Расселись по привязанности, с улыбкой попирая протокол, установленный ранее Рафой. Центральный стол оставался пуст, это для организатора и тех, кому предстоит вести сход. Два сдвинутых стола заняли вперемежку долгопрудненские и балашихинские законные; напротив – одиннадцать воров из Москвы держались могучей кучкой, как будто выросли в одних яслях и питались из одних тарелок. Но многим из присутствующих было известно, что они никак не могут поделить крупный гостиничный комплекс в центре столицы и отношения их осложнились настолько, что они готовы были порезать друг друга столовыми приборами. Но внешне все выглядело вполне благочинно, как в церкви во время службы. У противоположной стены, сбившись в клубы по землячеству, сидели свердловчане и челябинцы, облюбовав дальние столы, под высокими бра расположились тюменцы и пять воров с Дальнего Востока.
Сход по праву хозяина открыл Рафа. Сдержанный, немногословный, очень скупой в жестах, он производил впечатление человека волевого. Не иначе как в его жилах плескалась кровушка казанских ханов.
– Бродяги, разрешите начать? – попросил он и, получив в ответ одобрительные кивки, продолжал дальше: – Возможность выговориться получат все. Но мне бы хотелось начать с главного вопроса. Это общак. Каждый из нас отчислял в общую казну немалые бабки, и, конечно, нам бы хотелось верить, что они идут на благое дело. – Рафа выждал паузу и, встретив общее понимание, продолжил: – Этим мы сильны. Мы должны помнить и о тех, кто сейчас парится в чалке, и знать, что они накормлены и напоены. Должны быть уверены, что как только они откинутся, то получат подъемные, чтобы прикупить себе барахлишко и достойно угостить друзей. Если мы не вспомним о них сейчас, то кто тогда вспомнит о нас завтра, когда нам тоже может стать худо?
– Верно, Рафа, – поддержал соратника Шаман.
– Каждый из нас не вечен. В этой истине мы еще раз убедились сегодня… Убеждались не раз, хоронив наших друзей. И, конечно, мы должны быть уверены в том, что если с нами что-то случится, то бродяги не обидят наших осиротевших детей и вдов и будут ежемесячно перечислять им деньги, чтобы они существовали достойно.
– О чем базар, Рафа! Все верно! – поддержали законного со всех столов. – Сегодня мы кому-то помогаем, завтра в трудную минуту нам помогут.
– И что бы вы сказали, если бы в наш общак просунула руку крыса?
– На куски бы ее порвали!
Барин помрачнел и злобно прохрипел со своего места:
– Ты что мне косяк лепишь, Рафа. Такой базар кровью пахнет. За свои слова отвечать нужно.
Рафа оставался неколебим, как могучий айсберг в шторм:
– Отвечу, Барин. За все отвечу, если, конечно, потребуется. А вот только ты ответь нашему честному собранию, что же происходит в твоем царстве-государстве?
– О чем ты?
– Ты не думай, что это лично я тебе предъяву шью, – складки на щеках Рафы углубились. – У меня на это права нет. – Он положил на стол лист бумаги, который держал в руках, и так же жестко, не повышая голоса, продолжал: – Об этом у тебя хотят спросить два десятка воров, а я только хочу присоединиться к ним. А люди, что подписали эту маляву, в воровском мире известные и по жизни чистые. Сначала мы бы хотели спросить тебя вот о чем. Сколько хранителей общака мы утвердили на прошлом сходе?
– Шестнадцать человек.
– Кроме тебя самого, эти люди ближе всего находятся к кассе. Только они одни знают, где находится общак, и могут точно сказать, куда идут перечисления. Так?
– Предположим. И что с того?
В многолюдном зале установилась тишина. Повытягивали шеи даже законные, сидящие за дальними столами, всем интересно было взглянуть на Барина. Но казначей лицо не прятал и угрюмо, сверкая белками, смотрел на Рафу.
– А тебе не показалось странным, что десять хранителей погибли за последний год?
– Никто не застрахован от случайностей, – голос Барина чуть дрогнул.
– Не мне тебе говорить, Барин, что убийство вора редко бывает случайностью. За каждое убийство всегда следовала заслуженная кара. А что тогда говорить о хранителях. В первую очередь это удар по общаку. После устранения первого же хранителя ты должен был добиваться созыва схода, чтобы совместными усилиями разгрузить вопрос. Этого не случилось. Не случилось этого и позже, когда один за другим начали гибнуть хранители… В этом есть и наша вина, мы слишком доверяли тебе, Барин, – последние слова были произнесены не без горечи. – Почему ты не созвал сходняк?
Вопрос был задан прямо и жестко. Следовательно, и ответ должен быть таким же откровенным.
Барин с шумом сглотнул слюну и, собравшись, отвечал:
– Моя вина… Признаю. – Он не выглядел потерянным, скорее казался чуть обескураженным, но по-прежнему перед ворами сидел сильный человек, способный прекрасно справляться со своими эмоциями. – Но тогда я не посчитал это нужным. Опасность я осознал только позже… Тогда, вместо убитых хранителей, я подобрал таких же верных пацанов, и…
– Что значит «подобрал»? – брови Рафы возмущенно изогнулись. – Кому, как не тебе, должно быть известно, что хранителей общака персонально утверждает только воровской сход.
– Ну ты, Барин, в натуре охамел, – проговорил со своего места Шаман, с улыбкой, будто бы доброжелательной, но если всмотреться, то можно было бы отчетливо рассмотреть в его застывших глазах приговор. – С каких это пор казначеи стали брать на себя функции схода?
Похоже, что Шаман затеял какую-то свою игру, правил которой Святой не знал. Он посмотрел на него, но Гриша Баскаков сделал вид, что ничего не произошло.
– Не по понятиям это, Барин, – тихо, но с сожалением высказался вор, сидящий справа от казначея. Это был Никита Магаданский, законный с двадцатилетним стажем. Со своей бригадой он курировал золотые прииски Северо-Востока и имел немалый авторитет по всей Сибири. В сущности, он был бессребреником, об этом знали все. И того же самого требовал и от других, полагая, что вор должен служить не собственной мошне, а идее. Его взгляды в последнее время разделяли не все, считая, что нужно заботиться и о близких, чего невозможно осуществить без собственных накоплений. – Стать вором непросто. Нужно по жизни быть честным. Чего же стоят тогда наши рекомендации, если в хранители мы берем людей непроверенных. А ведь это должны быть люди чистые душой. Барин, пойми меня правильно, но ты не прав. Ой как не прав.
Барин выглядел подавленным, он враз постарел. Под глазами отчетливо обозначились дряблые мешки.
– Бродяги, о чем вы таком говорите? Вы думаете, что я перестрелял своих хранителей и назначил новых, чтобы единолично владеть общаком?! Ну это уж слишком. Неужели вы меня не знаете?
Барина знали многие законные, и потому молчание было особенно гнетущим.
Первым заговорил Рафа, несколько сдержаннее, чем раньше. Его слова задели всех за живое.
– Ты думаешь, дело только в тебе? Ничего подобного. Общак для каждого из нас – это символ. Это знамя. Святыня, если хочешь, и мы должны ее оберегать. А что получается сейчас? – подбородок выпятился. – До него может дотянуться каждый желающий?! Ты не сказал нам главного, Барин, – Рафа понизил голос, отчего в его интонации прибавилось зловещих ноток, – куда девалась часть денег из общака?
– Горбатого к стене лепишь, Рафа? – возвысил голос Барин. – Ты хочешь сказать, что я их себе взял?!
– Я хочу сказать, что деньги ты не уберег, – сдержанно, но очень веско отреагировал казанец. – Шаман, ты ничего не хочешь сказать?
Святой посмотрел на Гришу Баскакова, который увлеченно поигрывал часами и старательно делал вид, что происходящее к нему не имеет никакого отношения. Но когда он услышал свое погоняло, не спеша нацепил браслет и посмотрел на Рафу, застывшего в ожидании.
– Отчего ж, можно и сказать. Тут такое дело, Барин. Я не знаю, по чьей вине происходил отстрел законных, в этом нам предстоит еще разобраться и назначить ответственных, чтобы было с кого спросить, а только денежки с общака утекли. Мы тут провели кое-какие свои расследования и установили, что с цюрихских счетов в неизвестном направлении уплыло восемь миллионов баксов. С берлинского счета кануло шесть. Три счета у нас открыто в Нью-Йорке. И надо же, такая занимательная арифметика – здесь выяснилось, что с каждого из них ушло по три миллиона.
– Я все объясню, – устало выдохнул Барин, – мне следовало сказать вам об этом раньше, но я сам хотел во всем разобраться и только после этого созвать сход. Наши счета в банках взломали хакеры. Мы уже подали иск в эти банки, и они обещали выплатить все до копейки. Но мне нужно было время, чтобы найти этих сукиных сынов.
Лицо Рафы дернулось:
– Ты разочаровал нас, Барин. Мы доверили тебе самое сокровенное, а ты не сумел его сберечь. Ты обманул наше доверие, а оно стоит куда больше денег. Вот так-то! Этих взломщиков мы, конечно, разыщем и накажем по всей строгости. Но ты виноват в первую очередь. Что мы должны сделать, бродяги, с тем человеком, который не уберег общак?
– Уделать его надо, – без интонации произнес законный из Екатеринбурга. Все его знали под погонялом Винт. Поговаривали, что он получил его за то, что когда-то работал на подхвате в автомастерской.
– Даже если Барин и не скрысятничал, то все равно должен был беречь общак как зеницу ока. На то его и поставили, – поддержал Винта молодой вор из Братска Священник. За его прозвищем тоже была своя история. Кроме страстишки лично выезжать на стрелки, он любил собственноручно наказывать провинившихся, при этом сжимая в руках плоскогубцы, спрашивать проникновенным голосом: «А не желаешь ли ты исповедаться в своих грехах, друг мой?»
– По нашим понятиям ты совершил большую ошибку, – в голосе Рафы сквозила печаль. Что бы там ни было, но Барин всегда был сильным вором. А если так, то и спрос с него должен быть особым. – А как ты знаешь, за ошибки мы всегда спрашивали очень строго.
– Бродяги, я не ищу для себя спасения, но дайте мне шанс, чтобы оправдаться перед вами, – неожиданно взмолился Барин, – а там поступайте, как посчитаете нужным.
Рафа отрицательно покачал головой.
– Ты не дочитал этой малявы, Барин, а в ней твой приговор. Его подписало два десятка воров.
– Два десятка – это еще не весь сход. – Барин поднялся со своего места, обвел взглядом присутствующих и со слезами в голосе попросил: – Люди, не дайте мне умереть сволочью, дайте же мне шанс. Бля буду, не подведу.
Воры подавленно молчали.
– Все-таки больше двух десятков миллионов долларов, это сумма, – из угла зала произнес смотрящий Владивостока Сема. – Пойми нас, Барин, мы не жаждем крови, мы хотим справедливости. Если сейчас мы тебя простим, то в следующий раз история может повториться. Лично я за то, чтобы наказать тебя. И не откладывать это в долгий ящик. Одной пощечины здесь будет недостаточно.
Рафа поднялся и, выждав значительную паузу, заговорил, не повышая голоса:
– Будем голосовать, бродяги. Кто за то, чтобы наказать Барина по всей строгости, поднимите руки.
Решение принималось медленно – не каждый день приходится судить казначея общака. Наконец в дальнем углу зала взметнулись почти одновременно две руки, и им, словно в ответ, с противоположной стороны еще две.
– Три… пять… восемь, – беспристрастно считал Рафа все тем же спокойным голосом. – Двадцать четыре… – А тогда «за» проголосовали почти все присутствующие законные, Рафа подытожил: – Большинство!
Барин приподнял потяжелевшую голову и глухо обронил:
– Понимаю… Делайте, как считаете нужным… Мне нечего больше добавить.
– Может, у тебя есть последнее желание? Выполним, – уверенно пообещал Рафа.
– Желаний нет… Какие могут быть желания у бродяги, прожившего половину жизни на чалке… Хотя постойте… Лет десять назад сошелся я с одной женщиной, потом меня загребли, а она одна осталась. У нее сын родился, поговаривают, от меня. Денег ей хотел переслать, да все как-то не складывалось, – лицо вора болезненно поморщилось. – Теперь уже никогда не придется. Вы бы не оставили ее, помогли как-нибудь, сын все-таки.
– Поможем, бродяги?
– Пускай адрес напишет, поможем.
Барин вырвал из блокнота листок и что-то коротко написал, потом протянул бумагу Рафе. Рука его чуть дрожала.
– Это в Тюменской области, поселок Таежный. Номер дома я не помню, но зовут ее Тамара…
Рафа осторожно вытянул адрес, согнул его пополам и по ровному загибу провел ногтем большого пальца.
– Не переживай, начислим ей пенсию, с голоду твой пацан не умрет.
– Вот за это спасибо, братаны, – растрогался Барин. В уголках глаз сверкнули слезы. – Что теперь-то делать?
– Об этом мы уже позаботились, Барин, – все так же ровно, словно диктор за кадром, произнес Рафа.
Он кивнул, и из-за соседнего стола вышел Андрей Грек. К народу Греции он не имел никакого отношения. Все его предки были родом из-под Пскова и никогда не выезжали дальше районного центра. Вырваться из сельской глубинки довелось только Андрею, побывавшему едва ли не во всех сибирских тюрьмах. Андрей Грек был вором со стажем. Но, кроме того, он был палачом сходняка. Должность не ахти какая завидная, но и ее кому-то следовало выполнять. К своему назначению он относился с философским спокойствием и в глубине души считал себя чистильщиком, способным улучшить людскую породу. Его никто не видел рассерженным и в то же время беззаботно веселым. Он всегда оставался никаким, а леденящая улыбка на его спокойном лице заставляла многих трепетать от ужаса. Каждый из них понимал, что при соответствующем решении схода пальцы Андрея Грека безжалостно сомкнутся на шее любого из них.
Лишить жизни законного мог только вор, но лишь по решению схода. В любом другом случае человека, поднявшего руку на вора в законе, ожидала смерть.
– Ты готов? – просто поинтересовался Грек, двигаясь по проходу. – Не беспокойся, все сделаем по-человечески.
– Где вы меня? – задал неуместный вопрос Барин.
– На кладбище, – просто объяснил Грек, – с могильщиками уже договоренность есть. Место там неплохое, жаль, что нельзя было тебе раньше показать.
Даже шутки у Андрея Грека были какими-то кладбищенскими, но что поделать – издержки ремесла.
– Надеюсь, я не буду похоронен, как свинья. Крест-то хоть воткнете? – попытался добавить своему голосу оптимизма Барин, чуть улыбнувшись.
– Не беспокойся, сделаем как требуется. Шикарных похорон не обещаем, но на осиновый гроб ты заработал. – Широкая ладонь Грека опустилась на плечо Барина. – Да не переживай ты… Надо же когда-нибудь в землю ложиться. Мы тебе такие похороны устроим, что дружки завидовать будут.
– Чтобы не так страшно помирать было, мы тебе еще и священника определим. Ты как, Святой, не возражаешь? – в зрачках Рафы мелькнуло подобие улыбки.
Многие знали, что Святой был в монастыре, и теперь поглядывали на него, не скрывая любопытства.
– Отчего же не отпеть хорошего человека, – спокойно согласился Герасим. – Тем более что сана меня никто пока не лишал.
Со всех сторон расслабленно заулыбались. Проникся настроением и Рафа.
– Ну вот и договорились. Только не очень задерживайся, у нас тут еще кое-какие дела имеются.
Андрюша Грек выводил Барина из зала почти по-приятельски, слегка приобняв его за плечи. Трудно было представить, что вскоре он затянет на шее бывшего казначея шелковый шнур, любовно хранящийся в кармане пиджака.
Поднялся и Святой, отвечая полуулыбкой на кивки законных, заторопился к выходу.
Андрей Грек каждое наказание обставлял основательно, продумывая все до мелочей, словно собирался закопать целую роту покойников. Едва они вышли из зала, как к Барину подошли четверо парней и, взяв его в тесную коробочку, учтиво выпроводили из ресторана. Со стороны несильные толчки стороннему наблюдателю могли показаться вполне дружеским похлопыванием, тем более никто не мог предположить, что этой четверке не далее чем через час предстоит выполнять роль могильщиков.
Неожиданно Святой поймал себя на глупейшей мысли, что к предстоящему погребению он не готов – не помешало бы облачиться в рясу, да и кадило бы лишним не стало.
Они спустились по лестнице, заставив поспешно расступиться охрану, Андрей Грек толкнул пятерней тяжелую стеклянную дверь.
– Постойте, – услышал Святой позади голос.
Это был Шаман. Он быстро спускался по ступеням. На середине лестницы он зацепил каблуком ковровую дорожку, но, ухватившись рукой за перила, удержал равновесие. Подобная поспешность Шаману была не свойственна. Даже во время этапирования, когда следовало передвигаться только бегом, он шел всегда вальяжно, чем всегда вызывал ненависть цепных псов и гнев караула. Но ни один из конвойных не решался поторопить Шамана прикладом, опасаясь перед самым дембелем получить подарок в виде острой заточки под самое сердце. Полы расстегнутого пиджака Шамана колыхнулись, открыв медную пряжку ремня в форме восьмиконечника. Точно такие же звезды были выколоты у Шамана на предплечьях, из самой середины звезд глядело искусно выколотое око.
– Что происходит, Шаман? Почему ты меня не предупредил о маляве? Ты знал, что Барин приговорен? – спросил его Герасим.
– Не глуши леща, Святой, – грубовато предупредил его Баскаков.
– А может быть, ты все это специально подстроил, чтобы убрать Барина да встать на его место? – заглушая вырывающееся бешенство, цедил сквозь зубы каждое слово Святой.
– Ты чего лепишь? – отхлынула кровь с лица Шамана. – Ты что, меня в падлы решил записать?
– Ты же знаешь, что Барин не виноват. Видно, позабыл, кто за тебя поручался?
Святой безжалостно бил Шамана по самому чувствительному. Первую рекомендацию на звание законного Гриша Баскаков получил из рук Барина, в то время уже известного и обладавшего немалым авторитетом. Когда-то Барин взял шефство над перспективным и дерзким Шаманом, поднимая его из пацанов. А позже, когда вышел из лагеря, оставил его после себя смотрящим. Отблагодарил, стало быть, Шаман за добро!