Сазонову дали пожизненную каторгу, Сикорскому – двадцать лет каторжных работ. За убийство министра внутренних дел монархия их не казнила, побоявшись усилить презрение и ненависть к себе со стороны общества очередными смертными казнями. Впрочем, революционеры и либералы давно знали, что выжить на каторге в Шлиссельбурге практически невозможно, просто в этом случае смерть быструю заменяли смертью медленною. Сазонов только в Шлиссельбурге узнал, что Прасковья Ивановская была почти Членом исполнительного Комитета «Народной Воли». Он писал ей из тюрьмы: «Когда я оглядываюсь назад, на это бранное поле, усеянное головами тех, кто был дорог бесконечно, за кого тысячу раз готов был бы умереть, с кем неразрывно и тесно связывали самые светлые чувства – тоска гнетет меня. Мне кажется тогда, что я жил какою-то особенною, прекрасною жизнью, среди людей, которые странно не похожи на других людей. Озаренные сиянием, они в моих глазах вырастают в гигантов. Хочется преклоняться перед ними. Я хорошо помню: «умереть за убеждения – значить звать на борьбу», и моя тоска по погибшим претворяется в жгучее чувство мести их палачам и в жажду борьбы против ужасных условий, которые обрекают на гибель прекрасное, доброе, борьбы за идеалы, во имя которых они сложили головы, озаренные сиянием этих идеалов. Дорогая и глубокоуважаемая! Я теперь узнал, кто Вы, знаю Ваше прошлое и с тем большим чувством уважения преклоняюсь перед Вашим прекрасным образом».
Егор Сазонов погиб в ноябре 1910 года, в протесте за своих товарищей по партии, над которыми по Зерентуйской каторжной традиции издевались забайкальские тюремщики. К этому времени десятки тысяч либералов, ставших революционерами, в тысячах экземплярах читали его «Исповедь», написанную на сибирской каторге:
«Что я мог сказать в объяснение своего преступления.
Меня обвиняют в том, что я принял участие в тайном сообществе Б.О.П.С.Р., которое поставило себе целью насильственное посягательство на установленный в России основными законами образ правления и ниспровержение существующего в Империи общественного строя, а также совершение убийств должностных лиц посредством разрывных снарядов, а также в том, что я убил министра внутренних дел Плеве, в видах осуществления указанных выше целей.
На это я могу ответить: да, я имел честь принадлежать к партии социалистов-революционеров и имел честь быть членом ее Боевой Организации, по поручению которой убил господина Плеве. Не признаю ни себя, ни Боевую Организацию виновными.
Задачи нашей партии слишком широки и многочисленны, чтобы их можно было уместить в формулу предъявленного мне обвинения. Одной из задач партии социалистов-революционеров, которую она выполняет террористическими актами своей Боевой Организации, является отвечать должным образом, то есть вооруженной рукой, там где произвол правительственных чиновников доходит до того, что не щадит не жизни, ни чести русских граждан, ни жизни, ни чести русских революционеров.
Наша партия принципиально враждебна всякого рода насилиям. Как идеалы партии, так и приемы борьбы за них отличаются мирным характером. Насколько мирны наши идеалы, это видно из того, что правительством допущены к всеобщему употреблению многие книги социалистического направления. Мы не возбуждаем в обществах междуклассовые раздоры. Они возникают помимо нашего участия, потому что не мы создали классы населения, потому что общество не представляет чего-то целого, связанного одним неделимым интересом. Сколько в обществе групп населения, отличающихся одна от другой способом добывания средств к жизни, столько же разнообразных и враждебных друг другу интересов. У крестьян и рабочих одни интересы, у их эксплуататоров, промышленников и помещиков, иные. Мы, социалисты, поддерживаем интересы трудовых классов населения. Нашей задачей является изучение нужд трудового народа и изучение путей, ведущих к их удовлетворению. Мы, социалисты, находим, что в обществе, не должно существовать эксплуатации одного класса другим. Для этого – все средства производства, фабрики и заводы с машинами, и земля должны принадлежать не отдельным лицам, а обществу, должны находиться под контролем и управлением общества. Таков наш конечный идеал, предвещающий мир на земле и в человеках благоволение. Все остальные наши задачи строго согласованы с ним, как с нашей путеводной звездой. Задачей дня мы ставим – добиваться, чтобы эксплуатация рабочих хозяевами и народа государством была наивозможно самая легкая. Мы идем к народу с нашими мирными идеалами, чтобы сделать его отношение к его собственным интересам сознательным, чтобы научить его наиболее разумным способам борьбы за них.
Без нас возникла на фабриках и заводах стачки и забастовки, сопровождавшиеся порчей машин. Без нас происходили аграрные волнения, во время которых избивали помещиков. Мы стремимся, насколько можем, удержать рабочих и крестьян от насилий, придать их борьбе за профессиональные интересы мирный характер. Насилия происходят не от того, что мы их преподаем народу, а потому что народ находится в совершенно иных условиях по отношению к закону, по сравнению с его хозяевами и эксплуататорами.
Эксплуатация поставлена под защиту закона, борьба с ней преследуется законом. Мы, социалисты, не навязываем народу наших идеалов, мы лишь хотим говорить ему правду о них. Мы ведем проповедь посредством слова и печати. Насилие мы ненавидим и презираем, мы уверены, что насилие бессильно против идеи. Как бы ее ни душили, как бы ни распинали, как бы ни стирали с лица земли ее носителей, – она всегда снова и снова воскреснет еще более обновленной и окрепшей. Наше отношение к государству в сущности безразлично, лишь бы народу было позволено свободно высказаться и бороться за свои интересы, лишь бы у нас, социалистов, не отнимали этого права. Там, где народ и социалисты обладают таким правом наравне с другими классами населения, – мир и благоденствие государства не потрясаются от социалистической пропаганды. Хотя и там, конечно, богачи и собственники вопят о насилиях и внутренних врагах отечества, но законы свободных государств гласят иное.
Наша ли вина, что мы, русские социалисты, силою обстоятельств становимся революционерами? Все наши попытки к мирной деятельности встречают беспощадное гонение со стороны государства. Было время, в 90-х годах, когда некоторые русские социалистические фракции избегали говорить рабочим о какой-либо политике. Эти «экономисты» за свою деятельность также объявлялись государственными преступниками. Русские социалисты каждодневно на опыте убеждались, что свободное высказывание мнения, свободная мирная борьба за интересы – в русском государстве невозможна. Поэтому в число других задач русские социалисты включили еще задачу – добиваться такого порядка в государстве, при котором станет возможно говорить и писать согласно убеждению. Такое право дорого не для одних нас, социалистов, но дорого для всей России.
Нас, социалистов, могло бы и не быть, а потребность свободы слова оставалась бы одинаково насущной. Общественное мнение в России не имеет законных способов для высказывания. Свободно, даже слишком, до нахальства свободно, может говорить только печать одного лагеря. Русское общественное мнение громко кричит по тем вопросам, по которым печати вовсе запрещено высказываться. Оно громко кричит в тех случаях, когда газеты испещряются цензурными чернилами, когда они приостанавливаются, когда подвергаются выговорам и закрытиям. Русское общественное мнение громко кричит, когда председатели земских, городских и других собраний запрещают говорить ораторам, в соответствии с их взглядами и убеждениями. Русское общественное мнение свободно тогда, когда сковано.
Поэтому мы, русские социалисты и революционеры, считаем себя нравственно вправе утверждать, что в России правительство не дает высказываться мнению большинства населения, не знает этого мнения и идет против потребностей и желаний этого большинства населения, не знает этого мнения и идет против потребностей и желаний этого большинства, то есть не исполняет своего назначения. Об этом мы принуждены заявлять народу, мы принуждены распространять идею о необходимости изменения существующего в России порядка.
Мы проповедуем, что народу необходимо: право свободно высказывать свое мнение с помощью печати, собраний и сходок, право участия в обсуждении и издании законов, право контроля над государственными доходами и расходами.
Да, мы, социалисты-революционеры, проповедуем это, и значит, проповедуем строй иной, чем существует теперь в Российской империи. Но ведь пока мы только проповедуем. Наше орудие – слово, печать. Где же тут насильственное ниспровержение существующего режима? Кто оказывает насилие?
Слово наше не успеет раздаться, а нам уже зажимают рот и томят нас за слово в тюрьмах и ссылках. Наша печать считается «нелегальной», авторы наших писаний, даже наши простые типографщики на опыте познают всю сладость жизни в сибирских тундрах. Простое чтение наших брошюр считается государственным преступлением.
Слово наше не успеет раздаться, а нам уже зажимают рот и томят нас за слово в тюрьмах и ссылках. Наша печать считается «нелегальной», авторы наших писаний, даже наши простые типографщики на опыте познают всю сладость жизни в сибирских тундрах. Простое чтение наших брошюр считается государственным преступлением.
Нас преследуют, как государственных преступников и подвергают наказаниям за участие в кружках и сходках, на которых обсуждаются наши задачи. Нас подвергают унизительным телесным наказаниям, бьют нагайками, топчут конями и расстреливают, когда мы решаемся толпой выйти на улицу, чтобы заявить там публично о наших желаниях и требованиях.
Мы лишены покровительства закона, мы объявлены внутренними врагами народа и политическими преступниками, хотя это не одно и то же. Да, тут много насилия, слишком много, даже по горло, так что захлебнуться можно. Но с чьей стороны насилие? С нашей ли? Или уж русский народ такой несчастный, что на его языке понятие «слово» равнозначаще с насилием?
Поэтому пусть не говорят, что Партия социалистов-революционеров стремиться насильственным путем сделать что-то. Ни в задачах партии, ни в ее приемах деятельности и борьбы пока нет ничего похожего на насилие.
Может быть, обвинение партии эсеров в посягательстве на насильственное ниспровержение чего-то означает, что партия произведет когда-нибудь сначала политический переворот в России, а затем социальный? Партия не предрешает вопроса о том, каким путем сменяется тот или другой строй на желанные. О социальной революции замечу, что о переустройстве общественного строя в империи на началах социализма даже говорить серьезно нельзя. Стремление к такому «переустройству» было бы не делом серьезной партии, а ребяческой забавой. Перестроить общественный строй в империи на началах социализма, – этого не могла бы сделать даже наша всесильная бюрократия. Как просто иной раз понимаются задачи нашей партии, и при таком понимании нас, членов партии, отсылают на эшафот.
Россия получит социалистическое переустройство, может быть, тогда, когда самого этого имени «Россия» не останется на земном глобусе. Так, может быть, далеко конечное торжество наших социалистических идеалов. Это торжество произойдет не в одном государстве, а пройдет грозой по всей земле. Но она, несомненно, не наступит ни на одной точке земного шара, пока стоит несокрушимо Российская несокрушимая империя, потому что до сих пор об эту «твердыню» разбивались все самые лучшие прогрессивные стремления всех лучших людей нации. А пока они под знаменем социализма бьются за социальные реформы в современных государствах и идут под этим знаменем дальше всех буржуазных партий. То же делаем и будем делать мы, русские социалисты. Мы требуем серьезных рабочих реформ в пользу народа.
Что касается вопроса о политической революции, то русское правительство должно понять, что оно пляшет на вулкане. Мы, социалисты-революционеры, пока ведем мирную проповедь о том, что неограниченный режим в империи получил смертельную рану еще сорок лет тому назад. Его время ушло вместе с падением крепостного права, соответствовавшего патриархальной системе. Народ вместе со свободой от крепостного ига получил право рассчитывать на самостоятельность мысли и управления своими судьбами. История русского народа все время ждет продолжения. Продолжение должно быть – и будет! Вопрос в том, кто его впишет и поведет, сам ли народ или начнут писать сверху?
Мы, социалисты-революционеры, пока боремся с существующим режимом мирными путями. Нашей задачей является выяснить народу всю неудовлетворительность отжившей и уже стеснительной системы. Нашей задачей является организовать мнение большинства в государстве или, по крайней мере, того меньшинства, которое в данное время составляет руководящую по нравственному значению и по энергии силу в государстве, и стоит дороже и весит больше, чем остальная инертная масса. Задача правительства – идти на встречу желаниям народа.
Все задачи партии социалистов-революционеров не дают и намека на насилие. Все приемы ее борьбы ведутся только посредством слова, доказательства и убеждения. Ими бы партия и удовольствовалась бы, если бы в Росси хоть сколько-нибудь была возможна словесная борьба, свободная, идейная борьба.
Печальная необходимость террористических актов упала на голову парии, всецело занятой мирной борьбой. Программа партии эсеров решительно заявляет, что партия никогда не позволила бы себе прибегать к оружию, если бы к этому ее не вынуждал безграничный произвол чиновников. Только на насилие она отвечает насилием. Лишь в тех случаях, когда министры и чиновники отказывают нам в праве говорить человеческим языком, мы говорим «языком иным». Лишь тогда, все иные средства борьбы исчерпаны, когда преступления сановников вопиют к небу, а небо молчит, мы отвечаем смерть за смерть, за невыносимые муки, за унижение человеческой личности в гражданине и революционере.
Вся деятельность Боевой Организации говорит о том, что она призывается партией лишь в специальных случаях. Ее акции носят рефлекторный характер, соответствующий характеру импульсов. Социалисты-революционеры больше, чем кто-либо, понимают, что идеи на штыки не улавливаются, что не бомбами разбиваются системы. Идея побеждается и уничтожается идеей. Система падает, когда подгнили и разрушились поддерживавшие ее основания.
Наша партия считает «Народную Волю» своей матерью. Теория народовольцев и их детей социалистов-революционеров по взглядам на задачи рабочих и крестьян – одно и то же. Мы, эсеры, дети восходящего ХХ века, за собою чуем народную силу. Система уже падает под давлением народного недовольства. Если мы, по примеру наших духовных отцов народовольцев, снова взялись за оружие, то это лишь потому, что представители отживающей системы, расхитившие самодержавную власть, совершенно выходят из пределов человеческого отношения к нам, революционерам и недовольному народу. С нами обращаются как с гонимым избиваемым зверем. Поэтому, мы оскалили зубы, поэтому мы взялись за оружие.
Против системы – народ, крестьяне, рабочие и присоединяющаяся к ним интеллигенция.
Террор против террора забывшихся в своем произволе сановников, смерть за смерть, раны за раны и за бесчестие. Революционный суд для безответных перед законом и народом олигархов.
Министр Плеве, борясь с народным недовольством, прибегал к самому грубому насилию, он совершил величайшие преступления.
1. Плеве предал казни, заточил в крепости и подвергал всякого рода мукам и наказаниям наших товарищей, которые были вынуждены им же самим восстать против убийц и угнетателей народа. К такого рода фактам мы, социалисты-революционеры, не можем относиться иначе, как к преступлениям и вина за такие преступления падает на человека, заправляющего внутренними судьбами государства.
2. Плеве в свою бытность директором Департамента полиции задушил «Народную Волю» виселицами, крепостями, каторгой, тюрьмами и ссылками. Народ бы не имел права не припомнить своему старому палачу его прежних преступлений, когда тот снова наложил свою руку на народную грудь. Речь о забвении могла бы быть лишь в том случае, если бы Плеве новой деятельностью старался бы искупить старую.
3. Плеве еще до войны с Японией устраивал войну внутри государства. Он смотрел на Россию, как на вражескую страну и заливал ее почву кровью граждан.
В расстреливании рабочих больше всего виновен Плеве, хотя не он сам лично командовал солдатам «пли». Он виновен потому, что расстрел происходил по его инициативе и приказам агентов министерства внутренних дел, которые исполняли волю пославшего их. Не наказывая преступников губернаторов, Плеве этим самым санкционировал их действия и подавал соблазн другим сановникам поступать столь же жестоко.
4. Человеческое достоинство русских граждан в правление Плеве подверглось величайшим унижениям. Крестьяне и рабочие подвергались массовому телесному наказанию – фон Валь и Оболенский повышены и награждены.
Русские революционеры на каждом шагу унижаются и избиваются в участках полицейскими и шпионами. Бьют и унижают их в тюрьмах и часто их положение там становиться до того невыносимым, что заключенные отказываются от пищи и морят себя голодом, чтобы заявить свой протест против угнетения и против оскорблений.
5. Плеве давил голодный народ под бременем тяжелых налогов. Он вместо хлеба подавал камень, с нагого снимал рубаху. Плеве изнурял народ, тратя его трудовые деньги на развитие сыска в России и на охрану своей особы.
6. Плеве допустил, чтобы совершилось ужасное избиение кишиневских евреев. На глазах бездействующей полиции там избивались еврейские старики, женщины, дети, женщины подвергались поруганию, имущество еврейской бедноты истреблялось и подвергалось дневному грабежу.