— Пять лет, — произнёс Войцеховский. Он покружил немного по кабинету, потом, в двадцатый или в сотый раз за этот день, остановился возле окна. С высоты восьмого этажа открывался прекрасный вид на корпуса Исследовательского Центра, огромные, как студийные павильоны. Собранные по единому образцу, они отличались только номерами, и очень немногие знали, кто и над чем работает в том или ином корпусе. Тысячи лучших специалистов метрополии и колоний, учёных, инженеров и техников трудились тут день и ночь, не покладая рук, создавая новые образцы космической техники и вооружений, которые тут же и собирались, а зачастую и испытывались на одном из полигонов, серые бетонные поля которых виднелись за корпусами. Пять лет назад тут ничего не было — голая пустыня. А спустя месяц после той памятной схватки поставили первый корпус и административное здание. За пять лет крошечный посёлок разросся в настоящий мегаполис.
— Пять лет, — снова повторил Войцеховский. — Пять лет…
Постояв ещё у окна, он прошёл к своему столу, посмотрел на пачку месячных отсчётов, присланных рабочими группами, но вместо того чтобы сесть за их чтение, опять вернулся к окну. Сейчас его не интересовало ничего из написанного там. Все его мысли были сосредоточены на одном: одном-единственном проекте, вошедшем в завершающую стадию восемнадцать суток назад. От его благополучного завершения зависело многое, если не всё, весь исход войны. Если всё пройдёт удачно, они получат в свои руки оружие не менее мощное, чем нейтронную боеголовку или тактический лазер. Они получат информацию.
Тот, кто владеет информацией, тот владеет миром, — истина старая, как сам мир. В этом плане они все пять лет сидели на голодном пайке. Все усилия разведки проникнуть в тыл противника неизменно кончались провалом: разведывательные суда то ли захватывались, то ли уничтожались, так или иначе не возвращался никто. То же самое происходило и с кораблями-разведчиками противника. Их непременно обнаруживали, перехватывали и расстреливали ещё до подлёта к основным базам. В сфере осведомлённости о противнике имело место то же равновесие сил, что и в боевых действиях: ни одна из сторон так и не добилась преимущества над другой.
Но теперь всё должно было измениться. Если «Ищейка» сумеет пробиться сквозь вражескую линию обороны, обследовать ближайшие к Границе звёздные системы и вернуться, то дело, наконец-то, стронется с мёртвой точки. Тогда по тому же принципу они будут строить и другие корабли, причём изменится не только их конструкция, кардинально изменится сам метод ведения войны. Если сравнивать нынешние корабли с «Ищейкой», то это парусники и паровой броненосец. Перемены неизбежны. Новая техника и новые возможности неминуемо отразятся на тактике… Главное, чтобы «Ищейка» вернулась. В противном случае проект «Прорыв», который вынашивали долгих два года, обернётся очередным тупиком, в котором оказались до него ещё не один десяток подобных… Только бы она вернулась.
Селектор на столе выдал короткую трель. Войцеховский отскочил от окна, оказавшись у стола быстрее, чем успел прийти второй вызов.
— Слушаю!
— Генерал, «Ищейка» вышла на связь три минуты назад.
— Превосходно, полковник, — Войцеховский вдруг почувствовал себя так легко, как никогда за эти пять лет. — Примите мои поздравления.
— Спасибо, господин генерал.
— Итак?
— Сейчас идёт дешифровка переданных данных. Полностью информация будет обработана через полчаса.
— Полчаса, и ни минутой дольше. Слышите?
— Так точно, господин генерал.
— Через тридцать пять минут она должна лежать у меня на столе.
— Слушаюсь!
Войцеховский отжал кнопку селектора и принялся нервно бегать из угла в угол. Отсчёты были забыты окончательно. Свершилось! Теперь-то они выйдут, наконец, из мрака неизвестности. Пускай махонькое, но всё же оконце приоткрыто. И это только начало. Они забросят в тыл этим засранцам сотни таких раз-ведзондов, а вслед за ними устремятся истребители, перехватчики, бомбардировщики, мониторы, крейсеры… Они сомнут их флот как картонные коробки. Он дожил-таки до счастливого дня. И чем чёрт не шутит, может ещё и увидит день их триумфальной победы.
— Пять лет, — пробормотал Войцеховский, упоённый видениями взрывающихся и бегущих вражеских флотилий. — Пять лет!
Точно в назначенный срок входная дверь открылась, пропуская в кабинет полковника Белецкого, непосредственного руководителя проекта «Прорыв», и одного из ведущих физиков Центра но фамилии Пресман. Вид у обоих был несколько растерянный.
— Господин генерал… — начал было Белецкий, но Войцеховский тут же перебил его:
— Он сумел пройти сквозь линию обороны?
— Так точно.
— А базы. Он обнаружил места, где базируется их флот?
— Да, господин генерал. Семь планетных систем, находящихся на расстоянии трёх парсеков от Границы. Обследовано в общей сложности пятнадцать планет. Четыре обитаемы, остальные используются как стартовые площадки.
— Замечательно. Ещё раз поздравляю вас, господа. Вот теперь-то мы их поймали.
— Да, но…
— Что?
Белецкий откашлялся.
— Дело в том, что все пятнадцать планет в точности повторяют пятнадцать миров, находящихся в трёхпарсековой зоне с нашей стороны.
Войцеховский нахмурился.
— Не понял. Поясните.
— Вот. — Белецкий протянул принесённую с собой папку. — Это снимки, сделанные «Ищейкой» с орбитальных высот… Снимков оказалась целая пачка. Не разложив, а буквально раскидав их по столешнице, Войцеховский пробежал по ним взглядом, задерживаясь на каждом на секунду или две, и нахмурился ещё больше.
— Это наши форпосты. Кое-что я узнаю… Что вы мне принесли?
— Это доставлено с той стороны. Войцеховский растерянно оглядел лежащие перед ним фотографии.
— Здесь какая-то ошибка…
— Нет, генерал, — заговорил Пресман. — Никакой ошибки нет. Вы, действительно, видите планеты, находящиеся по другую сторону Границы. Это планеты противника.
— Но это наши планеты!
— С этой стороны — да, а с той — их точные копии.
— Копии?
Пресман кивнул:
— Именно так. Нам удалось, наконец, узнать кое-что о природе Границы. Не буду вдаваться в подробности и забираться в дебри специальной терминологии, скажу просто. Граница — это область, разделяющая два участка пространства, один из которых является точным повторением другого. Иначе говоря, Граница — это своеобразное зеркало. А всё, что лежит за ним, является отражением того, что перед ним.
— Вы с ума сошли! — выдавил из себя Войцеховский.
Пресман указал на фотографии.
— Факты, подтверждающие это, перед вами.
— Вы что же, — медленно проговорил Войцеховский, точно боясь произносить слова, которые должен произнести, — хотите сказать, что с той стороны нас атакуют такие же люди, как и мы?
— Более того, это, по всей видимости, мы и есть.
Войцеховский открыл рот.
— Так с кем же мы воевали всё это время? С собственными отражениями?
— Именно. С самими собой.
— Бред!
— Отнюдь. Я мог бы показать вам выкладки, которые мы успели сделать на основе информации, полученной от «Ищейки». Всё сходится. Граница — это зеркало. За ней лежит точная копия нашей Вселенной.
Войцеховский опустился на стул, совершенно оглушённый этим открытием. Он ожидал услышать самые невероятные вещи о запредельной стороне, но такое!.. В другое время он решил бы, что его разыгрывают, но эти люди занимали слишком высокие посты и делали слишком важное дело, чтобы позволить себе подобное. Они говорили совершенно серьёзно.
— Так, подождите, — проговорил Войцеховский, собираясь с мыслями. — Если Граница — это зеркало, то противник обязан вести себя по всем правилам отражения. То есть, повторять наши действия. Каждую нашу атаку должна встречать контратака, каждый наш залп — встречный.
— Если б это было обычным зеркалом, то да. Но это не обычное зеркало. Если хотите, назовём его «кривым», не в плане геометрических характеристик, а иных… Временных, в первую очередь.
— Поясните, — потребовал Войцеховский.
— Извольте. Эта «кривизна» создаёт эффект задержки ответных действий. Мы сделали кое-какие наброски… В общем, существование такого образования, как Граница-зеркало, вполне поддаётся объяснению, если использовать за основу теорию…
— Подождите, — остановил его Войцеховский. — Хорошо. Задержка во времени. Но это всё равно должно быть повторением всех наших манёвров. Пускай даже с запозданием.
— «Кривизна», видимо, как-то влияет и на другие особенности «отражения», поэтому точного повторения не ждите. Но есть интересные факты, — Пресман открыл свою папку, достал из неё лист бумаги и протянул его Войцеховскому. — Эти данные мы успели собрать, пока шла окончательная дешифровка сообщения.
— Подождите, — остановил его Войцеховский. — Хорошо. Задержка во времени. Но это всё равно должно быть повторением всех наших манёвров. Пускай даже с запозданием.
— «Кривизна», видимо, как-то влияет и на другие особенности «отражения», поэтому точного повторения не ждите. Но есть интересные факты, — Пресман открыл свою папку, достал из неё лист бумаги и протянул его Войцеховскому. — Эти данные мы успели собрать, пока шла окончательная дешифровка сообщения.
— Что это? — спросил Войцеховский, изучая бумагу. — Сводка?
— Да. Сводные данные за все пять лет боевых действий. Здесь всё, начиная от количества выстрелов с обеих сторон и кончая, разумеется, потерями. Сравните. Особенно показательны данные по потерям. На каждый уничтоженный корабль противника приходится наш, того же класса. Удивительно, что на это никто не обратил внимания раньше. Войцеховский выпустил из рук листок, и тот спокойно лёг поверх фотографий.
— Значит они — это мы.
— Или мы — это они.
Где-то далеко, на полигонах, зарокотал и стих реактивный двигатель. Войцеховский невольно поглядел на окно, за которым виднелись крыши корпусов Центра, в которых тысячи человек день и ночь были заняты тем, чтобы обойти в сумасшедшей технической гонке… самих себя. Теперь было понятно, почему ни одна из сторон не могла добиться преимущества: невозможно обогнать или победить собственное отражение. Они могли драться хоть тысячу лет, пока кто-то попросту не отступил бы назад. И сразу всё прекратилось бы: никто не полез бы через Границу, если с одной из сторон от неё были б отведены все боевые корабли. Война бы закончилась сама собой.
Теперь стало ясно, почему они так и не обнаружили ни одного обломка уничтоженных вражеских кораблей. Оказывается, они постоянно находили их, но из-за одинаковости в конструкции кораблей и используемых материалов, принимали за остатки своих…
— Невозможно!..
— Факты, — лаконично ответил физик. — Факты говорят об обратном. Это реальность, фантастическая, но, тем не менее, реальность. Вы понимаете, что это означает? Конец войне, конец этой бойне. А в плане познания? Это открытие кардинально меняет наше представление о строении Вселенной… Войцеховский уже не слушал его. Уперев локти в заваленный бумагами стол и обхватив голову руками, он без конца твердил одно и то же, как заклинание:
— Господи, пять лет. Пять лет… пять лет… ПЯТЬ ЛЕТ!ТМ
Александр Лобынцев
ЦВЕТЫ ДЛЯ ВЕЧНОСТИ
2'2014
Лёгкой вальяжной походкой, по-девчачьи покачивая бёдрами, Ксандер вошёл в «опочивальню». Ему нравилось это старинное почти забытое слово. Когда-то именно им он нарёк помещение, в котором сейчас находился. Отчего? Видимо, поэтическая натура Ксандера так захотела.
Холодная рука медленно опустилась на женскую грудь. Чуть подрагивающие пальцы, будто у подростка, который впервые пытается ласкать девушку, скользнули по шее. Ксандер с нежностью и лаской проводил подушечками по коже вверх и вниз. Словно преодолев робость, он резко наклонился над лежащей женщиной, вплотную приблизив губы к её лицу. Он попытался вдохнуть аромат возлюбленной. Аккуратно, будто боясь потревожить, он прильнул губами к щеке женщины. Продлившийся несколько секунд поцелуй растаял. Ксандер выпрямился и некоторое время молча стоял, разглядывая лежащую девушку.
— Всё хорошо, Марина, — растягивая слова, протянул он, — мы летим туда, куда ты мечтала…
Ксандер развернулся и бросил прощальный взгляд на возлюбленную. Лёгкая поступь шагов оборвалась у входной мембраны и тихим звоном некоторое время висела в воздухе.
На кухне первым делом Ксандер включил чайник и достал любимую кружку, напоминавшую о родном городе. Ложка цокнула о железное днище, заполняя его арабикой. Аккуратно сняв свистящий чайник с подставки, Ксандер заполнил кружку кипятком. Он всегда наливал воду до того уровня, что с внешней стороны соответствовал изображению головы орла, парящего над поверженным львом. Затем Ксандер взял блюдечко и прикрыл дымящийся напиток. Когда-то Марина учила его готовить «настоящий кофе», показывала, как правильно засыпать перемолотые зёрна в турку, рассказывала, сколько надо добавлять воды и как долго варить. Но эта процедура казалась Ксандеру слишком глупой. Он не чувствовал разницы между напитком, что готовил он, и тем, что делала Марина. Так стоило ли на все эти ненужные обряды тратить время?
Ксандер сел за стол. Пальцы ритмично выбивали дробь о его поверхность. В ожидании момента, когда кофе заварится, Ксандер стал рассматривать вазу с искусственным цветком. Он выглядел свежим, словно был сорван с клумбы и в нём бурлили соки. Он был фальшивкой, как и Ксандер. И от этого казался таким родным, таким близким…
Цветы… Для Ксандера это был прекрасный пример. Это было его оправдание. II если бы кто-то его упрекнул за содеянное, то он бы рассказал о цветах…
Тем временем пять минут, за которые должен был настояться кофе, прошли. Ксандер взял кружку, сняв предварительно покрывающее её блюдечко, и понёс дымящийся ароматный напиток к столу. Делая небольшие глотки, стараясь полностью насладиться вкусом, Ксандер обдумывал распорядок дня. Стоило проверить все помещения, где надо убраться. А самое главное — нужно было проверить показания боковых сенсоров корабля. Приблизительно через час по бортовому времени будет очень удачная возможность рассмотреть центральную часть цикличного маршрута, по которому двигалось судно. Ксандер втянул ноздрями аромат арабики, словно сделав финальный мазок кисти, и осушил кружку до дна. Днище звонко цокнуло о поверхность стола.
— Пожалуй, стоит сначала пойти в рубку и дождаться намеченного срока, — смотря на вазу с цветком, сказал Ксандер. Искусственное растение молча проводило удаляющуюся фигуру.
Цветы…
Когда-то давно Марина сказала Ксандеру:
— Я хочу лететь сквозь вечность, хочу, чтобы мой полёт прошёл сквозь неё и стал ей.
Тогда Ксандер глупо улыбался и застенчиво тупил взгляд. Он желал её. И он безумно хотел стать той вечностью, о которой мечтала девушка.
— Подари мне розы, — неожиданно в шутку сказала Марина, — я же тебе нравлюсь.
— В синтезаторе можно сделать неплохой букет, — робко выдавил Ксандер, — пластмасса и компоненты для ароматизаторов в наличии.
— Ну, это же искусственные цветы, — отмахнулась девушка.
— В условиях корабля нет возможности вырастить настоящие розы, — грустно ответил Ксандер.
— Жаль, — печально сказала Марина, — обожаю свежесрезанные розы… У них дивный запах.
— Но срезая цветы, — замялся Ксандер, — тем самым ты их убиваешь.
— Но я же их люблю, глупый, — рассмеялась девушка.
«И я тебя», — хотел добавить Ксандер, но слова застыли на нераскрывшихся губах.
Ксандер часто прокручивал этот разговор. И с каждым разом он всё больше проникался человеческой философией. Во время очередного анабиоза команды он вошёл в корабельную рубку. Взломав систему и устранив ряд запрещающих задач, он отключил жизнеобеспечение экипажа. Тело капитана и ещё шести человек он приказал выбросить в открытый космос. Лишь одно тело он велел оставить на борту. Раскрытый саркофаг с навеки уснувшей женщиной… С его цветком, что он сорвал.
Ксандер гладил её своими синтетическими руками, прижимался к ней, целовал искусственными губами. Нервные импульсы, проносящиеся внутри Ксандера по кабелям-нервам, несли чувство, которое можно было назвать «любовью». Синтетической, искусственной, но всё же любовью…
Цветы…
Сверхскоростной фрегат «Курск» делал виток за витком вокруг Млечного Пути. Стремительно разрывая пространство на околосветовой скорости, он облетал родную галактику. Словно страж, словно звёздный патрульный. Корабль, буравящий пространство и несущийся миллиард километров в час, застыл во времени. А окружающий мир, существовавший в обычном ритме, старел и угасал. Делая очередной круг несколько веков назад и пролетая вплотную к Солнечной системе, Ксандер увидел, как Солнце обратилось в тлен. Светило угасло и схлопну-лось, а его тело развеялось далеко вокруг в виде пылевых облаков. Смазанные образы были иллюзорными и какими-то нереальными. Они вызывали удивление, печаль и недоверие. Звезда, что подарила жизнь Ксандеру и всему, что было для него родным и любимым, умерла. Данный факт обескураживал и пугал. Он прекрасно понимал, что так должно было случиться… Как и понимал то, что вслед за изменениями в родной системе наступит время более глобальных перемен. Сегодня Ксандер смог рассмотреть центр галактики. Горящее агонизирующее пространство прятало пустоту. Ужасающую, расползающуюся во все стороны. На месте небольшой чёрной дыры, что некогда пульсировала в центре Млечного Пути, вырос колоссальный монстр, жадно поглощающий систему за системой.