Они вышли на лестничную площадку. Там стоял смертельно пьяный парень в дубленке и волчьей шапке. Увидев Шубина, он невнятно, но громко и дружелюбно спросил:
— Что передать на волю?
И пьяно засмеялся.
Снизу донесся громкий крик. Перешел в хрип, оборвался.
— Я одеться должна, — сказала Эля милиционеру. — У меня пальто в ресторане. В гардеробе.
Милиционер обдумывал эту информацию. Они спустились еще на один пролет.
— Эй, — сказал милиционер, — охрана.
Неандерталец обернулся.
— Проводишь девушку одеться.
— Так дойдет.
— Проводишь, говорю. Мы тебя у машины подождем.
Дежурный не ответил, он продолжал спускаться вниз. За последним пролетом открылся холл гостиницы.
С первого взгляда Шубину показалось, что он видит иллюстрацию к сказке о спящей царевне.
Там все спали.
В желтом прозрачном тумане, заполнившим холл, спали на полу те люди, что недавно толпились у стойки в ожидании места, спала, положив голову на стол, администратор, спали те, кто коротал время в креслах. Спал официант у приоткрытой двери в ресторан. И было очень тихо.
В этом сонном царстве была такая заколдованная странность, что милиционер тихо сказал:
— Стоять!
И все послушно остановились, кроме неандертальца, который продолжал спускаться по лестнице.
Снизу поднимался тяжкий, неживой запах, который, хоть и был знаком, не разбудил бы в Шубине воспоминания, если бы не мерцание желтоватого тумана. И Шубин увидел: черная река… желтый туман по воде… кашель Наташи и слова Бруни о непредвиденных сочетаниях сбросов. Это узнавание мелькнуло и пропало, изгнанное невероятной действительностью.
Шубин видел, как неандерталец вступил в прозрачно-желтоватую пелену тумана и движения его стали замедляться. Он схватился двумя руками за горло, повернулся обратно, к лестнице, но подняться больше чем на ступеньку не успел, а упал, ударился головой о нижнюю ступеньку и замер.
Шубин схватил за руку Элю, которая кинулась было к дежурному.
— Сказали же, стой! — крикнул он. И крик его был слишком громким для этого зала.
Они стояли втроем на лестнице, и вокруг была страшная тишина, потому что ни из ресторана, ни с улицы не доносилось ни звука. После минутной оторопи вниз двинулся милиционер. Он сделал шаг.
— Да нельзя же! — крикнул Шубин, и голос его странно раскатился по холлу, будто тот был гулким храмом.
Желтое легкое марево чуть клубилось, мерцало, словно воздух в жаркий летний день над перегретой дорогой. Шубин физически почувствовал его жадное движение, он понял что это марево, — поглотившее тех людей, которые, казались спали, но по нелепым, неестественным позам было ясно, что они мертвы, — стремится к лестнице, чтобы дотянуться до живых людей, заставить его, и Элю, и милиционера упасть и утонуть в нем, как утонул дежурный с красной повязкой на рукаве.
— Там люди, — сказал милиционер. Над верхней губой его проступили капельки пота.
— Ты им не поможешь, — сказал Шубин. — А сам умрешь.
— Умрешь? — тихо спросила Эля. — Как же так?
— Не знаю. Но туда нельзя. Пошли наверх.
Шубин почувствовал дурноту и жжение в горле. Может, это было самовнушение, может, и в самом деле марево испарялось, удушая все вокруг.
Он потянул Элю за руку, а она вдруг жалобно сказала:
— Но у меня пальто в гардеробе.
Шубин начал подталкивать вверх милиционера и Элю, и они нехотя подчинились.
— Они сознание потеряли, — говорил милиционер. — Надо «скорую» вызвать.
Вытолкнув их за площадку на ступеньки, откуда не был виден холл, Шубин остановился и стал шарить по карманам — где сигареты? Все было нереально, нет, не сон, а нереальность, в которой он бодрствует. Один раз в жизни с Шубиным такое было: у самолета — старого, трижды списанного «вайкаунта», принадлежавшего небольшой частной компании, что делала дважды в неделю рейсы из Боготы в провинцию, загорелся в воздухе мотор. Шубин сидел в салоне, вокруг кричали, кто-то пытался встать — густой шлейф дыма несся за иллюминатором, самолет кренился, кружил, искал места сесть, а внизу были покрытые курчавым лесом горы. Шубин понимал, что все это не сон, а собственная смерть, но продолжал сидеть спокойно и старался, как бы помогая пилоту, сквозь разрывы в дымном шлейфе углядеть прогалину в лесу или плоскую долину для посадки. Самолет все же сел на кочковатом поле, всем набило синяков, потом пилоты выводили пассажиров, выталкивали их из самолета. Люди, не соображая, хватали свои вещи, чемоданы, сумки, а пилоты кричали и гнали их, чтобы они отошли от самолета… И уже издали Шубин увидел, как самолет взорвался, и с каким-то странным удовлетворением понял, что он-то успел взять свой чемодан.
Сверху по лестнице спускался, покачиваясь, парень в дубленке.
— Затормозились? — спросил он. — Хочешь, я тебя освобожу?
Шубин не понял его, он забыл, что только что был арестован, потому что между той сценой в номере и виденным в вестибюле была непроницаемая вековая граница.
— Что? — спросил Шубин.
Милиционер сказал:
— Туда нельзя.
— Ну и дела, — сказал парень в дубленке. — Свободная страна, свободный город. Кого хотят, того хватают.
Он оттолкнул милиционера, и милиционер отступил, потому что не ощущал себя сейчас милиционером.
— Погоди, — сказал Шубин. — Там опасно. Какой-то газ.
— Газ так газ.
Парень был силен и по-пьяному размашист.
Эля зашлась в кашле.
Шубин сказал парню:
— Как хочешь, только поздно будет.
— Да нельзя же, нельзя! Там все мертвые лежат! — закричала Эля и снова закашлялась.
— Какие такие мертвые? — парень отрезвел. Ему не ответили. Шубин поддерживал Элю, которой стало плохо, ее начало рвать. Она старалась сдерживаться, но Шубин подвел ее к урне, что, к счастью, стояла на лестничной площадке.
Парень прошел на площадку и загляну вниз. И остановился. Потом выругался, запахнул дубленку и побежал наверх.
Шубин поддерживал обмякшую Элю, ему стало страшно, что она отравилась.
— Ты как? — спросил он. — Это от волнения. Сейчас пройдет.
Словно старался уговорить ее, что это не имеет отношения к желтому мареву, к тому что они увидели.
— Мне лучше, — сказала Эля. — Ты извини.
— Тебе надо наверх, в номер, тебе надо лечь, — сказал Шубин.
— Да, конечно, — Эля сразу согласилась.
— Где ключ от моего номера? — спросил Шубин.
— Ключ? Я его дежурной отдал, — сказал милиционер.
— Пошли наверх, — сказал Шубин. — Надо позвонить.
— Точно, — милиционер вдруг улыбнулся с облегчение. Словно получил толчок, вернувший его к реальности.
И он первым побежал наверх.
Шубин достал платок, и Эля вытерла рот.
Когда они поднялись вслед за милиционером наверх, то поспели как раз к тому моменту, когда дежурная по этажу привстала от удивления, увидев, что милиционер возвращается один. Она спросила:
— А что? Что еще? Я денег не брала.
— Ключ от номера. Быстро! — сказал Шубин.
Дежурная стала копаться в ящике с ключами.
— А что? Случилось что, да?
— Внизу несчастье. Авария, — сказал Шубин. — Вниз на спускайтесь. И никому не разрешайте. Стойте на лестнице и никого не пускайте.
— Убили кого, да? Кого убили?
Милиционер увидел телефон на ее столе.
— Помолчите, — сказал он.
Он набрал три номера, ударил по рычагу.
— Через восьмерку, — сказала дежурная. — Город через восьмерку.
— Раньше бы сказали.
Милиционер набрал номер и стал ждать.
Шубин взял ключ. Он сказал милиционеру:
— Я отведу Элю в номер. Двести тридцать два. Я вернусь.
Милиционер кивнул и стал снова набирать номер. Дежурная стояла возле.
— Не отвечают, — сказал милиционер.
— Тогда пошли ко мне, позвоним от меня. Может, телефон неисправен.
Они втроем побежали по коридору. В номере горел свет. Его забыли выключить. Милиционер прошел к столу, отодвинул банку с бразильским кофе и начал набирать.
— Через восьмерку, — напомнил Шубин.
— Он подошел к окну и откинул ШТОРУ. Почему-то раньше это не пришло в голову. Ведь в этом ответ на все вопросы — случилось ли это только в гостинице или и на улице.
Окно было как бы большим экраном, отделяющим Шубина от того, что он увидел. На площади перед вокзалом по прежнему горели фонари. Их желтый свет как бы рождал ответное желтое мерцание, поднимающееся от земли. Снег потерял свою ночную голубизну. Это был стоп-кадр.
Площадь была неподвижна.
Человеческие фигурки были разбросаны по площади, будто их, куколок, высыпали с большой высоты. Они были везде. Совсем маленькие, кучками, темными пятнами — возле вокзала и на троллейбусной остановке. Реже на самой площади, между редких машин и у киосков. Совсем мало — справа, на тротуаре, возле темных магазинов.
Еще были машины. Одна из них на скорости налетела на столб, и тот вошел в радиатор, как бы обнятый им. Дверца в машине распахнулась, и водитель до половины выпал головой на мостовую.
Шубин хотел обернуться и сказать, чтобы другие тоже подошли и смотрели, но тут он увидел, как на площадь въезжает высокий «Икарус». Желтое мерцание поглотило его колеса и заклубилось впереди. Видно, водитель понял, что впереди неладно. Автобус резко затормозил. Открылась дверь.
Шубин стал рвать на себя окно, забыв повернуть задвижку, — он хотел предупредить водителя.
Тот показался в дверях. Огляделся, спрыгнул на мостовую и уже подошвы так и не успели коснуться асфальта — он согнулся и упал головой вперед.
Дернулся, будто хотел отползти… и замер.
— Нельзя! — кричала Эля, и Шубин только сейчас услышал ее крик. Она повисла на его руке, отрывала ее от окна, чтобы он его не открыл.
— Ты смотри! — пытался объяснить ей Шубин.
— Я все понимаю, я все видела… ты не поможешь — они же не слышат!
Милиционер, не выпуская трубки из руки, тоже смотрел на автобус.
Пассажиров в нем было немного. Человека три.
Первый из них появился в открытых дверях сразу за водителем и задержался на верхней ступеньке, глядя вниз. Он смотрел на водителя и, видно, что-то говорил. Потом повернулся внутрь автобуса — к нему подошел второй пассажир. Затем пассажир начал спускаться вниз. Но медленно, осматриваясь. Шубину было видно, как ноги его утонули в желтом мерцании, взметнувшемся облачком навстречу. Пассажир, испугавшись, хотел подняться обратно в автобус, но вдруг ноги его подломились, словно он хотел усесться на ступеньку, и, нырнув половой вниз, он упал на водителя.
Шубину наконец удалось открыть окно.
— Назад! — закричал он отчаянно. — Не выходите!
Неизвестно, услышал ли второй пассажир крик или сам догадался, что выходить нельзя, но он обернулся к женщине, последней пассажирке, что собиралась выйти через заднюю дверь. Та остановилась, оглянулась. Отмахнулась от его слов и — через несколько секунд уже лежала на мокром снегу у задней двери.
Остался последний пассажир. Он отошел от двери, видно было, как он прижался лицом к стеклу, стараясь разглядеть, что там, на площади. Эля закрыла окно.
Милиционер сказал, показывая трубку Шубину:
— Не отвечают.
— Милиция одноэтажная? — спросил Шубин.
— Дежурная часть на первом этаже.
— А второй этаж есть?
— Второй этаж? Зачем?
— Если газ добрался до первого этажа, то на втором могут остаться люди!
— Но там сейчас нет никого. Ночь.
— Тогда звоните в городское управление. Звоните в горком! В «Скорую помощь»! Неужели непонятно!
— А я не знаю, — сказал милиционер жалобно. — Я наш телефон знаю, а других не знаю.
— Хорошо, — сказал Шубин. — Пошли к дежурной. У нее справочник может быть. Эля, милая, не выходи, хорошо? Я скоро вернусь.
— Ты куда, Юра?
— Надо узнать телефоны.
— А я?
— Ты тоже звони. Звони Николайчику. Кого знаешь — звони. Надо, чтобы принимали меры.
— А что случилось? Это газ?
— Откуда я знаю? Мы же с тобой вместе были.
— Мне нужно домой, — Эля остановила его. Милиционер стоял в дверях, ждал. Он признал главенство Шубина и его право распоряжаться.
— Зачем те е домой? Жить надоело?
— Митька дома.
— Ты на каком этаже живешь?
— На четвертом.
— И пускай спит. Он с кем?
— С мамой.
— Тогда позвони маме и скажи, чтобы заперлись и никуда не выходили. И пусть посмотрит в окно — есть ли желтый туман. Только ты ей лишнего не говори, не пугай, понимаешь, только не пугай.
Эля покорно слушала, кивала, словно старалась запомнить, а потом сказала:
— У нас телефона нет.
— Звони соседке.
— У нас в доме нет телефонов.
— Звони Николайчику домой. У него-то есть?
— У него есть.
Шубин с милиционером вышли в коридор. Из-за соседней двери доносилась музыка. Слышны были громкие голоса.
— Надо будет поставить кого-то на лестнице, — сказал Шубин.
— Чтобы не пускал жильцов вниз.
— Они на лифте могут спуститься, — сказал милиционер.
— Посмотрим.
Дежурной по этажу на месте не было. Вместо нее они увидели человека с чемоданом. Это был один из командировочных, грустный горбун. Он покорно стоял возле столика дежурной.
— Вы куда? — спросил Шубин.
— Я уезжаю, — сообщил командировочный. — А ее нет. Мне ключ сдать надо.
— Вот вы и будете стоять на лестнице. Вот здесь, — сказал Шубин. — И никого не пускать вниз.
— Это еще почему? — спросил горбун. — Мне уезжать нужно.
— Сержант, объясните, — сказал Шубин. Он увидел горящий свет в комнате горничной. Может, дежурная скрывается там? Нет, комната пуста.
— Не может быть, — говорил горбун милиционеру. — Это вымысел. Я был на улице полчаса назад.
— Ваше счастье, сказал Шубин раздраженно, — что вы вернулись живым.
Он дернул ящик в столе дежурной. Он был заперт. Шубин рванул сильнее.
— Что вы делаете? — спросил горбун.
— Вы стойте, где вам сказали! — рявкнул Шубин.
— Стойте, стойте! — поддержал его милиционер. — А чемодан оставьте. Никто его не возьмет.
Горбун, все еще сомневаясь, сделал несколько шагов к лестничной площадке, но чемодана не выпускал.
Ящик с треском вылетел из стола. Посыпались бумажки. Шубин начал ворошить их, надеясь отыскать какую-нибудь тетрадь или список телефонов.
Зажужжал, проезжая мимо, лифт.
— Черт! — вырвалось у Шубина. Он кинулся к лифту. Он пока он бежал к нему, услышал, как лифт остановился на первом этаже, его двери открылись. Кто-то вскрикнул. И снова тишина. Красный огонек продолжал гореть рядом с дверью лифта.
— По крайней мере, теперь его уже никто не использует, — сказал Шубин.
— А что? Что случилось?
— Спуститесь на один пролет вниз, — сказал Шубин горбуну, — но не больше — загляните вниз и тут же возвращайтесь обратно, если вам мало того, что сказал сержант.
— Но он сказал — там отравление газом.
— Вот именно.
Горбун осторожно пошел вниз.
Наверху кто-то забарабанил в дверь лифта — видно, не мог вызвать и сердился.
— Я пойду наверх, — сказал Шубин. — Может, у кого из дежурных есть телефонный справочник. Вы знаете, что делать?
— Так точно, — ответил милиционер, который не знал что ему делать.
Шубин подбежал к лестнице. Остановился. Где этот чертов горбун? Вместо того чтобы бежать наверх, Шубин сошел на несколько ступенек ниже. То, что он увидел, его не испугало: разозлило.
Горбун сидел на нижней ступеньке лестницы, откинув голову к стене и приоткрыв рот. Чемодан он продолжал держать на коленях.
— Эх, черт, — сказал вслух Шубин. — Проверить решил!
Он посмотрел на холл. Он уже привыкал к этому зрелищу. Оно было невероятным, но не сказочным и не граничило со сном. Это была тяжелая реальность, и мозг ее воспринимал трезво.
Уровень желтого мерцания поднялся. Зал был залит им метра на полтора. От движения газа контуры предметов были размыты, и казалось, что люди движутся. Шубин заставил себя не смотреть более на холл.
Наверху милиционер по прежнему стоял у телефона.
Он увидел Шубина и обрадовался.
— Нигде не отвечают, — сказал он, смущенно улыбаясь, словно был виноват в этом. — Я в «скорую» позвонил и в пожарную команду. И никто не подходит. Странно, да?
— Плохо, а не странно, — сказал Шубин.
— Вы думаете, что и там? — спросил милиционер.
— Мы с вами вместе смотрим это кино, — сказал Шубин. — Я пойду наверх, поищу телефонный справочник. Я хочу дозвониться до заводов или до аэропорта.
Он не стал говорить милиционеру о горбатом командировочном. Вернее всего, милиционер забыл о нем.
Шубин не успел подняться до третьего этажа, как услышал, что сверху, громко и весело разговаривая, спускается группа людей.
— Нам нет преград ни в море, ни на суше! — загудел бас.
— Стойте! — приказал он, отступая на шаг перед поющими гостями и видя лишь напряженное лицо Гронского.
— Что еще? Это что еще, нам мешают петь! — воскликнула толстая матрона. — Витя, он мешает!
— Он пьян! — нашелся референт. — Уже милицию вызывали, а он все хулиганит.
— И мы тоже пьяные! — запела матрона. — Давайте петь вместе.
Шубин резко оттолкнул ее и оказался лицом к лицу с Гронским.
— Отойдите сюда, — показал он наверх. — Мне надо сказать вам два слова.
— Ты поосторожнее! — закричал референт. — Без хулиганства.
Гронский был насторожен и зол. В глазах читалось опасение: если Шубин смог вырваться из цепких объятий милиции, значит, он нашел какой-то ход, какие-то связи? Какие?
— А вы, — сказал Шубин остальным, — стойте здесь. И не спускайтесь ниже.
В голосе Шубина была та уверенность в праве приказывать, что быстро угадывается и признается людьми иерархии. Это умение, происходящее от внутренней убежденности, трудно подделать.
Компания прервала пение, все замолчали. Стояли, глядели на Гронского, будто он был старшим в этой стае и ему принимать решение.