«Проще в Калядин вернуться», – малодушно думала Аля.
Но свекрови она все-таки позвонила. Специально бегала по району, искала, где еще сохранился телефон-автомат. С нового своего мобильника набирать номер не рискнула. На всякий случай – вдруг Вера ее ищет, до сих пор все звонки отслеживает?
Свекровь разговаривала с ней крайне сухо:
– Вместо того чтобы поддерживать Васеньку – у него сейчас такой сложный период! – ты просто сбежала! Как тебе не стыдно! Он повсюду искал тебя, переживал!
Алла не стала оправдываться – выяснить бы только, где теперь «бедный-несчастный» сынок.
Васина мать скорбно пояснила:
– Ему пришлось на вахту наняться. Что еще оставалось, когда ты его в такую историю втравила!
– Куда он нанялся?! – опешила Алла.
– На круизный лайнер. На год контракт подписал и уехал еще месяц назад. На Карибские острова.
– Отдыхает, значит… – процедила Аля.
– У него двенадцатичасовой рабочий день! – взвилась свекровь. – И жить приходится в каюте без иллюминатора, на четверых человек.
При этом она даже не поинтересовалась, где и как живет ее собственная внучка.
Хотя Настенька каждый день спрашивает маму: «Где папа? Почему он не приходит меня навестить?»
А если страшный диагноз у дочери подтвердится? Как Але справляться – совсем одной?!
Девочка, конечно, держится бодрячком, и хирург, удалявший опухоль, сказал, что выглядит она доброкачественной. Но Алла все равно места себе не находила. И не найдет, пока результаты биопсии не придут.
Ох, поскорее бы все закончилось! И поскорей бы – домой, в Калядин.
* * *– Вы просто дура, Вера Аркадьевна.
– Что?!
У пациентки от гнева голос сорвался на блеянье. А Милена с удовольствием закончила мысль:
– Ничего более бредового я в своей жизни не слышала.
Что теперь? Разорется? Начнет угрожать?
Однако Верин голос звучал, скорее, жалобно:
– Но как мне быть, посоветуйте! Я же вам объяснила: Алла не хочет отдавать мне ребенка. Она от меня прячется, я совершенно случайно ее нашла. Лишь потому, что ей пришлось старшую девочку в Москву привезти. Сейчас ее дочку из больницы выпишут, Алла опять исчезнет, а я что? На бобах останусь?!
– А что вы будете делать, если она сейчас родит? – мягко спросила Милена.
– Как что? Заберу моего ребенка. А ее – пинком под зад! Еще и оштрафую. За то, что она плановые медосмотры пропускала!
Врач вздохнула:
– Вера Аркадьевна, вы договор внимательно читали?
– Но там ни слова нет о том, что роды должны быть обязательно в срок! – триумфально заявила пациентка.
– Этого нет, – согласилась Милена. – Другое имеется. Пункт 4.4. – И по памяти процитировала: – «Суррогатная мать обязуется после рождения ребенка дать письменное согласие на запись генетических родителей в качестве родителей рожденного ею ребенка и не создавать никаких препятствий для официальной регистрации его в государственных органах».
– И что? – Вера смотрела непонимающе.
Доктор терпеливо растолковала:
– Подруга ваша, конечно, обязана. Но только заставить ее мы никак не можем. Никаких правовых инструментов для этого нет. По нашему законодательству мать малыша – та, кто его родила.
– Но ведь элементарно можно доказать, что она ребенку никто! – возмутилась пациентка. – Достаточно простейшего теста на ДНК!
– А никто не будет этого доказывать. И тест на ДНК в нашей стране насильно никто не сделает, – усмехнулась Милена. – Подруга ваша получит в роддоме медицинское свидетельство о рождении, предъявит его в загсе – и все. Матерью девочки будет она. А вы больше никогда не увидите свою дочь.
– Но что же мне делать? – чуть не плача, пробормотала Вера.
– Могу только одно посоветовать: договариваться. Соглашаться на все условия вашей подруги и просить ее передать вам ребенка по-хорошему.
– Можно подумать, она будет меня слушать, – горестно вздохнула Вера.
* * *Ох, и тягомотина оказалась – лежать в больнице! Ди-ви-ди нету, компьютерных игрушек тоже, даже по телевизору только «Спокойной ночи, малыши», и ровно в девять отбой. Еда противная, в палате вместе с ней одни плаксы. Мама, конечно, не дает окончательно засохнуть, навещает каждый день, приносит вкусненькое и на телефоне поиграть разрешает. Но только она с тех пор, как завела себе ребенка в животе и ушла от папы, совсем не та, что раньше. Давно уже они вместе не смеются взахлеб, и не рифмуют слова, и не рисуют принцесс. Зато Настя не раз видела, как мама плачет.
Девочка много раз пыталась понять, из-за чего родители поссорились, но так и не разобралась. А когда дядя Кирилл увез их из Москвы в Калядин, запуталась окончательно. Уже там, в доме Виктории Арнольдовны, мама ей объявила, что ждет малыша. Настя, конечно, удивилась, но не сильно. Взрослые ведь очень глупые, они думают, что, если вести свои умные разговоры исключительно по ночам, дети ничего не услышат. Однако Настя еще осенью подслушала, что маме шампанское нельзя, тяжести поднимать нельзя и волноваться тоже. В семье у школьной подружки точно такое же было – а через несколько месяцев братик родился. Нетрудно, как говорят в той же школе, сложить два и два.
Непонятно только, почему мама с папой стали ругаться чуть не каждый вечер. Разве ребенок это плохо? Папа, правда, однажды сказал маме: «Не хочу, чтоб ты была инкубатором!» Инкубатор, Настя знала, все равно что курица. Папа, что ли, не хочет, чтобы мама превратилась в курицу? У них в классе есть одна девочка, очень толстая, так ее все мальчишки клушей дразнят.
Но теперь мама вообще от папы убежала. Настя сначала думала, что к дяде Кириллу. И даже была не против – потому что тот веселый, никогда не зудел и всегда покупал ей мороженое. Но нет: Кирилл по-прежнему обращается к мамуле на «вы», а с женами ведь так не говорят!
Первое время – пока обживались в Калядине, все было интересно, в новинку – Насте вообще был не нужен никакой папа. Нет его – и ладно. Все равно они никогда с ним вместе не играли, и секретов общих не имели, и подбросы под потолок она не выносила на дух (хотя терпела, визжала восторженно, чтоб папу не расстраивать).
Но только дни шли, и Настя затосковала. То вспоминала, как все вместе ездили в Египет и они с папой катались на верблюдах, на водном мотоцикле и даже летали над морем на парашюте. Как ходили по субботам в кино, папа быстро съедал свой попкорн и начинал таскать из ее коробки (она, конечно, возмущалась, но всегда старалась есть помедленнее – чтобы ему было чего стащить).
Настя и в Москву рвалась в основном для того, чтобы отца увидеть. И когда выяснилось, что он продал их квартиру, а сам сбежал на далекие Карибские острова, она никак не могла в это поверить. Может, мама специально все придумала? У другой ее подружки так было. Той вообще говорили, что папа умер, а на самом деле оказалось, что он в тюрьме сидит. Вдруг и ее отец – в тюрьме, в беде? И просто не может прийти ее проведать?
Настя даже решила: когда ее выпустят из дурацкой больницы, она подсмотрит у мамы номер и позвонит бабушке. Та, правда, очень строгая, постоянно всем недовольна, но пусть ругается. Только скажет: где находится папа?!
…Девочка горестно вздохнула. Она сидела на огромном подоконнике в больничном холле. В палату идти не хотелось, там вечно шум, крик, ссоры. Большие часы на стене мигнули электронными цифрами: шестнадцать и два нуля, то есть четыре. А мама только в пять придет, с ума сойдешь, пока ее дождешься.
Она уткнулась носом в холодное стекло, и вдруг на плечо легла чья-то рука. Опять небось вредная медсестра – будет ворчать, что из окна дует и только гриппа им в отделении не хватало.
Настя резко обернулась. Недоуменно пробормотала:
– Тетя Вера?..
Мамина подруга приветливо улыбнулась:
– Настенька! Как я рада тебя видеть!
Девочка жадно разглядывала человека из их с мамой прошлого. Тетя Вера, конечно, противная, но до чего нарядно выглядит! Солнечно-желтая блуза, горчичного цвета жакетик, из-под юбки выглядывают стройные коленки, туфли на каблуках (немного уродливые из-за того, что поверху натянуты бахилы). Сумка из крокодильей кожи! Мама – та никогда не одевалась ярко и юбки всегда носила ниже колена.
– Как ты, Настенька? – Тетя Вера встревоженно вглядывалась в ее лицо. – Я, когда узнала у твоей мамы, что ты в больнице, сразу сюда бросилась. Ты ведь не поддашься злой болезни? Ты у нас боец?
«Разве паук-птицеед будет так искренне тревожиться?!» – подумала Настя.
И благодарно улыбнулась, заверила мамину подругу:
– Не сдамся.
Та окинула ее внимательным взглядом, кивнула:
– Вижу. Держишься молодцом, весела, бодра. Значит, можно и секрет тебе рассказать.
– Какой? – оживилась девочка.
– Видишь ли, милая, – осторожно произнесла тетя Вера. – Ты, конечно, знаешь, что твои родители поссорились… мама очень обиделась на твоего папу и категорически, ни под каким видом, не хочет его видеть. И тебе с ним видеться не разрешает.
– Не сдамся.
Та окинула ее внимательным взглядом, кивнула:
– Вижу. Держишься молодцом, весела, бодра. Значит, можно и секрет тебе рассказать.
– Какой? – оживилась девочка.
– Видишь ли, милая, – осторожно произнесла тетя Вера. – Ты, конечно, знаешь, что твои родители поссорились… мама очень обиделась на твоего папу и категорически, ни под каким видом, не хочет его видеть. И тебе с ним видеться не разрешает.
– Но… – попыталась встрять Настя.
Тетя Вера понимающе улыбнулась, перебила:
– Конечно же, тебе говорят, что папа уехал. Куда-нибудь далеко. Взрослые так всегда говорят – чтобы детей не травмировать. Но на самом деле твой отец тут, в Москве. И очень хочет тебя видеть. Если ты не против, я могу тебя к нему отвезти.
– Конечно, не против! Когда? – радостно крикнула Настя.
– Да хоть сейчас! – улыбнулась тетя Вера. – Врачи уже разошлись, никто тебя не остановит.
* * *Виктория Арнольдовна прожила долгую жизнь, повидала в ней многое, но никогда еще не слышала, чтобы люди так плакали. Сердце оборвалось. Объяснение Алиным слезам могло быть единственное: кошмарный диагноз у Настеньки подтвердился.
Сама еле удерживалась, чтоб не разрыдаться в ответ. Но вдруг уловила сквозь всхлипы:
– Она увезла ее! Увезла!!!
– Кто увез? – опешила Виктория Арнольдовна. – Кого?
– Вера-а-а! – простонала в ответ Аллочка. – Настеньку-у-у!
– Ничего не понимаю…
– Вера требует, чтоб я ей ее ребенка отдала! И только тогда она мне Настю вернет! – выкрикнула Аля.
– Ты что, родила уже? – окончательно растерялась старая женщина.
– Нет! Но она хочет, чтобы я прямо сейчас в больницу ехала! На кесарево!
Виктория Арнольдовна схватилась за сердце. Сквозь боль произнесла:
– Да разве ж можно так с людьми?! Она сумасшедшая, твоя Вера?
– Не знаю! – отчаянно крикнула Аля. – И что мне делать, тоже не знаю!!!
– Как что?! Конечно, идти в полицию! Немедленно!
– Вера сказала, что ей терять нечего. – Алла снова начала плакать. – Пообещала: себя убьет и Настю с собой заберет.
– Чушь, – решительно отозвалась Виктория Арнольдовна.
– И что полиция пальцем не шевельнет, потому что у нее адвокат хороший. И вообще она в своем праве, а я виновата. Нарушаю договор и отказываюсь ее ребенка отдавать…
– Дважды чушь, – перебила старуха. – Откровенная лапша на уши. Немедленно набирай ноль два – или по какому там номеру в Москве нужно звонить. Девять-один-один?
– Нет, – всхлипнула Аля. – Я боюсь. Очень за Настю боюсь…
– И что? – взорвалась Виктория Арнольдовна. – Покорно пойдешь на бойню? Как безропотная корова под нож?!
– Но Вера ведь по большому счету права, – горько отозвалась Алла. – Она выстрадала этого ребенка, заплатила за него!
– Это как раз ты его выстрадала, – возразила старуха.
– Но Настя мне дороже. Впрочем, – печально добавила Аля, – Вера мне еще один вариант предложила. Говорит: верни аванс и возмести все расходы – за обследования, ЭКО, предимплантационную диагностику эмбриона. Плюс моральный ущерб. И я буду свободна.
– Сколько же она хочет?
– Сто семьдесят тысяч долларов. Это вместе с авансом.
Виктория Арнольдовна лихорадочно соображала. Она, конечно, никогда не видела этой Веры. Но, когда о той рассказывали Аля или Кирилл, слушала внимательно. И поняла: та мнит себя безоговорочной хозяйкой. Хозяйкой чужих жизней и судеб. Вряд ли, конечно, эта злая женщина осмелится причинить вред Настеньке. Не потому, что пожалеет ребенка – просто испугается. Но уж за работу Алле – на сколько они там договорились, на двести тысяч долларов, кажется? – точно не заплатит.
Может, она вообще историю с похищением затеяла лишь для того, чтоб денег сэкономить? Аля говорила: с мужем Вера развелась, жаловалась, что финансово ей стало трудно. Вот и придумала гениальный ход: как гарантированно получить своего ребенка совершенно бесплатно.
– Аля, – попросила Виктория Арнольдовна, – можешь мне дать полчаса? У меня какая-то мысль вертится в голове, но никак поймать ее не могу.
– Да я все решила уже, – тяжело вздохнула Алла. – С вами поговорила – и все само собой по полочкам расставилось. Я отдам Вере ее ребенка. Нет у меня другого выхода. И денег нет. А Настей я рисковать не могу.
– Хорошо. – Старуха сразу поняла, что Алю не переспорить. – Тогда скажи мне точно! В какую конкретно клинику тебя кладут? Номер, адрес, палату, все! А Вере поставь условие: ты не подпишешь отказ от ребенка, прежде чем Настю не увидишь.
– Мне так жаль, – вздохнула Аля.
– Чего? – не поняла Виктория Арнольдовна.
– Что у Настеньки младшей сестрички не будет, – снова всхлипнула женщина.
– Да какие твои годы, девчонка! – усмехнулась старуха. – Будут у Насти еще и сестричка, и братик. Я тебе обещаю.
* * *Николай Алексеевич никогда не отвечал на телефонные звонки, когда работал. Многие коллеги во время приема переводили мобильник в режим виброзвонка, но он считал: это тоже не выход. Все равно отвлечешься, скосишь глаза на дисплей, собьешь себе рабочий настрой.
А когда вдруг что-то реально срочное, всегда можно позвонить в регистратуру, изложить ситуацию. Коли экстренный случай, его подзовут к городскому аппарату. Впрочем, регистраторши прекрасно изучили крутой нрав шефа и доселе все вопросы решали самостоятельно.
Но сегодня в чрезвычайно неподходящий момент – он как раз устанавливал пациентке мост из пяти зубов – в кабинет заглянула девчушка из регистратуры. Виновато пролепетала:
– Виктория Арнольдовна звонит. По срочному делу.
Что там еще могло случиться у его старушки-подружки?
Николай Алексеевич ни секунды не сомневался: с зубами — его стараниями! – у той все в порядке. А если вдруг нет, тактичная женщина никогда бы не стала отвлекать его во время приема.
Он извинился перед пациенткой, прошел в регистратуру, игриво молвил в трубку:
– Слушаю тебя, моя красавица!
– Коля, – взволнованно сказала Виктория Арнольдовна. – С Аллочкой беда. Ты можешь приехать?
* * *Настя была страшно рада сбежать из постылой больницы. До чего ей там надоело: вечный гвалт, запах дезинфекции, глупые рисуночки с колобком и медвежатами по стенам, не говоря уже о самом противном, – анализах и пункциях. К тому же тетя Вера, в отличие от вечно занятой, грустной мамы, вся просто излучала благополучие и беспечность. В машине у нее приятно пахло кожаными креслами, музыка играла в целых восемь колонок и даже холодильник имелся – до чего приятно оказалось жарким летним днем хлебнуть ледяной «Фанты»! Мама бы обязательно стала ворчать, что напиток химический, вредный и холодное вообще нельзя пить. Иное дело тетя Вера – та еще и у ларечка с мороженым остановилась, купила ей огромное эскимо под названием «Элитное». Фантастически вкусное, не то что вафельный рожок.
«Почему, интересно, мама однажды назвала ее подлой женщиной? – гадала про себя Настенька. – Может, просто от зависти? Жаль, спросить неудобно…»
Тетя Вера изложила план действий: они поедут к ней в особняк, оттуда уже позвонят папе, и он сразу примчится.
– Я, к сожалению, его телефон на память не знаю, – виновато объяснила мамина подруга, – он у меня дома, в записной книжке.
– Я могу номер сказать! – гордо произнесла Настя. – Меня мама заставила выучить свой и папин. Но, – погрустнела, – я ему много раз звонила, когда мама не видела. Механическая тетка все время говорит, что аппарат абонента выключен.
– Не волнуйся, Настенька, – улыбнулась тетя Вера, – я знаю другой номер, по которому он всегда отвечает.
Девочке не понравилось, каким тоном она произнесла это «всегда» – будто она папе хозяйка. Хотя тут же себя поправила: «Нужно быть, как это… терпимей. Мама всегда говорила: «У Веры властный, сложный характер. К нему привыкнуть надо».
Однако чем дальше, тем больше всего приходилось перетерпевать.
Тети-Верин особняк произвел на девочку ужасное впечатление. Крепость какая-то за мрачным, высоченным забором. Вроде красиво – лужайка подстрижена по линейке, мебель новенькая, – но все какое-то, Настенька с трудом вспомнила слово – неодушевленное. К тому же Насте ужасно не понравился парень, которого мамина подруга представила как своего помощника по имени Роман. Высоченный, тонкий, как глист, одежда слишком разноцветная, и веки подведены карандашиком. Девочка никогда прежде не видела, чтобы мужчины красились. Да еще и говорил он писклявым, абсолютно девичьим голосом. Когда назвал ее «крошечкой», потянулся потрепать по щеке, Настя шарахнулась.
Роман обиженно надул губы, тетя Вера улыбнулась ему, утешила:
– Девочка впервые с миром моды сталкивается, пока дичится. Не обращай внимания.
И предложила:
– Хочешь, Настенька, я тебе свою новую коллекцию летней одежды покажу?