок, в одних носках, но не обморозился.
Он поведал о некоторых своих злоключениях. К примеру, во время штыковой атаки в "Долине смерти" он настолько устал, что упал на снег, не в силах пошевелиться. Русские, пробегавшие мимо, его не тронули, посчитав мертвым. Его подобрали наши солдаты, возвращавшиеся в деревню. Здесь старая русская крестьянка спасла его наполовину отмороженные ноги, сделав ему массаж снегом. Это она посоветовала ему идти дальше в носках.
Он поведал о некоторых своих злоключениях. К примеру, во время штыковой атаки в "Долине смерти" он настолько устал, что упал на снег, не в силах пошевелиться. Русские, пробегавшие мимо, его не тронули, посчитав мертвым. Его подобрали наши солдаты, возвращавшиеся в деревню. Здесь старая русская крестьянка спасла его наполовину отмороженные ноги, сделав ему массаж снегом. Это она посоветовала ему идти дальше в носках.
* * *
Остановка, похоже, затягивалась. Итальянская колонна постепенно превращалась в бесформенную толпу, потому что сзади подходили все новые солдаты. Мы сорвали голоса, выкрикивая приказы остановиться и ждать, пока немцы полностью освободят проход.
Мало-помалу люди двинулись через деревню. На улицах лежали мертвые русские солдаты. Почти все они уже были босы. На их высокие сапоги и теплые ботинки быстро нашлись охотники. На передних отворотах ушанок в густом мехе прятались маленькие красные звездочки.
Миновав деревню, мы пошли быстрее.
Теперь я шел с Марио Беллини и Винченцо Канделой. Мы узнали, что слева от деревни находится брошенный итальянский склад. Оставив Канделу на дороге, поскольку он выбился из сил и не мог идти, мы направились к складу, понимая, что он уже наверняка разграблен немцами. Мы подошли как раз вовремя, чтобы поймать одного из наших солдат, который вытаскивал мешок с галетами. Последний.
Я остановил солдата и, пригрозив ему оружием, конфисковал мешок. Оставив ему несколько сухих пайков, я раздал остальные солдатам, которые тут же набежали неизвестно откуда. Немного галет я оставил для себя, Канделы и Беллини.
Начался долгий подъем к Шептуховке. Подошел Антонини, зато куда-то подевался Марио Беллини. Кандела, находившийся в полузабытьи, в минуты просветления умолял меня не бросать его. Я уверенно дал ему слово и, чтобы облегчить его страдания, привязал его к саням с ранеными. Вскоре я понял, что больше не вижу его. Я бросился назад, но не нашел несчастного.
* * *
Антонини и я шли по дороге, жадно поедая галеты. Мы уже добрались до середины склона. Неожиданно поступил приказ немецкого командования, предписывающий поворачивать обратно. Шептуховка принадлежала немцам. Итальянцам было велено оставаться в деревне, откуда мы только что ушли. Мимо колонны проехал незнакомый лейтенант, потребовавший, чтобы мы остановились и повернули назад. По его словам, это был приказ генерала.
Многие подчинились. Но Антонини, я, а также большая группа итальянцев продолжали идти вперед. Вышли мы уже из "котла" или нет? Ничто так не мучило нас, как неизвестность.
Мы видели, что выше по склону, там, где первые ряды немцев входили в Шептуховку, появились русские самолеты, сбросившие бомбы. Высоко в небо взметнулись столбы черного дыма. К счастью, атаки не повторились.
* * *
Перед входом в деревню мы прошли мимо разбитой немецкой артиллерийской батареи. Орудия были установлены в снегу таким образом, чтобы накрыть огнем дорогу. Очевидно, с целью не пропустить врага. Орудия были разворочены и превращены в металлолом огнем русских. Я понял, что незадолго до нас здесь прошли крупные силы русских, сметая все на своем пути.
Когда же закончится наше хождение по мукам? Лучше не задавать подобных вопросов. И просто продолжать идти.
* * *
Мы вошли в Шептуховку. Большинство домов были покинуты обитателями и лежали в руинах. Более или менее целые постройки заняли немцы. Мы немного походили между домами в поисках теплого угла, но, как обычно, союзники нас никуда не пустили.
Тогда мы направились к железнодорожной станции. Это была первая станция с начала отступления. Там мы обнаружили несколько полуразрушенных построек, очевидно раньше использовавшихся в качестве железнодорожных складов. В их стенах виднелись страшные дыры, по опустевшим помещениям свободно гулял ледяной ветер. Туда уже набились итальянцы. Они начали жечь костры, которые пока не давали тепла, зато окутывали все вокруг ядовитым дымом. Здесь мы снова встретились с Канделой. Он съел кусочек курицы, приготовленной кем-то из солдат, и немного ожил.
Многие были убеждены, что сегодня Рождество. Я решил не утруждать свои замерзшие мозги подсчетом дат и решил тоже отпраздновать. Это был уже третий день, который я считал рождественским. Мои рождественские яства на этот раз состояли из нескольких печений и консервов, которые я выменял у одного солдата на галеты. Я съел все это великолепие вместе с Канделой, сидя на двух скользких и холодных бревнах. Перед нами горел небольшой костер, вокруг которого сгрудились солдаты. Части тела, находившиеся рядом с огнем, сильно нагревались. Остальные оставались замороженными.
Было около полудня. Дальнейшие события я помню не очень хорошо. В памяти все смещалось. Кажется, к Канделе принесли раненого офицера. Тот осмотрел бедолагу, но ничем не смог ему помочь. По-моему, раненый был без сознания, мне пришлось применить оружие, чтобы освободить для него место у огня.
Еще я помню, что благородный и очень ответственный Кандела решил пойти осмотреть других раненых, которых уложили здесь же.
На станции периодически взрывались снаряды. Они нас не особенно беспокоили, только напоминали о необходимости сохранять бдительность: все-таки русские были недалеко.
Потом я почему-то оказался с полковником Матиотти, командиром 30-й бригады. С нами был Антонини. Сначала мы медленно ходили по улицам, затем полковник предложил отправиться на станцию поискать Беллини. Неяркое зимнее солнце освещало деревню, куда все время прибывали люди.
* * *
Мы прошли вдоль железной дороги, затем вернулись на станцию.
У дороги мы заметили небольшой, но очень привлекательный домик. В нем разместился итальянский сержант с большой группой солдат. Мы немного посидели вместе с ними на аккуратной веранде, украшенной горшками со всевозможными растениями. На окнах висели нарядные занавески. Мы с удовольствием полюбовались царившим здесь уютом, чистотой и порядком. Но здесь не было нашего друга Беллини.
Солдаты угостили нас маслом, которое стащили у немцев. Через час мы снова вышли на мороз. Не могу передать, как тяжело было у меня на сердце.
Пронесся слух, что мы вот-вот пойдем в Миллерово. Он подтвердился, и очень скоро мы двинулись вперед.
У нас появился повод порадоваться. У немцев стало больше танков. Это были уже не приземистые громадины, сопровождавшие нас раньше, а маленькие и более мобильные машины. Кажется, это были французские танки - военные трофеи немцев, - но какая разница? Обещанная танковая колонна так и не появилась, но, возможно, пришла хотя бы какая-то ее часть? Я слышал, что эти танки тоже вышли из "котла" в количестве 20 единиц. Мне показалось, что их меньше.
Колонна начала строиться возле железной дороги.
Солнце садилось.
* * *
Время шло, а мы все еще стояли в снегу. С одной стороны, это было хорошо, потому что наши соотечественники, которые, повинуясь приказу, вернулись в другую деревню, могли догнать нас и присоединиться к главной колонне. Но с другой стороны, дела обстояли хуже некуда, потому что убийственный холод с каждой минутой снижал наши шансы выжить. Наступала самая страшная ночь, которую нам предстояло провести на русской земле.
Стоять без движения в снегу на протяжении многих часов подряд невозможно. Поэтому мы старались двигаться. Я пошел к колодцу и попил воды. Затем я немного послушал проникновенную речь полковника Матиотти. Она была обращена не к кому-то конкретному, а ко всем, кто в этот момент его слышал. Мне показалось, что наш полковник, ощущая необходимость объяснить подчиненным происходящее и искренне желая им добра, потерял чувство реальности. Он произнес сентиментальный монолог о чувстве долга и любви к родине... Его слова были настолько несвоевременными и неуместными, что слушатели мало-помалу разошлись.
Я снова вернулся в склад и немного погрелся у огня. Солдаты, постоянно прибывающие из дальней деревни, жаловались, что им пришлось несколько километров бежать под огнем русских. Невооруженные итальянцы понесли большие потери. Русские попытались отрезать их от основной колонны и уничтожить. Об этом мне позже рассказал капитан Понториеро, который был там.
Лично я только слышал выстрелы русских минометов.
Глава 18.
26 декабря
Я вышел из Шептуховки с Беллини, Антонини, Варенной, Боной, Канделой и большой группой солдат из 30-й бригады, но очень скоро обнаружил, что остался вдвоем с Канделой. Он опирался на мою руку, потому что чувствовал сильную слабость. Его красивое, умное лицо выглядело бледным и изможденным.
Я же был в отличной форме. Возможно, это была своеобразная нервная реакция, а может быть, сказалось то, что я поел и немного поспал.
* * *
Было совсем темно. Мы шли довольно быстро. Темное небо над нашими головами стало удивительно чистым. Температура продолжала неуклонно опускаться. Мы даже не знали, что бывают такие лютые морозы. (Мне говорили, что к утру термометр показывал минус 47 градусов по Цельсию, причем в населенном пункте.) С правой стороны дул холодный ветер. Он постепенно набирал силу и вскоре, при порывах, начал осыпать нас с головы до ног холодной снежной пудрой. На наших лицах застыли ледяные маски. Туловища справа покрылись плотной замороженной коркой. Мороз был настолько сильным, а ветер таким пронизывающим, что людям казалось, будто они идут по снегу обнаженными: каждая клеточка кожи изо всех сил пыталась противостоять холоду.