Если тренируешь мышцы, то они всегда должны быть напряжены. Стоит только расслабить их, как они теряют силу, а то и совсем атрофируются. С памятью происходит то же самое. Если регулярно погружаться в беспамятство, то вряд ли в голове что-нибудь задержится надолго. Моя неспособность сохранять в сознании хоть что-то — это, безусловно, результат частых встреч с Ленкой. А может быть, наоборот. Из-за своей забывчивости мне приходится постоянно напрягать память и подсознательная потребность в расслаблении тянет к Ленке.
* * *Едва я взял гирю в руки, как почувствовал, что из-за усталости был не в состоянии её поднять. В этот момент я был способен лишь на созерцание сокольнических пейзажей — занятие не совместимое ни с чем другим, кроме курения. Это бездумное времяпрепровождение прекрасно действует на нервную систему, но, к сожалению, не способствует укреплению памяти потому, что всё всплывающее в сознании в такие мгновенья не имеют никакого отношения к реальной жизни, а скорее связаны с прошлыми рождениями.
Блаженно размышляя о том, что в предыдущей реинкарнации я мог быть Буддой, которого выгнали из нирваны за тунеядство, я не сразу заметил Лиду, прогуливавшуюся с молодым брюнетом, привлёкшим мое внимание безупречно сидевшим костюмом, накрахмаленной рубашкой и солидным галстуком. Большинство людей, приходивших на пруды, предпочитали джинсовый или спортивный стиль одежды. Наряд Лиды тоже бросался в глаза. В выцветшей, застиранной футболке без лифчика, в потертых и драных, а возможно, и специально прорезанных джинсах, она напоминала бомжиху. Её загорелое лицо только усиливало это впечатление, поскольку в летнее время цвет кожи бомжей и тунеядцев не уступает загару тех, кто проводит отпуск в Турции или на Красноморском побережье.
Когда эта забавная пара приблизилась ко мне, веселая искорка блеснула во мраке моего сознания и, я с сёрьезной миной на лице промямлил:
— Сразу видно, что Вы посветили свою жизнь добродетели, и всё своё время проводите в непрерывных молитвах. — Заметив у них недоумение, пояснил, указав рукой на дырявые на коленях джинсы. — Я даже знаю позу, в которой Вы предпочитаете… молиться.
Они улыбнулись, отдав должное моей шутке, после чего Лида представила мне своего спутника:
— Познакомься. Это Михаил, мы вместе учились.
Он протянул руку:
— Якобошвили.
— А может быть, Якобсон. — Я даже сам удивился, почему подобная глупость сорвалась с языка.
— Если надо, то Якобсон, — сурово ответил мой новый знакомый.
Улыбаясь, Лида сняла напряжение, вызванное моей дурацкой фразой:
— По израильскому паспорту Михаил — Якобсон, а по российскому — Якобошвили.
— А я слышал, что какой-то Якобошвили погиб. — Какая-то бесполезная информация почему-то сохранилась в моей памяти, будто бы специально, чтобы вытеснить оттуда какие-то нужные сведения.
— Это был мой брат, а теперь я веду его дело.
— Каждый должен заниматься своим делом, — сказал я, взяв в руки гирю, и несколько раз поднял её.
— Ну, я пошла, — попрощалась Лида.
Но её спутник не последовал за ней, а, сняв пиджак, тоже стал поднимать гирю.
— Пять, — я снисходительно процедил сквозь зубы, в глубине души радуясь, что не проиграл состязание молодому сопернику.
Однако, он, не смирившись со своим поражением, ещё пару раз подошёл к гире. Мне тоже пришлось сделать пару подходов и увеличивавшийся каждый раз разрыв в числе повторений сделал мою победу более весомой. Регулярные тренировки в Сокольниках дали о себе знать.
Когда обессиленные мы сели на скамейку, он сказал:
— Уморился. Усталость смертельная. Ты когда-нибудь уставал настолько, что бы было непонятно, жив ты или мертв?
— С некоторыми женщинами. — Тема разговора пересеклась с моими недавними размышлениями, но не из-за желаниями ими поделиться, а скорее почувствовав симпатию к человеку, полноценно выложившемуся на упражнениях с гирями, я сказал ему: — Мне кажется, что есть женщины, близость с которыми открывает что-то потустороннее. Ты встречался с такими?
— С одной, — в его голосе слышался элемент сентиментальной грусти и, поэтому я спросил его:
— Вы расстались?
— Она исчезла.
— Ты не смог или не хотел её найти?
— Я ищу её каждую ночь.
— Пытаешься найти её в близости с другими? — Я задумался о Эдиповом комплексе и ещё о каких-то фрейдистских наворотах.
— Нет. Я ищу её ночью в прямом смысле. Она была «сова». Ночью работала дискжокеем, а днем — спала. Свободные от работы ночи мы проводили в клубах. Однажды, после ночи в «Бегущем олене» я уехал на работу, а она исчезла.
Женщина — дискжокей. «Бегущий олень». — Что-то знакомое завертелось у меня в голове и я, неожиданно для самого себя, спросил:
— Её звали Нина?
— Ты страшный человек. То угадываешь мою фамилию, то её имя.
— Во мне нет ничего страшного. Просто когда самоотрешенно смотришь на гладь прудов, что-то открывается, то ли в самом себе, то ли во всём Космосе.
Почувствовав, что меня понесло в какое-то занудство, я распрощался со своим новым знакомым и направился домой. Мне надо было закончить одну повесть. Но эта повесть в голову не лезла. Вместо нее в голове созрел один сюжет. Молодая женщина рассталась со своим возлюбленным из-за того, что убила его брата. Но подобные повороты не вписывались в мою повесть и, мне казалось, что им место в сентиментальных сериалах.
* * *Моя жизнь не скучна и однообразна, как может показаться на первый взгляд. Помимо посещений Сокольников мне иногда приходилось участвовать в разнообразных авантюрах, доставлявших мощнейшие эмоциональную и интеллектуальную встряску, но достичь конечного результата рискованных мероприятий мне, как правило, не удавалось, в общем, богатства они мне не принесли. Впрочем, я не жалею об этом, так как уверен, что если бы мне и довелось стать миллионером, то при моем образе жизни это бы длилось очень недолго. И поскольку кроме переломанного носа других материальных, как в рублевом, так и в долларовом исчислении следов моих приключений не имелось, мне порой казалось, что участие в различных аферах — всего лишь плод моего воображения. Ведь предаваться фантазии — удел человека, ведущего скучную и однообразную жизнь, в которой ничего нет интересного кроме прогулок в Сокольниках. Может быть, что-то было на самом деле, а кое-что я придумал, только не помню, где прошла грань между правдой и вымыслом, воспоминаниями и фантазией.
* * *Возвращаясь из Сокольников после утомительной тренировки, я подошёл к овощному лотку, где мое внимание привлекла одна покупательница. Дело было не в том вызывающем элементе вульгарности, который придают мини юбки женщинам старше тридцати, а в необычном выражении лица, свидетельствовавшим о необычайном высокомерии и презрении ко всему окружающему. Лишь подойдя ближе, я смог разглядеть, что её лицо было нервно напряжено, отчего рот был надменно перекошен, а одна бровь была вздернута выше другой, будто бы всё вокруг было недостойно даже её беглого взгляда. Нервозность женщины не отпугивала меня и почему-то ассоциировалась с очень сильной, не подчинявшейся разуму чувственностью. Незнакомка долго выбирала ананас. А в грезах я уже был в экзотическом мире тропических фруктов и безумно страстных женщин с перекошенными от любовного исступления лицами.
— Будьте любезны, скажите, как Вы выбираете ананасы? Мне всегда достаются либо немыслимо кислые, либо совсем одеревенелые. — Я собирался спросить её, но не успел этого сделать, так как кто-то дотронулся до моего плеча. Я обернулся.
— Привет! — Это был Юсов, — молодой предприниматель, с которым мне доводилось пару раз встречаться прежде. А вот его жену я знал гораздо лучше. Она регулярно приходила в Сокольники.
Я молча протянул руку.
— Хорошо, что я тебя встретил. Мне нужен надежный человек, ещё не засветившийся в наших кругах. — На лице Юсова не было даже намека на улыбку.
В мыслях я был очень далеко от дел Юсова, а оттого не вкус ананаса, а сожаление о несостоявшейся дегустации перекосило уже моё лицо.
— Зря ты морщишься. Дело очень интересное. Давай отойдем. — Он подвел меня и усадил в красную машину. — Ты ведь помнишь, я погорел на триста тысяч.
— Я только и делаю, что запоминаю и учу наизусть чужие проблемы.
— Так вот, я до сих пор не расплатился с кредиторами. — Юсов не обратил внимания на моё замечание. — У меня в наличности только шестьдесят тысяч, а из них надо срочно сделать хотя бы триста.
— И тебе нужен Буратино для посевной на Поле Чудес.
— Не знаю, как насчёт Буратино, а в отношении Страны Дураков — это точно. — Словно дирижёр, взмахнув рукой, он повернул рычаг скоростей, и мы помчались по левой стороне улицы, увертываясь от встречных автобусов.
— На перекрестке стоит гаишный «Форд», — соврал я.
— У меня до конца года абонемент на мелкие нарушения. Так что не обращай внимания и слушай. В Стране Дураков Полей Чудес — видимо-невидимо. Но самое плодородное — поле Взяток.
— Но не для каждого Буратино, ведь только чиновники…, — я попробовал говорить на языке Юсовских аллегорий, но он перебил меня:
— Ты думаешь, что в Стране Дураков только дураки. Там ещё есть те, кто их дурачит.
— А тех, кто дурачит дураков, тоже кто-то дурачит? — На этот раз перебил я.
— Конечно, и так далее. Ведь это страна Пирамид.
— Пирамид или Дураков?
— Это одно и тоже. Как причина и следствие, как здание и фундамент. Но история учит, что периодически появляются самозванцы. Первым самозванцем был Рюрик. Ты ведь не веришь, что его пригласили княжить?
Я промолчал, задумавшись. Наверное, в самом деле, сказку о легитимном приглашении придумал сам Рюрик. Юсов же продолжал излагать свое видение истории:
— Ты помнишь «Ревизор» Гоголя. О чем он? О том, что самозванцы могут брать взятки не хуже настоящих чиновников.
— Ну а ближе к современности? — Я попробовал прервать доморощенного историка.
— Время талантливых одиночек вроде Хлестакова и Лжедмитрия прошло. Сейчас работают большими коллективами.
— Ты о мафиозных группировках?
— Нет. Просто самозванцы должны работать в едином отлаженном коллективе, вроде министерства.
— Министерство самозванцев?
— Нет. Самозваное министерство. Но оно должно иметь тоже название, что и настоящее.
— И помещаться в том же здании? — Я улыбнулся, представив встречу у подъезда настоящего и липового министров, выходящих из одинаковых кадиллаков в эскадре одинаковых джипов охраны.
— Все государственные закупки проводят на конкурсной основе, но тендер выигрывают те, кто дал самую большую взятку.
Я искренне удивлялся столь примитивному восприятию действительности, хотя не раз мог убедиться, что циники гораздо лучше меня ориентируются в реальности.
— Взятки дают не в кабинетах, которые на виду, а в загородном особняке или в малоприметном офисе. Пока всё. Приехали. Вылезай. Нам надо позвонить. — Юсов вальяжным жестом подтянул рычаг ручного тормоза.
Я выпрыгнул из машины. Мы уже выехали из Москвы и остановились у одного из бесчисленных таможенных терминалов, облепивших кольцевую автодорогу. Мне всегда была непонятна необходимость огромного количества таможен в регионах, не примыкающих к границе.
— Ты ищешь телефон-автомат? — Я указал пальцем на мобильный аппарат, торчавший из пиджака Юсова.
— Ты почти угадал. Когда разговор касается больших денег, то обязательно определят, откуда звонили.
— Но мобильники с антиопределителями не засекаются.
— Когда касается очень больших денег, то засекаются. Поэтому воспользуемся иностранной сотовой связью. Тогда точно не засекут… Вот я уже нашел. — Юсов показал на вольвовский грузовик с еврофурой.
— Номера-то наши. — Возразил я, увидев цифры соответствующие то ли самарской, то ли нижегородской области.
— Это неважно. Грузовик принадлежит СП. — Шепнул мне Юсов и обратился к водителю, протягивая зеленую ассигнацию. — Шеф, мне срочно надо позвонить, а у моего телефона батарейки сели.
Водитель долго то ли с удивлением, то ли с недоверием рассматривал купюру, а затем все же протянул аппарат:
— Сначала наберите код России, а затем код города.
Я задумался о провинциальных автомобилях с иностранной сотовой связью, затем о смешении французского с нижегородским, о Стране Дураков и Пирамид, но потом стал слушать Юсова.
— Алло! Это завод специальных сплавов? Мне Валерия Павловича. Валерий Палыч? Вас беспокоят из министерства обороны. Мы объявляем конкурс на поставку сплавов для десантной техники. Но получить госзаказ Вы сможете, только представив четырнадцатого числа полмиллиона баксов новыми купюрами. Адрес штаба, куда их доставить, мы сообщим дополнительно.
На этом телефонная часть авантюры Юсова закончилась. Всё-таки это была его авантюра, а не моя. Хотя любой прокурор легко докажет, что присутствие — это вид участия, мне, всё же кажется, что если не вложить в дело всю душу, то можно, по сути, остаться непричастным, независимо от потраченного времени. Многие же, наоборот, говорят о причастности без личного участия, раскаиваясь в убийствах то ли Николая II, то ли Степана Разина. Я же никогда не обременял себя ненужными комплексами и, поэтому, не думая ни о чем серьёзном, беззаботно курил, разглядывая табачную струю, вытягиваемую сквозь открытый верхний люк.
«Пробки» на улицах города не позволили Юсову продемонстрировать свое водительское искусство. Ехать по запруженным машинами улицам было противно и, растянувшись в удобном кресле, я заснул. Когда же Юсов разбудил меня, мы уже припарковались на платной стоянке внутри Садового Кольца.
Регулярное времяпрепровождение в Сокольниках выработало у меня отвращение к каменно-асфальтовому центру города, где я невольно отождествлял себя с дикарем, влюбленным в свои джунгли или тундру и считавшим европейскую культуру вредной для здоровья привычкой, вроде курения.
Цивилизация — это стремление сделать людей одинаковыми. На заре прогресса копье уровняло высоких и низкорослых, затем огнестрельное оружие поставило знак равенства между сильными и слабыми, а центральное отопление создало одинаковые условия жизни для людей трудолюбивых и беспечных в прямом смысле слова. Но особенно признательны цивилизации должны быть женщины. Одежда и косметика превратили всех без исключения в красавиц, причем не только в глазах мужчин, но и в их собственных. Оттого они гордо вышагивают по тротуарам городов, забыв о том, как робко и неуклюже они ступают босыми ногами по каменистым берегам прудов и рек, когда от дикарок их отличает только наличие купальников. Высокие каблуки, наряды и макияж, словно рыцарские доспехи создали ощущение неуязвимости. Может быть, поэтому на пляже и на спортивных площадках они более охотно вступают в разговор, чем в культурной черте города, где любая попытка заговорить с незнакомкой, почти всегда обречена на провал.
Стирая подметки кроссовок о московские тротуары, я рассеяно рассматривал прохожих, и думал о всякой ерунде, будучи твердо убежденным, в том, что наша прогулка по городу не самое приятное и, конечно же, бесполезное в плане завязывания контактов занятие. Юсов тоже утомился от нашей экскурсии, но, увидев реставрируемый двухэтажный особняк, ощетинившийся строительными лесами, обрел второе дыхание, затащив меня на стройплощадку.
Эта скрытая за деревянным забором территория оказалась чем-то вроде острова или архипелага, никак не связанного с остальным миром. Поражало обилие строительных бытовок, суммарный объем которых превышал параметры особняка. Казалось, что эти бесколесные, обшарпанные вагончики стали рухлядью сразу с момента изготовления и такой же рухлядью будут вечно, несмотря на бесчисленные попытки отремонтировать и покрасить после каждого переезда, как вечен океан, отгораживающий затерянные острова от приходящих ценностей цивилизации типа модной одежды, газетных уток и книжных бестселлеров. Да и сами «островитяне» не стремились к контактам с «материком». Забор отделял не только место их работы. Здесь в вагончиках они жили, коротали свободное время, готовили еду на примусах и электроплитках.
«Прорабская» — гласила табличка на вагончике, в который направился Юсов. Я же остановился перед огромной лужей. Её противоположный берег был завешен брезентом, что навело на мысль о бродячей театральной труппе. Услышав из одного из вагончиков забавные звуки то ли вьетнамской, то ли корейской речи, а из другого — что-то напомнившее классическую латынь (наверное, румынский), я попытался угадать, на каком языке дают представления на этом острове погибших кораблей и империй. Однако, эта, как и большинство проблем, над которыми я ломал голову, оказалась надуманной и страшно далекой от реальности. Брезент распахнулся, и босоногая женщина в замотанном полотенцем голове и коротком халате в несколько прыжков пересекла лужу. За брезентом была душевая и, следовательно, моя сообразительность не могла стать предметом гордости. Чтобы не закомплексовываться из-за собственной тупости, я, закрыв глаза, попробовал представить форму ног пробежавшей женщины, но в памяти запечатлелось только длинные чёрные волосы на икрах и что-то ещё, отличавшее приезжих от коренных москвичек. Наверное, было что-то кроме одежды и макияжа, позволявшее милиционерам безошибочно распознавать заезжих гастарбайтеров. Почему это отличие не давало о себе знать на пляже?
В мир реальных проблем меня вернул Юсов.
— Я обо всём договорился. — Он доверительно положил руку мне на плечо. — Строительством и архитектурой займусь я, ты же займешься кадрами. Кадры решают всё, — Минуту помолчав, он добавил, — Сразу!