Я вскинула брови, отцепляя от себя руку. Это был молодой парень, младше меня. Усики, бородка, неуклюжие переминания с ноги на ногу. Возможно, пьяный, но запаха алкоголя не чувствовалось.
— Извините, вы меня с кем-то спутали. — Сказала тихо, вцепляясь ногтями в его ладонь на своем плече.
— Ты же Лида. Я видел тебя по телевизору. В новостях.
— Убери руку. — На уме уже было одно: спокойное влияние: забудь, иди внутрь. Но слишком ничтожный повод был, чтобы расходовать силы на это.
— Я хотел бы тебя проводить, Лида. — Улыбнулся парень.
— Я тоже не против. — Послышался новый низкий голос.
Я подняла взгляд на высоченного и худого, словно швабра, мужика. Он вышел из бара, прошел мимо, будто сказал это кому-то другому, и остановился у меня за спиной. Я удивилась. Странный подход. С чего вдруг я постоянно нарываюсь на такое — думала я с усмешкой.
Чуть наклонив голову, я повернула подбородок к длинному. Успокоить — ничего не стоит.
— Девочка, у тебя сложности? — Раздался грубоватый, не вполне понятно, женский или мужской голос сбоку: от ближайшей к нам тусовки байкеров, стоявших в пяти метрах справа на тянущемся по всему фасаду крыльце.
Я обернулась удивленно. Я только собиралась отцепить их от себя, но это вмешательство было так приятно и забавно. Разве могла я чувствовать хоть толику опасности? Одна мысль — и они будут рыть носом снег и счастливо повизгивать. Это было, даже, весело. Склонив голову, я сделала неопределенный жест головой: даже, не знаю.
Меня окликнула высокая, метр восемьдесят, если не выше, женщина. На плече — русая коса. Ковбойская шляпа. Лицо… мужественное. По другому я не опишу: оно мужественное, как у трансвестита. Но не пошлое. Просто — грубое. Кроме этого грубого лица и косы на ней был темно-розовый кожаный костюм — штаны с бахромой и куртка. Она, как насмешка над всем, что могло бы быть дорого всем женщинам, всем байкерам и вообще всем людям, смотрящим на нее — существовала и смотрела на меня, взглядом спрашивая о необходимости вмешаться. Я кивнула.
— Пожалуй, да.
Взглянув на свою компанию, она направилась к нашей троице. Встала над парнем, спрашивая об осознании необходимости продолжать разговор (наверно, это был ее стиль общения). Затем обернулась к длинному, осведомившись о целях притязания к моей персоне. Если честно, я и сама «осознала необходимость ретироваться».
Их смело. Их смело, будто школьников, застуканных за курением в туалете. Я была поражена. Впервые я увидела, что подобные вопросы могут решаться с такой простотой и скоростью, без применения моих способностей. Простым вопросом, взглядом, уверенностью. Усмехнувшись, я поблагодарила за вмешательство.
— Не стоит благодарности. — Ответила она без улыбки тем же тоном, которым разговаривала с притязателями на мое внимание.
Спустившись на две ступеньки, я направилась к машине. Розовая байкерша была настолько странная, что выкинуть из мыслей ее было невозможно. Я думала о том, что постоянно попадаю в подобные ситуации. И мне приходиться использовать влияние для быстрого и безопасного решения проблем. Если бы она могла быть со мной рядом всегда. Если бы могла избавить от подобных типов двумя предложениями, просто взглядом. Предоставила возможность забыть об их существовании, позволив спокойно работать и спокойно жить. Мне было бы проще. И я не тратила бы силы на ерунду, сосредоточившись на накоплении энергии для моей мечты.
Остановившись, я развернулась. Женщина уже вернулась в свою компанию. Я подошла к перилам, на которых она сидела одним бедром, окликнула. Она обернулась.
— Меня зовут Лида. — Сказала я.
— Гриша. — Протянула она руку ко мне вниз.
Я попыталась не выдать удивления, но в мысли закралось подозрение, что она, все же, трансвестит. Пожала твердую теплую ладонь.
— Я хотела бы сделать тебе предложение. Скромное… — Улыбнулась я, отходя.
Склонив голову набок, она перемахнула через перила и подошла ко мне.
— Я не звезда и не дочка олигарха. И я постоянно попадаю в подобные ситуации. Мне не нужна телохранительница, но твоя способность отшить подобную шваль одним словом — просто грандиозна. Если тебя в принципе может это заинтересовать, я хочу предложить работу. Я корреспондент новостного канала. Начинающий. Пока…
Она слушала меня молча, абсолютно не меняясь в лице. В какой-то момент мне показалось, что она вообще не слышит. У меня было несколько мотиваций: она, вроде, женщина, она одним взглядом может оградить от ненужного внимания и одним словом — избавить.
Подавив желание осведомиться о том, как она меня слышит и понимает ли вообще, я продолжала. В тот зимний вечер я была готова платить ей четвертую часть своего оклада. О том, что он очень скоро и очень весомо увеличится, я знала наверняка. Но говорить об этом не стоило. Покупать человека на перспективы я не считала честным.
— Я понимаю, что это не много. — Прокомментировала я сумму предлагаемого оклада. — И понимаю, что работа необычная. Что-то вроде телохранительницы… Но, если тебе интересно, я буду рада твоей компании.
— Мне интересно. — Ответила она сразу. Тем же тоном. Спокойно-безразличным.
Я не сдержала радостной улыбки. Приподняла подмерзающую ногу.
— Может, в машине продолжим разговор?
— Сама решай… — Сказала она и обернулась к товарищам, чтобы сказать: пока, до встречи. С того дня «сама решай…» я слышала чуть ли не каждый день. И каждый раз это скидывание ответственности придавало сил.
Лишь через пару месяцев я спросила: почему «Гриша»?
Полный день мы проводили с ней вместе. Она стала компаньонкой и подругой. Причем так незаметно и стремительно, что я иногда смущалась. Казалось, что я не имею права так нагло заполнять ее жизнь, ее личное время (намного дольше, чем восемь рабочих часов в день).
Достав паспорт из набедренной сумки, она протянула мне. Я прочитала раз, прочила второй, соображая. Сдавшись, обернулась к ней. Мы стояли в пробке на третьем кольце. Она сказала: операция по смене пола.
Паспорт гласил: Григорий Валентинович Миронов, 1975 г.р.
Сзади послышался гудок. Я тронулась, пытаясь придти в себя.
— Так, ты мужчина?
— Похоже, что я мужчина? — Спросила Гриша. Я обернулась к ней.
Вообще-то, да, хотелось сказать. Но я не ответила. Меня мучил лишь один вопрос, и я сдалась в попытках сформулировать его так, чтобы он прозвучал как-то помягче.
— Гриша, ты испытываешь сексуальное возбуждение, находясь рядом со мной?
Я чувствовала, как покраснела. Я вообще не краснела. Никогда. Возможно, это был первый случай, когда я покраснела.
— А должна? — Спросила она спокойно, будто это был обычный рабочий вопрос.
Если мужчина, то должна, думала я. Я так устроена. Я не всегда могу это контролировать. Но, слава богу, если нет. Я обернулась, чувствуя, как горят уши.
— Да или нет?
— Нет. — Покачала она головой.
Я кивнула, облегченно выдыхая.
— Почему ты не сменила паспорт?
— Не успела. — Пожала она плечами.
2
Март 2008 года, Косовска-Митровица
Выборы завершились известным всему населению страны за полгода до начала предвыборной компании результатом. Все было прогнозируемо и банально. Выбор был сделан без моего гражданского сознательного участия. Выбор был сделан.
Когда всеми правдами и неправдами я получила направление в Косовска Митровицу, казалось, жизнь налаживается. Конечно, это кощунство, но я собиралась отработать свою личную «произвольную программу» в каждом из репортажей.
От наблюдения забастовки клонило в сон. Конфликт должен был разгореться и достигнуть точки кипения, чтобы потом дать возможность себя разрешить. В воздухе пахло гарью. Чувствовалось возбуждение. На следующий после нашего приезда день, 16 марта, сербы захватили здание суда.
Мне было восемь, когда мы с мамой по телевизору следили за захватом и освобождением Белого дома в Москве. И это — столица великой державы! Глядя на вырывающийся из окон здания правительства черный дым, я еще не понимала, в какой стране живу. Что правильно, а что нет — во втором классе не обсуждали. Более того, это скучно было обсуждать и в третьем классе и в девятом и в одиннадцатом. Во всех замочных скважинах средств массовой информации мы видели насильников, наркоманов, алкоголиков, курильщиков и шлюх. И интерес именно к этим аспектам нашей банальной повседневности подогревался ежесекундно. Думать о происходящем в мире на уровне чуть выше бытовухи нас не учили. Это было нудно, не интересно и нашего ума не касалось. Касаться было не должно.
В те осенние дни, лишь, промелькнула мысль, что в Самаре танков не бывает…
Новостной канал тем и хорош, что у нас только новости. Для выпускницы это было бы маловероятной удачей, не приложи я совершенно конкретные усилия и определенный талант прямого влияния. Если бы рейтинг Лиды не рос с каждым ее появлением в эфире, шеф выбрал бы «старого солдата» для освещения этих событий. Можно ли сказать, что мне повезло?
Я невесело усмехнулась. Оглянулась на нашего оператора, сказавшего: «Хм» укреплениям ООН за стеклом.
Анатолий, наш оператор, вызывает во мне благоговение. В Москве он — клетчато-рубашечное недоразумение с бородой на пол лица и лохматой, мечтающей о ножницах через день после стрижки шевелюрой. За МКАДом он превращается в Маугли с камерой. Все, что кажется тухлым и банальным в городе, за его пределами становится жизненно-необходимым и жизненно-оправданным. Он не знает, что такое тренд и думает о слове «стиль», лишь, в случае отгадывания в кроссворде «палочки, служащей для нанесения текста на дощечку». Но если мы попадаем под дождь, помимо зонтов, он и камера обеспечены зелененьким дождевиком грибника. Он представитель обособленной от городской суеты расы человекообразных — нормальных мужиков.
Гриша, как моя тень, — всегда со мной. Ее нахождение рядом оплачиваю я. С появлением в моей жизни Миши — агента, ее присутствие в скором времени будет уже не так накладно. Представить свой день без Гриши мне крайне сложно. Она — неотъемлемая часть моей повседневности. Если бы еще Марк не называл ее «он», а Миша «этот трансвестит», мне было бы спокойнее.
— Горячо… — Вздохнула я, когда Гриша припарковала машину.
За пару часов нашего отсутствия все изменилось. Мы живые люди. И в этом, иногда, кроется проблема…
Каждые два часа мы передавали новости. Что пускать в эфир решали в Москве. Наше дело — донести все подробности быстро и четко. И в эту ночь о сне речи быть не могло.
Каждый раз, когда Анатолий выключал камеру, я искала глазами Гришу. Он поглощал концентрат «продукт Лида» в неразбавленном виде, в нескольких метрах от меня. Кто-то должен был выводить мою работу во вне. И мне становилось неудобно, что этим кем-то стал этот замечательный мужик.
— Лида, умники на штурм идут. — Гриша зависла надо мной в машине.
— А? — Я приняла горизонтальное положение. Осмотрелась.
Светало. Вокруг стоял такой гам, что вообще непонятно как я уснула.
— Умники. Штурмуют. Здание. Суда.
Я выползла из машины. Анатолий вылавливал вкусные кадры.
— Который час?
— Пять. — Ответила Гриша.
— Я — как?
— Великолепно. — Обернулся Анатолий.
Прозвучало это как оскорбление. Ему было сложно находиться рядом со мной.
Мы протискивались сквозь толпу, явно готовящуюся воевать. Не знаю, начали они готовиться, пока я спала, или когда увидели окружающие здание суда бронемашины подразделения НАТОвцев, но хоть по камню — у каждого встречного в руках было какое-то оружие. Я опустила взгляд на болтающуюся на шее аккредитацию. Становилось страшно…
— Мы у здания суда, захваченного минувшей пятницей сербскими сотрудниками общинного и окружного судов и прокуратуры. — Сказала я в камеру. За Анатолием такой же, как и он сам, бородатый загорелый мужик меланхолично поправлял тряпочку в бутылке с зажигательной смесью. Пришлось сдержать нервный позыв сглотнуть. — Мы видим, что штурм, осуществленный сотрудниками специальных сил полиции гражданской миссии ООН (UNMIK) не вызвал сопротивления арестованных. Спокойствие юристов и наблюдающих за освобождение здания суда сербов обеспечивают несколько сотен солдат KFOR сил НАТО. Территория окружена бронемашинами и танками. — Я обернулась посмотреть, что творится у здания суда, когда Анатолий сделал знак рукой. Я сказала спокойствие? Минута прошла? Ну, хоть полминуты? — В оцепленном периметре несколько десятков единиц тяжелой техники, над городом курсируют вертолеты. Прорывающихся к зданию суда манифестантов сдерживают представители миротворческих войск.
Анатолий поднял руку. Гриша обе: уходи! Я обернулась.
Когда повернулась обратно, оператор уже стремительно ретировался в сторону от проезжей части.
— Что они собираются делать? — Спросила у Анатолия. — Они же не будут по нам стрелять?
Оператор сфокусировал на мне взгляд. Скорее всего, не расслышал, за спиной что-то взорвалось. Я обернулась.
— Снимай.
Ему не нужно было это говорить. Прямо над нами кружили вертолеты. Хотя, и без них расслышать было что-то сложно… Я скосила взгляд на странное движение дальше по улице. Потом и вовсе обернулась. Подняла палец, показывая. Анатолий развернулся вместе с камерой. Дальше по улице одновременно, словно договорившиеся, на проезжую часть синхронно падали два столба. Среди криков, скрежета и выстрелов послышался новый взрыв. Я инстинктивно дернулась спрятаться. Гриша маячила рядом, пытаясь уберечь от бегущих к зданию суда людей. Каспер… Я привидение Каспер… Меня никто не видит.
— Лида, камера.
— Мы видим, как гражданские лица оказывают ожесточенное сопротивление миротворческим силам ООН и НАТО. На глазах выстраиваются баррикады из машин, только что были повалены осветительные мачты. Слышатся выстрелы. Практически у каждого присутствующего здесь в руках… — От раздавшегося грохота я присела, вжала голову в плечи и обернулась.
— Пиздуем. — Сказала Гриша. Мы вжались в стену. Я начала кашлять.
— Что это?
— Пошли. — Анатолий натянул ворот водолазки на нос и тряхнул головой.
По щекам текли слезы, в носу и горле першило. Еще полминуты назад мы бежали бы против течения толпы. Теперь людская река изменила направление.
Забежав за угол дома, я откинула голову на бетонную стену. В какой-то миг, вычислить который уже не представлялось возможным, мы оказались в центре войны. Настоящей, оглушительной, пахшей гарью и газом. Меня снимать после всего унюханного было нельзя. Но Анатолий знал и имел опыт несравненно больший, чем я. Вздрогнув от прикосновения, я открыла глаза. Мгновение передышки закончилось. Гриша, поплевав на салфетку, вытирала подтеки туши у меня на щеках.
— Может, у тебя еще и «Натуральная слеза» припасена? Если у меня глаза такие же, как у тебя…
— Угу…
— Готова? — Обернулся Анатолий. Я кивнула, поморщившись.
— На ближайших к зданию суда улицах Косовска Митровица разворачиваются боевые действия. Несколько сотен сербов, возмущенных осуществленным УМНИКами захватом…
Гриша заржала. Анатолий склонил голову. Я опустила глаза и начала тихо смеяться.
— Без истерик, Лида.
Я кивнула, пытаясь продышаться. Уже совсем рассвело, но светлее будто и не стало.
Комментируя происходящее, я выключала микрофон, чтобы высморкаться и прокашляться. Да, я сказала, что миротворцы были вынуждены применить слезоточивый газ против манифестантов. Но вряд ли кому-то было интересно, что корреспондент тоже нанюхалась его вдоволь. В какой-то момент мы опустились на корточки и перебрались за чью-то машину. Я молилась, чтобы она не взорвалась и не привлекла внимания ни одной из сторон, пока мы за ней прятались. Я молилась. Впервые в жизни…
И казалось, что это никогда не кончится…
— Они резиновыми пулями отстреливаются. — Шмыгнул носом Анатолий.
— И взрывы пуховые, и огонь нарисованный и гранаты игрушечные… — Качнула я головой.
— Просто, скажи это.
Мы поднялись. Я вздохнула, пытаясь проморгать глаза.
Живы будем — не помрем… Сама хотела, Лида.
3
Сентябрь 2008 г.
Я сидела в открытом кафе на крыше отеля и просматривала почту. Гриша сидела напротив, попивая кофе и посматривая по сторонам. В скайпе, гуглтоке и аське мигали сообщения. В эти утренние часы, когда солнце только-только показалось над горизонтом, я могла посвятить полчасика трепу.
Писали друзья. Писали поклонники. Кто-то просил о встрече. Кто-то на встрече настаивал. Вежливо и мило отбрехиваясь, я смотрела на мигающее сообщение от Марка. Вздохнув, открыла.
Он писал всю неделю, кидая фразы утром, вечером, ночью. Каждый раз, когда не мог удержать себя от того, чтобы не написать. Он скучал. Об этом не стоило и упоминать. Я сдерживала себя, чтобы не написать, что тоже скучаю.
Когда я доползла до последнего сообщения, появилось новое: Я знаю, что ты тут.
Я улыбнулась: Привет.
Марк написал: Возьми трубку. Я хочу услышать твой голос.
Я качнула головой: Не надо. Не нужно. Не сейчас.
Марк написал: Приезжай домой. Пожалуйста. Или скажи, наконец, где ты. В каком городе? В каком отеле?
Я вздохнула: Я скоро приеду. Скоро. Залечу в Самару и к тебе.
Марк написал: Я смотрю рекламу Данон. Прямо сейчас. Она говорит: И пусть весь мир подождет. Как это звучит в твоих устах?
Я поморщилась: Я приеду. Перестань ныть.
Марк написал: Ты потрясающе получилась на обложке Максима…
Я снова качаю головой: Не злись. Это всего лишь журнал.
Марк написал: На нем написано: самый продаваемый…
Я сжимаю зубы: Я отключаюсь. Пока.
Марк написал: Я не ною. Не уходи.
Марк написал: Не уходи!
Марк написал: Лида!
Я закрываю окно сообщения и поднимаю взгляд к Грише. Она пьет кофе.