Так прошло больше часа. Мы видели, что дорога, ведущая к центру города, постепенно заполняется людьми. Общая колонна вполне разместилась на улице маленького провинциального городка. Нам было далеко до бесконечного потока людей, который двигался по заснеженным дорогам в первые дни отступления. Мы немного походили между домами, затем присоединились к общей колонне. В конце концов двинулись вперед: сначала - дивизия Торино, вслед за ней - Пасубио, затем - остальные армейские подразделения. Будучи артиллерийской бригадой армейского корпуса, мы замыкали шествие.
Немцы шли впереди вместе с несколькими итальянскими частями, которые должны были оказать помощь во время прорыва. Очень медленно, постоянно останавливаясь, мы пересекли небольшую площадь, где стояли танки, затем прошли через центр города. Даже не верилось, что мы видим эти места в последний раз. Я старался все запомнить как можно точнее.
Когда мы подходили к железной дороге, с проезжавших мимо саней меня окликнул офицер. Это был Триосси, с которым мы неоднократно встречались в госпитале. Я сразу же спросил у него о Канделе и получил обнадеживающий ответ. Оказалось, что он где-то впереди тоже едет на санях.
Остановки следовали одна за другой. Некоторые длились вечность...
Часто до нашего слуха доносились автоматные очереди. Очевидно, русские нервничали.
Над нашими позициями, к которым мы шли, не было видно даже вспышек. Возможно, они уже давно покинуты.
Время тянулось бесконечно, мы все еще находились в черте города. Главную опасность в ту ночь для нас представлял мороз. Температура, судя по моим ощущениям, опустилась ниже 30 градусов, и мы переносили ее с большим трудом. Люди все чаще с тоской поглядывали на стоящие вдоль дороги дома. Они выглядели невероятно привлекательными. В конце концов солдаты начали группами отделяться от колонны и заходить в дома. С трудом наведенный порядок нарушился. С каждым часом организованное воинское подразделение начинало все больше походить на толпу. В итоге от колонны почти ничего не осталось.
В компании Антонини и Мартано я тоже зашел в дом. Там уже были немцы. Тогда мы заглянули в один из подвалов. В нем мы обнаружили солдата, который лишился части ноги. Но он все равно намеревался попытать счастья и хотел идти, опираясь на длинную сучковатую палку, которую приспособил для этой цели.
Выбравшись из подвала, мы сделали несколько шагов и наткнулись на пять или шесть трупов, лежащих посередине темной дороги. Похоже, снаряд упал прямо на колонну.
Второй дом был уже покинут немцами. Мы разыскали огарок свечи и зажгли его. На столе стояли тарелки с остатками пищи - масло, мед, яблоки. Здесь я заметил одну странность: рядом лежала горка пуговиц с выбитыми номерами. Все они были перевернуты так, чтобы цифр не было видно. И лишь одна пуговица лежала цифрой вверх, причем это была цифра 13.
Снова на улицу. Мороз, казалось, усиливался с каждой минутой. На снегу чернели брошенные немецкие грузовики. Дорога пошла вверх, и вскоре город остался позади. У дороги стояла только одинокая изба или хлев. Мы решили, что вышли из города на юг или юго-восток.
В хлеву было темно и холодно.
Дальше простиралась бескрайняя степь.
Мы провели здесь много часов. В помещение набилось столько народу, что невозможно было пройти, чтобы не наступить на кого-нибудь. Приходилось часто подходить к двери, чтобы удостовериться, что мы не отстали от колонны. Привалившись к стене, я засыпал стоя. Потом я услышал, что кто-то зовет меня по имени. Хотя я пребывал в состоянии полусна, но тем не менее почувствовал: что-то не так.
Это был лейтенант Маэстри, командир 30-й бригады. Сильный холод вызвал у него сердечный приступ. Ему было очень плохо. Когда его люди сказали, что видели меня, он попросил меня подойти. Мне показалось, что он уже одной ногой на том свете. Антонини и я сели рядом с ним на землю. Больной лежал вытянувшись во весь рост на соломе.
Пламя горящих свечей лишь немного рассеивало темноту. Маэстри не шевелился, только тяжело и неровно дышал. Он жаловался на У, который всегда требовал от него невозможного, из-за этого он и надорвался. Он понимал, что останется здесь, на соломе, предоставленный собственной судьбе. Но надеялся, что, если остановка затянется, он успеет прийти в себя.
Его ординарец, молча приткнувшийся в сторонке, казался совершенно ошарашенным. Он никак не мог взять в толк, что командир настаивает, чтобы его здесь бросили. Но, к счастью для Маэстри, остановка затянулась на три или даже четыре часа, и ему стало легче.
В очередной раз выглянув на улицу, мы обнаружили, что хвост колонны уже в доброй сотне метров впереди. Пора было выходить на улицу.
Терпеть жгучий холод становилось все труднее. Сколько мы еще сможем выдержать, если после каждых двух шагов - часовая остановка? Сзади мы видели огромное красное зарево. Это горели немецкие склады. Наши склады никто не поджигал. Врач, оставшийся в госпитале (сам тоже многократно раненный), который немного говорил по-русски, получил задание объяснить врагу, что мы сохранили склады специально для наших раненых. Что с ними будет? Мысль о несчастных заставляла меня содрогнуться. Возможно, русские уже в городе...
Как медленно ползет время! Господи, помоги нам встретить рассвет!
* * *
Холод доставлял немыслимые страдания. Глядя на скрючившиеся, согнутые фигуры, я мало-помалу начал чувствовать, что перестал быть разумным и независимым человеческим существом. Я стал мельчайшим атомом страдающего человечества, крошечной частичкой вселенской боли и скорби. Позже я много раз думал об испытанном мной тогда чувстве, но так и не смог четко выразить его словами. Мы все индивидуалисты, и невозможно описать, что в какой-то момент собственное "я" становится не важным, растворяется в чем-то несоизмеримо огромном. Мы все возносили молитвы об искуплении грехов наших.
Когда наконец мы пошли быстрее, уже занимался рассвет. Я все время боялся, что придется снова останавливаться, но мы не снижали темпа. Очень часто на дороге попадались брошенные грузовики, засыпанные снегом. Прошел слух, что немцы держали нас так долго, чтобы использовать в качестве своеобразного щита, пока они пытались вдохнуть жизнь в эти машины. Основная часть немецкой колонны была далеко впереди.
Глава 29.
16 января
День еще не начался, когда мы пересекли оставленные позиции русских. Повсюду: в орудийных котлованах, на дороге - в общем, куда ни глянь, лежали тела русских солдат. Они уже успели застыть, превратиться в глыбы льда. Некоторые были в весьма странных позах. У одного, к примеру, были согнуты ноги, словно он стоял на коленях, а его руки вытянуты так, будто он целился в кого-то из ружья. Но только он лежал на боку и не имел в руках никакого оружия. Со всех сторон на снегу виднелись следы, оставленные гусеницами тяжелых танков.
* * *
Дорога пошла под гору. Этот участок мы преодолели почти бегом. В брошенном немецком грузовике лежал раненый немец: крупный, светловолосый и голубоглазый ариец. Он внимательно разглядывал всех, кто, пробегая, заглядывал в грузовик. На парне была новая белая форма. Кто знает, с каким настроением он облачался в это одеяние не далее как сегодня утром? А теперь не пройдет и нескольких часов, как оно станет его саваном.
* * *
Двигаться! Все время двигаться! Мороз снова усилился. Было не меньше 40 градусов. Наши лица облепил снег. На шлемах около ноздрей застыли корочки льда.
Дорога пошла вверх. Впереди слышались выстрелы, где-то неподалеку шел бой.
Время близилось к полудню. Дорога перевалила через небольшой пригорок и снова пошла под уклон. Вверх-вниз, вверх-вниз. Это напоминало американские горки. Такой рельеф местности должен был сохраниться до самого Беловодска.
* * *
Было видно, что далеко внизу деревенские хижины прижались с двух сторон к дороге. Ближайшие к ней горели. Между ними был установлен русский гранатомет, который обстреливал колонну на противоположном склоне - там сейчас находились немцы и дивизия Торино. Из колонны вели ответный огонь.
Нам придется пройти через эту деревню.
Мы прислушивались к очередям русских автоматов. Почти все итальянцы, имевшие оружие, шли в голове колонны. Немцы обещали поставить два батальона в арьергарде, но не сделали этого. Хотя, возможно, у них не хватило людей.
Антонини и я шли во главе дивизии Пасубио. Сначала старшие внимательно следили, чтобы солдаты Пасубио не смешивались с солдатами Торино. Но когда по нашей части колонны открыли огонь из автоматов, никто уже не мог удержать солдат, и они бросились сломя голову вниз по склону: кто бегал быстрее, тот вырвался вперед. Теперь вся колонна бежала, и пытаться установить порядок было бессмысленно.
Мы с Антонини старались держаться вместе.
* * *
Внизу все было покрыто густым дымом. Огонь вели русские "катюши". Снаряды взрывались по обе стороны дороги, но, что удивительно, ни один не упал на нее, поэтому люди не пострадали. Через некоторое время,мы снова услышали знакомый звук, за которым последовала серия взрывов, на этот раз справа от дороги. Недолет! Больше всего я боялся, что "проклятая ведьма Катюша" подойдет к колонне сзади и прочешет ее огнем. Вот тогда уж точно никому мало не покажется.
* * *
Внизу все было покрыто густым дымом. Огонь вели русские "катюши". Снаряды взрывались по обе стороны дороги, но, что удивительно, ни один не упал на нее, поэтому люди не пострадали. Через некоторое время,мы снова услышали знакомый звук, за которым последовала серия взрывов, на этот раз справа от дороги. Недолет! Больше всего я боялся, что "проклятая ведьма Катюша" подойдет к колонне сзади и прочешет ее огнем. Вот тогда уж точно никому мало не покажется.
Очередной снаряд угодил прямо в грузовик, затормозивший у подножия холма. Несколько человек упали на землю.
В нашей части колонны почти ни у кого не было оружия. Не хватало нам и дисциплины. Между домами могли прятаться только жалкие остатки русских, которые сумели ускользнуть от немцев. Но для нас, тысячи невооруженных людей, они представляли серьезнейшую угрозу.
Панику преодолеть невозможно. Страх - нормальное выражение человеческого инстинкта самосохранения. В зависимости от характера конкретного индивида, он может подчиниться доводам рассудка, иногда его может подавить чувство долга. Но только не паника. Охваченный паникой человек перестает быть хозяином самому себе, он не способен управлять своими поступками: препятствия, которые в иной обстановке он преодолел бы с легкостью, становятся для него непреодолимыми.
Многие из нас когда-то проявляли доблесть в боях, справлялись с любыми трудностями, показав себя с лучшей стороны. Но в тот момент об этом никто не думал. Даже те, у кого было в руках оружие, были не способны принять разумное решение и попытаться оказать сопротивление явно немногочисленному врагу. Люди в панике бежали сломя голову и не разбирая дороги. Катастрофа!
Когда мы входили в деревню, передние ряды колонны остановились. Все сгрудились на дороге, не решаясь пройти последний ряд домов, за которыми колонна простреливалась врагами. Неужели они не понимали, что промедление смерти подобно?! Что может быть проще, чем расстрелять бестолковую толпу? Я заорал во весь голос: "Вперед! А то будет поздно!" Мало-помалу люди двинулись вперед.
Мы шли по белому заснеженному склону. Со всех сторон нигде не было видно ни пятнышка. Моим единственным желанием в тот момент было побыстрее убраться отсюда. Здесь мы представляли собой идеальную мишень. Каждую секунду я ждал смерти.
По дороге мы увидели нескольких убитых и раненых. Жертвами одного снаряда стали и немцы, и итальянцы. Раненый немец стоял на коленях, тяжело опираясь одной рукой на снег. Вторую он протягивал к нам, словно призывая кого-нибудь взять его за руку и повести за собой. Лежащий на снегу итальянец тоже смотрел на нас перепуганными, расширенными от боли глазами. Дрожащим голосом он все время повторял: "Signur... Signur..."
* * *
Через некоторое время мы вступили на участок дороги, буквально заваленный телами русских{17}. Тут же были разбросаны обломки саней. Очевидно, эти люди пытались уйти от погони, но немецкий танк оказался быстрее. Чуть в стороне лежало тело русского офицера.
На белой дороге я заметил небольшой черный предмет. При ближайшем рассмотрении это оказался маленький молитвенник, наверняка утерянный одним из моих соотечественников. Я подобрал книжечку и опустил ее в карман. Пусть останется на память.
Надо идти вперед.
Антонини шел даже быстрее меня. Я несколько раз предупреждал его, чтобы он не тратил зря силы. Впереди еще 50 километров пути.
Колонна сильно растянулась. Сзади нас она была черного цвета, впереди - черно-белая.
Мы начали догонять немцев. На обочине дороги стояли брошенные немецкие грузовики.
Обернувшись назад и сверху посмотрев на деревню, через которую все еще проходила колонна, можно было увидеть, что слева за домами двигались маленькие фигурки людей, одетых в хаки. Их было не больше двадцати. Это были русские, должно быть с немалым удивлением следившие за нашим бегством.
Мы прошли мимо немцев, отошедших к копне сена возле дороги, чтобы справить нужду. Потом обогнали пожилого немецкого солдата, который очень старался не отстать от остальных, но у него это плохо получалось.
* * *
А со стороны деревни все еще иногда слышались звуки автоматных очередей.
Кажется, все, а не только Антонини и я, постоянно ждали, что над нашими головами снова засвистят снаряды. Поэтому в какой-то момент колонна самопроизвольно сместилась влево и протоптала довольно широкую дорогу, идущую параллельно главной. Через несколько километров обе дороги слились в одну.
Мы прошли мимо двух немцев, которые тянули за собой санки в форме лодки, на которых лежал их раненый товарищ, возможно чей-то брат. Было ясно, что им очень тяжело. Время от времени они обращались к кому-нибудь с просьбой о помощи, но всякий раз напрасно.
"Катюши" больше не стреляли. Мы вздохнули свободнее. Но продолжали быстро идти вперед. Снег стал глубоким. Чтобы не проваливаться, мы старались двигаться по оставленной танками колее. Мы преодолели еще две "горки" в полной тишине. Был слышен только скрип снега под ногами.
День был солнечным и ясным. По обеим сторонам дороги тянулась бесконечная заснеженная степь. И нигде ни хижины, ни намека на жилье.
Сильные порывы ветра изредка швыряли в людей снежные заряды. Мы чувствовали себя одинокими и потерянными в бескрайней белой пустыне. Теперь колонна двигалась почти без остановок. Мне казалось, что природе абсолютно безразличны все наши жалкие попытки выжить. Что мы представляем собой в сравнении с ней? Жалкую кучку бестолково копошащихся муравьев. Иными словами, ничто. Она столь же неизмеримо велика, сколь мы ничтожно малы. Мне больше никогда не доводилось испытывать это неприятнейшее чувство.
И тогда я понял, почему русские строят такие ненадежные дома и кладбища, с годами исчезающие с лица земли. Они подчиняются воле природы и не желают ни в чем идти против нее.
* * *
Далеко впереди в небе появились бесшумные самолеты и принялись описывать круги. Русские? Немцы? Судя по манере полета с частым переходом в крутое пике, это были немцы. Вскоре их окружили красные облачка, оставленные взрывами противовоздушных снарядов.
Вперед, только вперед.
В одном месте дорога проходила по небольшому мостику, переброшенному над балкой. Внизу мы увидели огромный немецкий танк. Брошенный. Рядом валялась окровавленная форма танкиста. На обочине у моста стояло немецкое противотанковое ружье, уставившееся своим грозным дулом на танк. Возле него никого не было видно. Очевидно, его использовали русские, чтобы подбить танк. Но где же тогда стрелки?
Снова вперед.
* * *
Мы стали замечать явные признаки паники среди возглавляющих колонну немцев: на дороге все чаще виднелась брошенная техника, разбитые ящики с боеприпасами, пулеметные ленты, которые обычно немцы носят на шее. Что-то случилось?
Надо идти. Мы с Антонини старались двигаться как можно быстрее. Следовало во что бы то ни стало добраться до немецкой части колонны и выяснить, что там происходит.
* * *
Время от времени мы гадали, чем закончилось дело в той деревне за Чертковом, где колонна подверглась нападению. И только позже узнали, что русским - а их там было около тридцати - в конце концов удалось разделить колонну на две части. Сначала они ее обстреляли издалека, нанеся серьезный ущерб и посеяв панику, вслед за тем они установили два орудия прямо на дороге и перерезали колонну.
Свидетели рассказывали, что 400-500 наших соотечественников, в основном раненые и обмороженные, которые не могли идти быстро и плелись в хвосте, попали в плен к русским. Их разогнали по избам, возле каждой поставили часового. Некоторым итальянцам удалось ускользнуть, и они позже догнали нас. Еще я слышал, что между избами стоял неподвижный русский танк, из которого вел огонь один-единственный пулеметчик.
* * *
С востока дул постепенно усиливающийся холодный ветер. Периодически он швырял на дорогу снежные заряды. Мороз становился невыносимым. За период нашего пребывания в Черткове таких морозных дней было немного.
Незадолго до второй остановки Антонини попросил меня идти помедленнее.
Впереди, у подножия очередного склона, показалась деревня. Мы решили остановиться там, чтобы попить воды.
* * *
Сжимая в руках пистолеты, мы вошли в избу. Там было тепло и очень душно, как это обычно бывает в русских избах, где окна не открываются. Не говоря ни слова, женщина подала нам кружку с водой.
Снова вперед. В колонне явно происходило что-то странное. Немцы сформировали взвод, который не пропускал итальянцев вперед. И пройти мимо них не было никакой возможности.
К нам присоединился Белладженте, ординарец капитана Магальди.
* * *
Мы подошли к подножию широкого, пологого и очень длинного склона. Остановка. Колонна, растянувшаяся по всему склону (передние ряды уже достигли вершины, а задние только подошли к подножию), стояла неподвижно. Наверное, где-то впереди шел бой.