Когда тот тип сказал, что Салли на Мадерской стоянке, Том понял: это ложь. Сейчас, летом, там полно детей, и в огороженные деревянные домики в любой момент может кто-нибудь войти; к тому же они слишком хорошо просматриваются. Похититель наплел Тому про Мадерскую стоянку, стремясь вынудить его поехать на юг. И что помощник у него есть, тоже маловероятно.
Через несколько минут Том увидел позади себя фары какого-то автомобиля. Когда он еще только ехал к условленному месту, то обогнал некий «рейнджровер», а потом заметил ту же машину около винного магазина. Теперь он не сомневался, что это автомобиль похитителя, поскольку «рейнджровер» на его глазах замедлил ход приблизительно там, где был брошен пакет. Загорелся подфарник, ярко осветив поле. Тома внезапно охватил страх быть замеченным, но луч света обшарил только ближайшее пространство. Автомобиль сделал полукруг, вернулся на прежнее место, и из него выскочил человек. Поднял с земли пакет. Человек был высок и худ, издали больше ничего разглядеть не удавалось. Через секунду он уже прыгнул в машину, и «рейнджровер», шурша шинами, поехал на север.
Том подождал, пока автомобиль окажется достаточно далеко впереди, и затем, не включая фар, завел пикап и вернулся на шоссе. Приходилось ехать вслепую: если бы он включил свет, похититель понял бы, что за ним следят, ведь «шевроле» с его круглыми старомодными фарами был слишком приметен.
На шоссе Том развил такую высокую скорость, на какую только мог отважиться при езде по темной дороге. Он не отрывал глаз от удаляющихся огоньков впереди, однако автомобиль похитителя ехал быстро, и Том понял, что если не включит фары, то непременно отстанет. Надо было рискнуть.
Он как раз приближался к винному магазину, когда заметил неизвестный грузовичок, подъезжающий к заправке. Том резко затормозил, свернул к бензоколонке и остановился напротив насосов. Около них стоял потрепанный «Додж Дакота». Водитель расплачивался, а ключи остались в зажигании. Из дверного кармашка торчала рукоятка пистолета.
Том выскочил из своего пикапа, забрался в «додж», завел мотор и выехал на дорогу, только резина на шинах скрипнула. На полной скорости он устремился на север, в темноту, где растаяли задние огни «рейнджровера».
6
Звонок раздался в одиннадцать ноль-ноль. Мелоди, хотя и предвидела его, так и подскочила, когда в тиши пустой лаборатории вдруг ожил телефон. Нервы у женщины были на пределе.
— Мелоди, как продвигается исследование?
— Превосходно, доктор Корвус, просто превосходно. — Она проглотила слюну, сознавая, что тяжело дышит прямо в трубку.
— Все еще трудитесь?
— Да, да, разумеется.
— И как, результаты есть?
— Да. Они… невероятны.
— Расскажите мне все о них.
— Образец содержит большое количество иридия — именно такого, каким изобилуют отложения на границе между третичным и меловым периодами. Даже более того — образец просто изобилует иридием.
— Какая именно разновидность иридия? Какова его концентрация в миллиардных долях?
— Здесь иридий включен в разнообразные изометрические сорокавосьмигранные образования, их общая формула — R0,5Os0,3Ru0,1. Концентрация иридия — свыше 18 миллиардных долей. Соединения именно этого типа, как вам известно, обнаружены в районе падения астероида Чиксулуб.
Мелоди подождала ответа, однако Корвус молчал. Она несмело заговорила вновь:
— Данная окаменелость… Она случайно найдена не на границе третичных и меловых отложений?
— Возможно.
Снова повисло долгое молчание. Мелоди продолжала:
— Во внешней цементирующей породе я обнаружила огромное количество микроскопических частиц сажи — такая образуется при лесных пожарах. А в одной из последних статей в «Журнале геофизических исследований» говорится, что после падения астероида Чиксулуб на Земле выгорело более трети лесного покрова.
— Я знаю, о чем там пишут, — негромко проговорил Корвус.
— В таком случае вам известно, что на границе между третичными и меловыми отложениями есть два пласта: первый — оставшиеся после падения астероида и насыщенные иридием обломки пород, а второй — слой сажи, образовавшейся во время лесных пожаров, которые бушевали повсеместно…
Мелоди остановилась, снова ожидая какой бы то ни было реакции, однако в трубке опять надолго замолчали. Корвус будто не понимал ее… или все же понимал?
— Мне кажется… — Она примолкла, чуть ли не пугаясь продолжать. — Вернее, я могу сделать вывод, что этот динозавр погиб именно в момент падения астероида, или, точнее, в результате последующей экологической катастрофы.
Сенсационный вывод канул в пустоту. Корвус по-прежнему молчал.
— Я бы еще предположила, что время гибели динозавра объясняет прекрасную сохранность окаменелости.
— Каким образом это возможно? — осторожно спросил ее собеседник.
— Когда я читала статью, мне пришло в голову, что падение астероида, пожары и разогрев атмосферы создали уникальные условия для образования окаменелостей. Во-первых, не стало животных, питающихся падалью, которые могли бы разорвать в клочки тушу и растащить кости. После падения астероида потепление началось на всей территории Земли, воздух сделался горячим, как в пустыне Сахара, и во многих районах температура в конечном счете достигла ста, даже двухсот градусов — возникли прекрасные условия для термического высушивания мертвого животного. Кроме того, поднявшаяся пыль стала причиной одинаковой погоды на гигантских территориях, а сильные наводнения наверняка быстро затопили останки динозавра…
Мелоди перевела дыхание, дожидаясь реакции — волнения, изумления, скептического замечания. И опять ничего.
— Еще что-нибудь? — только и спросил Корвус.
— Ну, еще имеются «венерины зеркальца».
— Венерины зеркальца?
— Я назвала так черные частицы, помните, вы их заметили. Просто под микроскопом они напоминают символ Венеры — кружок и под ним крестик. Женский символ, знаете?
— Женский символ, — механически повторил Корвус.
— Я провела с ними несколько опытов. Они не являются мелкокристаллическими и возникли, по-видимому, не в результате образования окаменелости. Каждая частица представляет собой сферу из неорганического угля, от сферы отходит ответвление, а внутри нее содержится набор микроэлементов, которые я пока не исследовала.
— Понятно.
— Все «зеркальца» имеют одинаковую форму и не отличаются по размеру, что, возможно, предполагает их биологическое происхождение. Похоже, они присутствовали в организме динозавра в момент его гибели и оставались там, не претерпевая никаких изменений на протяжении шестидесяти пяти миллионов лет. Они… очень необычные. Мне придется проделать большую работу, чтобы с ними разобраться. Как бы это не оказались микроорганизмы-носители некой инфекции.
В трубке царило все то же странное молчание. Когда Корвус, наконец, заговорил, голос его звучал тихо, и в нем слышалось беспокойство.
— Что-нибудь еще, Мелоди?
— Это всё.
Как будто этого мало! Что такое произошло с Корвусом? Неужели он не верит ей?
Наконец Корвус заговорил. От спокойствия его тона делалось почти жутко.
— Мелоди, вы прекрасно поработали. Хвалю. Теперь слушайте внимательно. Вот чем вам следует заняться: нужно, чтобы вы собрали все компакт-диски, все фрагменты окаменелости, вообще все, связанное с данным исследованием, и убрали это в надежное место, в шкаф для хранения образцов. Шкаф непременно заприте. Если в компьютере осталась какая-либо информация, удалите ее с помощью программы, которая полностью стирает файлы с жесткого диска. Потом идите домой и поспите.
Мелоди не верила своим ушам. «Поспите»? И больше он ничего не может сказать?
— Это ведь возможно, Мелоди? — мягко спрашивал голос. — Все под замок, компьютер очистите и идите домой, поспите, поешьте как следует. Утром еще поговорим.
— Ладно.
— Хорошо. — Пауза. — До завтра.
Положив трубку, Мелоди так и осталась сидеть, ошеломленная, в пустой лаборатории. После всей проделанной ею работы, после ее необычайных открытий Корвус вел себя так, будто его это абсолютно не волнует или будто он даже не верит Мелоди. «Хвалю». Ей было обидно. Тишина лаборатории казалась гнетущей. Здесь Мелоди совершила одно из важнейших открытий за всю историю палеонтологии, а он только и может ее похвалить? И сказать, чтобы она шла спать?
Мелоди подняла глаза на часы. Клац — минутная стрелка передвинулась. Одиннадцать пятнадцать. Она посмотрела на свое плечо, на запястье — там поблескивал браслет, — на жалкую маленькую грудь, на неприглядные худые руки в веснушках, на обкусанные ногти. Вот она, Мелоди Крукшенк, тридцати трех лет, до сих пор ассистент без перспективы получить постоянную штатную должность, никто в научном мире. В ней поднялось жгучее возмущение. Она вспомнила своего строгого отца, университетского профессора, цель которого, часто им высказываемая, заключалась в следующем: дочь не должна превратиться в «заурядную бабенку вроде всех остальных». Мелоди подумала: до чего же она старалась ему угодить! Еще подумала о матери, с негодованием отвергавшей карьеру домохозяйки и желавшей нажиться на успехах дочери. Ведь и ее Мелоди старалась радовать. Она вспомнила всех своих учителей, которых стремилась не подвести, всех преподавателей, научного руководителя…
И вот теперь — Корвуса.
И куда же ее привела эта покладистость и услужливость? Мелоди обвела взглядом лабораторию — подвальное помещение без окон.
Она впервые задумалась над тем, как же именно Корвус планировал распорядиться их открытием. Да, оно и в самом деле их — у него одного ничего бы не вышло. Корвус толком не умеет обращаться с оборудованием, практически не разбирается в компьютере, и он всего-то навсего несчастный минералог. Мелоди провела исследование, выведав у окаменелости нужные секреты. Мелоди установила связи, экстраполированные на основании полученных данных, развила теории…
Постепенно ей становилось ясно, почему Корвус хотел сохранить все результаты под большим секретом. Подобное открытие наверняка вызовет интриги, волну соперничества, начнется лихорадочная охота за остальными частями окаменелости. Тогда Корвус может легко упустить открытие, а значит, лишиться влияния. Доктор знает, насколько оно ценно — влияние. Влияние в научном мире на вес золота. А если задуматься — довольно непростое понятие.
Разум Мелоди словно прояснился впервые за многие месяцы, а может, и годы. Вероятно, это произошло от усталости — она ведь устала угождать, устала работать на других, устала от лаборатории, похожей на склеп. Взгляд Мелоди упал на сапфировый браслет. Она сняла его, покачала перед глазами: камешки чарующе засверкали. Корвус заключил одну из выгоднейших за всю свою карьеру сделок — подарил ей украшеньице, думая купить ее молчание и робкую, чисто женскую покладистость. Мелоди с отвращением засунула браслет в карман.
Теперь она начала понимать, почему Корвус так прореагировал на ее отчет, почему он держался настолько угрюмо и даже нервничал, когда говорил с нею по телефону. Мелоди выполнила поручение слишком хорошо. Корвуса тревожило, что она чересчур многое выяснила и сможет утверждать, будто все открытия принадлежат ей.
На Мелоди Крукшенк будто снизошло озарение. Теперь она знала, как нужно поступить.
7
Компьютеров, которые превышали бы по мощности Многофункциональную аналоговую систему обработки данных «М-Логос 455», человечество еще не создало. Машина эта помещалась в постоянно вентилируемом, идеально чистом и изолированном от атмосферных помех подвальном помещении, расположенном под зданием штаб-квартиры Агентства национальной безопасности в Форт Мид, штат Мэриленд. Компьютер этот сконструировали не для предсказания погоды, не для моделирования термоядерного взрыва в пятнадцать мегатонн и не для определения квадриллионной цифры после запятой в числе пи. Перед ним стояла гораздо более прозаическая задача: слушать.
Бессчетные узлы, рассеянные по всему миру, вбирали потоки недифференцированной цифровой информации. Компьютер перехватывал более сорока процентов трафика во Всемирной паутине, более девяноста процентов всех переговоров по мобильным телефонам, фактически все радио— и телепередачи, многие разговоры, осуществляемые через наземные линии связи и значительную часть информации, идущей по правительственным, корпоративным и частным локальным сетям.
Этот бурлящий цифровой поток в режиме реального времени вводился в «М-Логос 455» со скоростью шестнадцать терабит в секунду, а компьютер лишь слушал.
Он улавливал разговоры, ведущиеся на всех известных языках и диалектах мира; ему были доступны все электронные протоколы и почти все компьютерные алгоритмы, когда-либо созданные человеком. Но этого мало: «М-Логос 455» стал первым компьютером, применившим новый, сверхсекретный способ анализа информации, известный под названием «Статтерлоджик». «Статтерлоджик» изобрели передовые программисты и специалисты по теории кибернетики, сотрудничавшие с разведывательным управлением Министерства обороны. Они предприняли попытку обогнуть риф искусственного интеллекта, о который за последние десятилетия разбились надежды столь многих программистов. «Статтерлоджик» не имитировал человеческий разум, чего весьма безуспешно пытались добиться от своего детища изобретатели искусственного интеллекта. Он действовал по совершенно новой логике, основывавшейся на совершенно иных принципах.
Однако, даже несмотря на «Статтерлоджик», компьютер не «понимал» услышанное в буквальном смысле слова. Его функция заключалась лишь в распознании «информации, представляющей интерес», или «любопытной информации» на жаргоне операторов. Подобную информацию компьютер направлял на анализ людям.
«М-Логос 455» обычно находил ее в электронных письмах и разговорах по мобильным телефонам. Последние распределялись между ста двадцатью пятью живыми «слушателями». Их работа требовала самых разносторонних знаний, свободного владения нужным языком или диалектом и чуть ли не сверхъестественной интуиции. Быть хорошим «слушателем» считалось не наукой, а искусством.
В одиннадцать часов четыре минуты тридцать четыре секунды и девяносто восемь миллисекунд по восточному стандартному времени, на четвертой минуте происходившего в тот момент разговора по мобильному телефону, который продолжался в общей сложности одиннадцать минут, модуль 3656070 определил данный разговор как потенциально содержащий «любопытную информацию». Когда эта интересная беседа завершилась в одиннадцать часов шестнадцать минут четыре секунды и пятьдесят восемь миллисекунд, компьютер уже успел пропустить ее через ряд алгоритмических фильтров, произведших доскональный лингвистический и концептуальный анализ и тщательно исследовавших модуляции голосов по многим психологическим показателям, включая напряженность, возбуждение, степень уверенности, гнев, страх. Объектные программы установили личность звонившего и лица, принявшего звонок, затем началась проверка тысяч баз данных с целью извлечения исчерпывающей личной информации о собеседниках, всей, какая только существовала в компьютерных сетях мира.
Засеченный разговор «отстрелялся» (то есть прошел первый круг тестов), и ему был присвоен рейтинг 0,003. Затем его пропустили через брандмауэр в подсистему М455, где он подвергся детальному анализу путем применения «Статтерлоджик», после чего его рейтинг поднялся до 0,56, и он вернулся в главную базу данных для уточнения «неясностей». По прохождении программных циклов в базе данных разговор с уже уточненными «неясностями» возвратился в модуль «Статтерлоджик». На основании разъяснений модуль повысил рейтинг разговора до 1,20.
Любой фрагмент информации с рейтингом выше единицы направлялся к «слушателю»-человеку.
Было одиннадцать часов двадцать две минуты шесть секунд и тридцать одна миллисекунда.
Рик Музински начал свой жизненный путь в разнообразнейших наблюдениях, часами подслушивая под дверями родительской спальни и проявляя болезненное любопытство ко всему, чем занимались отец с матерью. Музински-старший был профессиональным дипломатом, и Рик объездил весь мир, попутно выучившись бегло изъясняться на трех языках помимо родного английского. Он вырос за границей, неизменно пребывая в замкнутом пространстве посольства: ребенок жил фактически без друзей и без настоящего дома. Рик был существом, живущим чужой жизнью, и, получив место в Министерстве национальной безопасности, он нашел неплохой способ на этом зарабатывать. На оклад Рик не жаловался. Всего Музински работал четыре часа в день. Его не окружали тупоголовые начальники, придурковатые коллеги, неумехи-помощники и дефективные секретарши. Ему не приходилось стоять в очереди у ксерокса или у кофейного автомата. Он мог отработать свои четыре часа в любое время суток, и необязательно подряд. А лучше всего было то, что Рик трудился в одиночестве, которое являлось обязательным условием его деятельности. Музински не дозволялось абсолютно ни с кем обсуждать свою работу. И когда ему задавали неизбежный, в зубах навязший вопрос: «А кем вы работаете?», — Рик мог сказать все что угодно, кроме правды.
Некоторым, возможно, покажется, будто такая служба невыносимо скучна, ведь приходится прослушивать один за другим дурацкие разговоры каких-то идиотов, полные пустых угроз, психопатических тирад, проклятий в адрес политиков, бредовых заявлений и популярных заблуждений. Последние Музински слышал гораздо чаще всего прочего — то была бессвязная болтовня, сплошной самообман, которому предавались самые, должно быть, тупые и угрюмые типы на свете. Рика никогда не переставал поражать тот факт, что компьютерная система стоимостью в миллиард долларов не могла сразу отфильтровать напыщенную трескотню всяких неудачников.
Но порой попадались совсем другие разговоры. Часто даже трудно было сказать, почему именно они другие. Возможно, из-за присутствовавшей в них определенной серьезности, весомости, что ли. Возможно, из-за ощущения, будто бы за произносимыми словами кроется нечто тайное. Если возникшее подозрение не исчезало, Рик запрашивал сведения о звонке и узнавал, кто именно разговаривал. После этого обычно всплывало очень многое.