– Какая рубашка? – Андрей непонимающе повращал вытаращенными глазами.
– Та самая, что была на Ваньке в тот памятный ужин. И та самая, что ты подарила потом нашему сторожу. В общем-то это даже интересно – заниматься раскрытием преступления. Представляешь такую картинку: некто высыпает перед тобой огромную кучу кусочков черно-белой картинки-головоломки (с цветными все было бы гораздо проще), а тут черно-белые. Ты их пытаешься сложить, но у тебя ничего не получается. И тут какой-нибудь один вдруг встанет на свое место, и все… Пошло-поехало. Вот так и с этой рубашкой. Она, конечно, уже ни на что не похожа. И пуговицы оторваны, и измята, и не стиралась, очевидно, ни разу. Тот Ванька подобными делами не занимался при жизни, а этому Ваньке недосуг. Но этот ее цвет и шелк… Я всю дорогу мучилась, пока не вспомнила. В тот вечер на Мельнике была эта самая рубашка, а под ней футболка, в которой вы ко мне его подсунули. Зачем рубашонку-то сняли, из жадности или как?..
С импровизированной скамьи подсудимых не раздалось ни звука, лишь отчаянное прерывистое сопение. Настя ненадолго замолчала, затем продолжила свою обвинительную речь:
– Потом, немного позже, когда я вспомнила, где и на ком я видела это произведение английских текстильщиков, все стало проясняться. Как во сне, увидела удивленную донельзя морду бывшего супруга в ресторане. Припомнился замок без единого следа взлома, а кроме тебя, милый, ни у кого ключей не было…
– Его могли открыть отмычкой, – вяло попытался опротестовать данный факт Андрей.
– Могли, но не стали. Тут с вечера к Атаманову кое-кто пытался попасть, так вот отмычкой поработали основательно. Я потом к замочной скважине склонилась и поразилась наличию на гладкой поверхности всевозможных крошечных царапинок. Мои же замки были девственно чисты…
– Эксперт, мать твою! – не удержалась от язвительного замечания Нинка.
– Не нужно быть экспертом, чтобы это понять, – дверь была открыта родными ключами. А тут еще вдруг из ниоткуда всплыл мотивчик. И такой аргументированный, что я, как и многие в подобных ситуациях, аж досаду на себя почувствовала. Ехала и думала: ну как же это я раньше-то!!! Единственное, что меня еще останавливало от окончательных выводов, так это твой партнер, Нинок… Ну никак не хотело мое воображение соединять вас воедино! Все вроде бы сходится: присутствие в ресторане, ключи – это его сторона участия, рубашка, подаренная тобой сторожу, – это твоя сторона. Но в жизни бывают исключения из правил. И это я допускала, по тупости своей надеясь, что каждый из вас действовал самостоятельно, независимо друг от друга. Ну а когда, наконец, имела счастье лицезреть сегодня Андрея у твоей двери, то все сомнения и надежды отпали сразу…
Настя замолчала, напряженно вглядываясь в осунувшиеся лица напротив. Пауза, тягучестью и мучительностью своей сравнимая разве что с тяжким бременем епитимьи, накрыла всех присутствующих. Никто, судя по выражениям лиц, не собирался прерывать этого безмолвия. Во всяком случае, пока…
Каждый чего-то ждал. Настя – их откровений и, разумеется, раскаяния. Андрей – внезапного появления ангела-спасителя, очевидно, в образе собственной мамаши. Нина ждала чуда. Только оно, по ее мнению, могло их всех спасти. Только оно. Андрея, будь он трижды неладен, слюнявый ублюдок, не способный ни на что, – от кары небесной. И ее, Нину, – от скамьи подсудимых. И… Настю.
Эта дурочка просто не понимала, с каким огнем играет, избрав себе роль прокурора. Пусть у нее пистолет, но Нина была готова отдать на ампутацию правую руку по локоть, что пустить его в ход та не сможет. Только бы этот тюфяк осмелился на что-нибудь. Только бы он не оплошал…
Но Андрей, не уловив тревожных импульсов, посылаемых ему любимой женщиной, несколько раз прерывисто вздохнул и вдруг проквакал:
– Настя, прости нас, мы не хотели!!!
– Что именно?
– Мы просто хотели… напугать тебя, а потом эта передозировка. О господи, за что?! – Он театрально заломил руки и, если бы не пистолет, наверняка бросился бы ей в ноги. – Прости!!! Умоляю!!! Не губи нас!!!
– Как вы меня хотели погубить, так, что ли? – Настя насмешливо приподняла брови, поймав себя на мысли, что ее совершенно не растрогала эта сцена покаяния. – И подумать только – погубить две человеческие жизни из-за каких-то несчастных двадцати квадратных метров жилья! Вы нелюди, ей-богу! Мало вам было моей четырехкомнатной, так еще и эту захотелось прибрать к рукам. Мама благословила?
– Нет. – Поняв, что жалостью бывшую супругу не пронять, Андрей совершенно раскис и плаксиво попросил: – Ну давай просто забудем об этом, как о дурном сне. Ты же добрая…
Он сгорбатился, и плечи его принялись судорожно вздрагивать. Мучимый угрызениями совести, если таковая вообще имелась в наличии, Андрей принялся громким шепотом ругать себя всякими неблагозвучными словами. Со многими из них Настя не могла не согласиться и, понаблюдав за сердцещипательной сценой раскаяния экс-супруга, стала вдруг ни с того ни с сего проникаться к нему сочувствием. Неизвестно, как далеко зашла бы она в своем немом сострадании, но тут вдруг раздался Нинкин глас, заставивший их почти подпрыгнуть на месте.
– Что тут происходит?! – возопила она, оперев сжатые кулаки в колени и широко разводя локти. – Что вы тут вообще, засранцы, затеяли?!
– Андрей признается в содеянном, – стараясь говорить спокойно, пояснила Настя, сознававшая, что где-то в глубине души она Нинки побаивается. – Не мешало бы и тебе покаяться. Сразу бы на душе стало легче. И спала бы спокойно… на нарах!
– А вот видала? – Подруга выкинула ей средний палец правой руки. – Фемида херова, мать твою!!! Видала я тебя с твоей пушкой вместе! Что, хочешь сказать, что стрелять будешь?! Давай, давай, а еще лучше скажи: где ты ее взяла! Думаю, чикнула у какого-нибудь крутого своего подельника. А башкой бы своей тупой пораскинула: сколько трупов эта самая штучка, возможно, сделала! А тут ты начнешь палить в честных людей. Менты не заставят себя долго ждать, у них опорный пункт в кинотеатре. Давай, давай, пали, идиотка!
– А вот и выстрелю! – Настя затрепетала ноздрями, изо всех сил борясь с адреналиновой тошнотой внутри, зародившейся сразу же после Нинкиных слов. – Еще как выстрелю! И плевать мне на двоих самых честных людей! Плевать! Ровно настолько же, насколько им плевать на меня!.. А если хочешь испытать меня на вшивость, то давай – вставай и кидайся на меня.
Для пущей убедительности Настя ухватилась за пистолет двумя руками, впервые задумавшись всерьез о наличии в пушке патронов. Да еще и предохранитель какой-то существует, с которого якобы пистолет нужно снимать, прежде чем выстрелить. Но она не знала этого и знать не хотела, как и Нинка не знала о ее непосвященности в такие тонкости. А посему нужно быть как можно убедительнее и наглее, чтобы добить их до конца. Андрей совершенно деморализован, большой опасностью оставалась Нинка, и ее следовало как можно быстрее нейтрализовать.
– Андрей, достань из шкафа веревку, быстро! – властно приказала она вздрогнувшему от ее окрика экс-супругу. – Или любой шпагат и свяжи-ка этой стервозине руки.
Затравленно посмотрев на обеих женщин, он приподнялся с пола и на негнущихся ногах пошел к бельевому шкафу. Копался он там недолго. То ли страх его подгонял, то ли желание поскорее избавиться от терзаний за содеянное, но Нинка была одним движением скинута на пол и, придерживаемая коленом в спину, быстро связана по рукам и ногам. Ее вопли и проклятия не возымели на него ровно никакого воздействия. Заискивающе ловя взгляды Насти, он не переставая виновато вздыхал. Потом он сам покорно сложил руки за спиной и с видом жертвенной овцы дал себя связать. Такая безропотность с его стороны могла растопить любое сердце, не сдержалась и Настена. Она помогла ему усесться на прежнее место и, перешагнув через рычащую от злобы Нинку, склонилась к его лицу.
– Ну зачем? Ответь мне!
Андрей потерянно молчал. В его глазах читалось, что он уже видит себя в арестантских наручниках, как и свое место у параши в углу камеры, но ответа на ее вопрос там не было. Как ни странно, разъяснила ей все Нинка. Вдоволь нарычавшись и наплевавшись в их сторону, она вдруг тихо рассмеялась и почти весело изрекла:
– Насть, а ведь ты все равно ничего не сможешь доказать! Хоть ты меня тут сотню раз свяжи. Кстати, этим ты только еще раз себе на голову насрала.
– Почему я не смогу доказать? – Нейтрализовав противников, Настя вернула пистолет в поясную сумку и, пододвинув к себе телефон, принялась набирать номер справочной.
– Да потому, что любой следователь сочтет твою историю глупой и притянутой за уши. Ну вот подумай сама: зачем нам убивать Мельника, рисковать непродуманно (ведь он довольно-таки крупный мужчина), когда можно было бы совершенно безболезненно убрать тебя, и дело с концом. Тебя нет, квартира наша, и все!
– Складно, – отозвалась Настя после того, как выслушав телефонистку справочной службы, положила трубку на рычаг. – Только здесь, думаю, у вас было бы куда больше проблем.
– Почему это?
– Да потому, что, убив меня, вы бы невольно подставили себя под подозрение. Так как Андрей единственный, кто наследует мое имущество, то и разговор бы велся с ним, с единственным. А он бы при первом допросе раскололся, кому, как не тебе, знать это, Нинок. А здесь у вас все ловко получилось: Мельник мертв, у меня на хвосте менты…
– Ну посадили бы тебя, что бы с того? – Нинка заворочалась на хрустком ложе и пару раз выразила свой протест в весьма витиеватой прозе. – Прописка за тобой осталась бы. Отмотала бы срок и вернулась, а вы, ребята, валите с хаты. Нелогично, подруга, нелогично!
– Да нет… Все как раз наоборот…
– То есть? – Нинка приподняла с пола растрепанную голову и, еле сдерживаясь, чтобы не заорать, процедила сквозь плотно сомкнутые зубы. – На что мы, по-твоему, надеялись, на что?! Да говори быстрее, а то я в туалет хочу!
– А надеялись вы на то, что суд в подобном деле – роскошь для виновного непозволительная. Не допустил бы господин Филон, если я не ошибаюсь, чтобы его босс остался неотомщенным. Вот тогда-то и затрепетали бы твои ноздри не от счастья, а от страха, так ведь, милая подруга? Ну а насчет туалета… Вот что я скажу тебе, Ниночка: ссы прямо в штаны!
Настя пошла к выходу из комнаты, не забыв на ходу потрепать по бледной щеке бывшего супруга. Вот кого ей сделалось по-настоящему жаль. Не Нинку, исходившую сейчас желчью, нет, этого взрослого ребенка, так и не сумевшего переступить грань между отрочеством и взрослой жизнью. Он пал жертвой материнской любви, и его первая и единственная попытка самоутвердиться потерпела чудовищный крах.
Она уже почти добралась до входной двери, когда в спину ей полетели смачные матерные комбинации, закончившиеся змеиным подсвистом «тебе все равно ничего не удастся доказать». Оставить без ответа столь самонадеянное заявление Настя, конечно же, не могла. Поэтому, развернувшись, она через мгновение материализовалась в дверном проеме гостиной и, скрестив руки перед грудью и театрально оставив ногу в парусиновой туфле чуть в сторону, произнесла сакраментальную фразу, от которой Нинка едва не лишилась чувств.
– Я и пальцем не шевельну, чтобы попытаться что-то доказать, дорогая, – были ее последние слова перед уходом. – Пусть за меня это сделают другие. Те, которые так долго жаждали возмездия…
Глава 27
Нужно было быть последней идиоткой, чтобы, рискуя собственной задницей, вернуться на место преступления. Не дурак был старичок Фрейд, далеко не дурак, раз учил криминалистов на всю катушку использовать этот фактор, лежащий глубоко в подсознании каждого провинившегося. И пусть никакого преступления как такового она не совершала (если не считать кражу пистолета, конечно же), ноги самопроизвольно приволокли ее в квартиру Атаманова. Ведь хотела же ехать сразу по тому адресу, что разузнала, позвонив, так нет, поперлась к Антону в надежде застать его там и обрадовать результатами ее собственного дилетантского расследования. И ведь что самое главное?! Ни один нервный рецептор не поторопился предотвратить ее необдуманное вторжение. Не остановил ее даже тот факт, что дверь, которую она захлопнула перед уходом, отчего-то вдруг снова открыта. Мозг ее не получил сигнала опасности…
Нет! Она шла напролом! Она так хотела увидеть его, как никого и никогда в своей жизни ей видеть не хотелось! Соскучилась?! Да, да, черти бы всех забрали! Она соскучилась по его небритому подбородку. По его длинным красивым пальцам. По его голливудскому профилю и этой манере ненавязчиво походить на знаменитость. В конце концов, она соскучилась по его излюбленной манере разговаривать с ней снисходительно-дурашливым тоном…
Ну не тормознутая ли?! Может ли все это, вместе взятое, служить основанием для того, чтобы лишаться единственной башки, пусть она далеко не самая умная?! Конечно же, нет! Но весь фокус заключался в том, что поняла Настена все это гораздо позже, потеряв слишком много отведенного ей снисходительным провидением времени. Поняла, лишь уткнувшись неузнавающим взглядом в скорбно молчаливую троицу за атамановским столиком из черного стекла.
Молниеносно почувствовав похолодевшим затылком какое-то движение у себя за спиной, Настя даже не успела испугаться. По ее переставшей здраво рассуждать задолго до этого судьбоносного момента головушке кто-то профессионально тюкнул, и она кулем рухнула на дорогой ковер.
– Она? – Тот, кто лишил бедную девушку сознания, вопросительно глянул на примолкнувшее трио. – Говорили вроде, светловолосая должна была быть.
– Какая тебе разница, – процедил один из восседавших за столом. – По-любому выходит, что она к Антохе рвалась. А если так сюда спешила, то что-то знает. А значит, и нам не помешает ее порасспросить. Давай тащи ее в машину, пока совсем не рассвело…
Стрекот огромных размеров стрекозы доводил ее почти до безумия. Она буквально балансировала на грани потери рассудка и всячески пыталась призвать его заняться привычным для него занятием, но этот стрекот…
Крылья насекомого были огромными, лопастевидными и имели яркую малиновую окраску. Стрекоза то подлетала поближе к ее лицу, то отодвигалась, даря ей краткосрочное облегчение. И вдруг ни с того ни с сего заговорила человеческим голосом.
– Просыпайся, Анастасия! У меня к тебе очень много вопросов…
О чем, интересно, можно разговаривать с насекомым. С ботаникой у нее в школе было не очень-то. Помнила, что существует нектар, какой-то хоботок, куколка и кокон, и все. Далее – полнейший провал в знаниях. Спроси ее, как они друг от друга отпочковываются, эти самые насекомые, – она лишь пожмет плечами. Кстати, последнего она бы сделать сейчас не смогла. Тот, кто приласкал ее в квартире Атаманова, дело свое знал, и затылок ее сейчас вкупе с плечами да и остальными частями тела был полностью залит свинцом.
Над головой что-то не очень громко щелкнуло, в лицо перестало дуть, и огромная малиновокрылая стрекоза превратилась в самый обычный вентилятор, который кто-то подхватил за высокую ножку и убрал из поля ее зрения.
– Пить будешь?
Хороший вопрос, но как на него ответить? Губы, что ли, ей зашили, пока ее сознание было принуждено к отдыху. Вспомнился пыльный чердак на одиноком хуторе и ее предположение о наступившей слепоте. Может, и на сей раз кто-то потрудился заклеить ей рот?
Но опасения не подтвердились. Голову ее бережно (?!) приподняли с ложа. Чьи-то прохладные пальцы отвели волосы от лица. Слегка сдавили ей щеки, так чтобы губы наконец-то разлепились, и она увидела замаячивший перед глазами запотевший высокий стакан с жидкостью. Ее незримый опекун не зря старался. Влага, оказавшаяся простой артезианской водой, нектаром скользнула в рот и вернула ей наконец способность если не говорить, то шептать уж точно.
– Где я? – слабо просипела она в надежде услышать классическое по жанру – «у друзей».
Но чуда не случилось и, вернув ее голову на прежнее место, человек хорошо поставленным мужским тенором ответил:
– Ты там, где тебе наверняка оказаться не хотелось. Давай-ка поднимайся, спящая принцесса.
На все про все у нее ушло не так уж мало времени. Круги перед глазами, куда более радужные, чем лопасти вентилятора, заполонили все пространство комнаты, когда Настя попыталась подняться. Звон в ушах, слабость в коленках и прерывистое дыхание. Полный набор ощущений, необходимых для того, чтобы почувствовать себя последней развалиной.
– Ну зачем?! – Настя сдавленно охнула, нащупав на затылке внушительных размеров шишку. – По голове… Неужели нельзя по-хорошему попытаться договориться?! Этот ваш сраный суровый мир мужчин! Надуманный мир надуманных, никому не нужных проблем и омерзительных междоусобиц! Почему чуть что вы сразу «шашки наголо»?! Куда проще попытаться решить все цивилизованно! Так нет! На это нет времени… Или ума?! Эй, что молчите? Чего вам не хватает: времени или ума, для того чтобы этот ваш насквозь говенный мир стал вдруг сразу поприличнее?! Самоутверждаетесь все, мать вашу за ногу!!! Разве так нужно самоутверждаться-то?!
– А как? – вкрадчиво поинтересовался мужчина за ее спиной.
– В космос бы вон лучше слетали, чем бедную женщину по голове чем попало бить! – Настя неожиданно всхлипнула и, повернувшись всем корпусом, так как шея упорно отказывалась ей подчиняться, посмотрела в упор на того, кто стоял сзади.
Мужчина безропотно дал себя разглядеть. Даже более того – присел перед ней на корточки и с легкой, непонятно чем продиктованной улыбкой вперил в нее свой взгляд.
Конечно же, она его знала. Еще бы не знать! Его хвостатую башку видела она вертящейся по сторонам на автомобильном рынке в непосредственной близости от Ивана Мельника. Филон… Тот самый Филон, что так жаждал встречи с ней и даже назначил за ее поимку награду. Тот самый, чей номер телефона она сегодняшней ночью выуживала у дежурной телефонистки. И тот, оказывается, самый, что приказал своим «шестеркам» раскроить ей череп.