В следующий миг течение ударило снизу, подхватило плот, понесло мимо скал. Дядя Костя и Голуб как безумные работали веслами, отпихиваясь то от одного, то от другого «бараньего лба», и лишь благодаря их невероятным усилиям плот снова не посадило на скалу. Впереди кипел очередной порог, Голуб орал что-то командирским голосом, начисто позабыв позорные мгновения, а Георгий так и стоял на коленях, прижав к груди левую руку, будто больную, недоверчиво шарил взглядом по бревнам и, помнится, думал: кто же все-таки записался на пленку? Голуб или медведь? Оба ведь были на равном расстоянии от сканера, испытывали примерно одинаковые эмоции, – чей же страх оказался сильнее?..
Это уж потом он начал проклинать себя за дурость. С другой стороны, прояви разумную осторожность, оставь сканер в Москве или Тынде, никогда не узнал бы того, что знает теперь.
Не узнал бы… Не испытал бы всего этого ужаса. Не чувствовал бы себя таким беспомощным и несчастным. Не изведал бы, что такое выбор между жизнью и смертью – добро бы только своими! А вот когда тебе – только тебе! – надо решить, где именно поставить запятую в сакраментальной фразе: «Казнить нельзя помиловать», и запятая не просто знак препинания, но судьбы миллионов, десятков, сотен миллионов… И спасти их означает стать убийцей только одного человека – бывшего друга.
Кто, оценив всю эту ответственность, в конце концов не скажет заодно с Георгием: «Меньше знаешь – лучше спишь»?!
* * *А заснуть так и не удалось. Кто-то тяжело умащивался в соседнее кресло, бормоча:
– А что она сучка, я еще когда говорила. Сучка гулявая. Ну вот и догулялась!
Георгий обреченно вздохнул. Чуть не всю дорогу до Тамбовки он слушал повествование о каком-то местном докторе, к которому вдруг вернулась его бывшая жена и разбила новую семью. Теперь, кажется, предстояла очередная сага… Интересно, чего натворила эта «гулявая»? Тоже что-то разбила?
Георгий открыл глаза и увидел, что все пассажиры, будто на сеансе Кашпировского, оцепенело уставились в одну точку. Повернул голову.
Точка, впрочем, оказалась достаточно обширной и состояла из четырех составляющих: трех мужчин и одной женщины. Но Георгий увидел только одно, одно-единственное лицо, и ему стоило огромных усилий не схватить с колен газету и не прикрыться ею.
В следующее мгновение он вполне овладел собой и даже смог слегка зевнуть. Это дало возможность прикрыть рот ладонью и хоть как-то отгородиться от коротких, мгновенных взглядов, которыми эта троица профессионально обшаривала пространство вокруг себя, мгновенно впечатывая в память все детали окружающего, все лица.
Они прошли, и Георгий, ощущая в груди какой-то захолоделый ком, заставил себя повернуться вслед: так поступили все, а он не должен был сейчас выделяться из толпы. И вместе со всеми он видел, как один из мужчин, любезно улыбаясь, перекинулся словцом с бородатыми ребятами в энцефалитках, которые устроились в последних рядах кресел, – и компания мигом снялась с места, перешла в другой салон, волоча за собой свои огромные рюкзаки и несколько спиннингов в чехлах: как будто в путину кто-то что-то ловит спиннингами!
Те трое рассредоточились в последних рядах, замкнув собой три стороны некоего незримого квадрата. В четвертый, в самом дальнем углу, села женщина – в смысле, вынуждена была сесть. Она наклонилась вперед, свесив голову и опустив меж колен руки. Георгию показалось, что эта поза выдает крайнюю усталость, оцепенение, а вовсе не стыд. Он успел перехватить ее взгляд – глаза были совершенно пустые, незрячие. Вряд ли она вообще осознает случившееся, вряд ли замечает даже то, что и повергло в шок всех пассажиров «Метеора», – свои скованные руки.
Да, девица оказалась в наручниках… а это могло означать только одно: трое сопровождающих были милиционерами, сыщиками, операми, как их там еще называют. И какой бы опасной преступницей ни являлась эта ошеломленная особа, трое крепких парней надежно блокировали ее, отгородив от остальных пассажиров. То есть этим самым пассажирам бояться решительно нечего.
Постепенно мысль эта овладела общим сознанием, и момент утратил остроту.
«Метеор» отошел от причала, и пассажиры, постепенно заскучав от однообразия зрелища (преступница в ступоре, охрана не сводит с нее бдительных взоров), перестали выворачивать шеи, уселись поудобнее. Кто-то развернул снедь и потихоньку жевал, кто-то бездумно смотрел в окно, кто-то уже успел задремать. В передних рядах громко, со вкусом резались в карты, гомон ленивых бесед плавал в воздухе…
Георгий тоже отвернулся от интересного угла. Прикрыл глаза. В другое время он бы непременно задумался о падении, выражаясь по-старинному, нравов: зрелище преступника (преступницы, какая разница?) в окружении конвоя стало чем-то настолько тривиальным, что не привлекло общественного внимания дольше чем на пять-семь минут!.. Однако сейчас было не до извлечения квадратного корня морали. Он с трудом усмирял грохот сердца, пытаясь освоиться с мыслью, что в нескольких метрах от него сидит человек, представляющий для него, Георгия Кайсарова, смертельную опасность. Этого человека звали Виталий Пидоренко, и присутствие его в числе амурских, комсомольских или даже хабаровских милиционеров означало только одно: если они – милиционеры, то этот «Метеор» – космический корабль многоразового использования «Шаттл». Вот так-то…
Конечно, мелькнула мыслишка об ошибке. Теоретически Пидоренко никак, ну никак не мог оказаться на Амуре! В свиту Голуба он не входил – был фигурой другого ранга. К тому же, насколько знал Георгий, сейчас Пидоренко работал в Нижнем Новгороде – «натаскивал» дублера. Неужели почудилось?
Сидя с зажмуренными глазами, Георгий снова и снова вызывал в памяти это слегка веснушчатое, щекастое лицо с рыжеватыми бровями и рыжей волной, мягко прикрывающей низкий, как бы сплюснутый лоб. Это он, несомненно, ошибки быть не может! Значит, что-то случилось здесь, на Дальнем Востоке, что потребовало личного присутствия Пидоренко. Связано ли это как-то с Голубом? Вопрос, на который Георгий, пожалуй, не получит ответа. Все здорово осложнилось после того, как вышел из игры Валентин… вернее, был выведен. Но почему Виктория не сообщила об этой поездке? Или у Стрельникова в Хабаровске лежит факс для Георгия – с запоздалой информацией?
Возможно… Однако ситуация не столь уж патовая, как может показаться: да, Георгий мгновенно «сфотографировал» Виталия, но тот его явно не узнал!
Хотя бы потому, что Георгий Кайсаров сейчас на Зулейке. Это непреложный, многажды проверенный факт. А если так, здесь его быть не может. Не может быть, потому что не может быть никогда. К тому же…
Георгий запустил руку в свою густую черную гриву и вполне естественным жестом взъерошил ее так, что пряди упали на лоб. Движением, уже ставшим привычным, подкрутил усы.
Всего-то и требуется, что сидеть спиной к Виталию. А может быть, вообще сойти в Комсомольске с этого «Метеора» и добраться до Хабаровска поездом или самолетом? В этом есть смысл – если только Пидоренко и его команда сами не сойдут в Комсомольске, а то и в Амурске. Пути их неисповедимы!
Более или менее ясно только одно: цель, ради которой этот стервятник (а ведь ему сейчас надлежит кружить совсем в других просторах!) сложил крылья и пал на амурскую волну, сидит в нескольких шагах от Георгия. И эта цель – девчонка со скованными руками.
Он все-таки не смог удержаться – встал, бросил на сиденье затрепанные «Приамурские ведомости», а потом неспешно прошел мимо «предвариловки», как окрестил про себя этот загадочный четырехугольник. Цель вояжа вполне объяснима и законна: в том направлении располагается гальюн.
Мимоходом окинул любопытствующим взором невольных попутчиков. Двое «ментов» цепко смерили его взглядами. Девчонка не подняла головы. Виталию досталось обозревать спину Георгия.
Через приличное время он вернулся и уж тут едва подавил желание трусливо прикрыть лицо. Взгляд Виталия он ощутил как ожог. Главное было не встретиться с ним глазами – бесовская проницательность этого человека сродни змеиной реактивности!
Обошлось, кажется. «Ну уж если меня родной дядька не узнал, если Стрельников до сих пор косится…» – в который раз напомнил себе Георгий, усаживаясь на свое место и подавляя невольный озноб.
Плохо, что отсюда нет свободы обзора. Как бы это поестественнее перебраться в противоположные ряды кресел? Сесть вон там, чуть развернуться, прикрыться газетой… и приступить к наблюдению.
Он так и сделал – в компании с двумя-тремя пассажирами, которых достало назойливое солнце. Тут же уловил пристальный взгляд – взгляд-обыск, которым его удостоил один из «милиционеров» – невысокий, худой, чернявый. Он и впрямь был чем-то похож на замотанного жизнью опера, однако тонкие губы и срезанный подбородок придавали лицу жестокое выражение. Третьим в этой команде был кряжистый малый с белобрысой головой и безразличным взглядом бледно-голубых глаз.
«Крепкие ребята», – подытожил наблюдение Георгий, поудобнее размещаясь в своем новом окопе и подавляя желание обернуться. Не стоит слишком трепыхаться: до Комсомольска они уж точно никуда не денутся, разве что кто-то из них приставит ствол к уху рулевого и потребует причалить к какому-нибудь необитаемому островку, где они и сойдут – то ли для того, чтобы ждать там некоего секретного вертолета, то ли желая втихаря разделаться с пленницей, как некогда три мушкетера разделались с миледи.
«Три мушкетера», которым вдруг до того осточертел Д’Артаньян, что они прикончили его на холме Сакре-Кер…
Впрочем, какие, к лешему, они мушкетеры? Да и особа не тянет на миледи.
Сначала, с первого взгляда, она показалась Георгию испуганной девчонкой, с этими нелепыми русыми кудряшками, облепившими голову, будто мягкий меховой чепчик. Потом, поглядев пристальнее, он понял, что «преступница» не столь уж юна: ей лет двадцать шесть. Беда не красит человека и очень откровенно выдает его годы, а то, что девушка в беде, сомневаться не приходилось. Поначалу, конечно, мелькнула у Георгия мысль, будто присутствует он при какой-то грандиозной подставке и все четверо – одна шайка, но не мог понять смысла такой «маскировки», привлекающей к себе всеобщее внимание. К тому же знавал он девочек из команды Виталия, вернее, одну из них. До сих пор от этого знакомства мурашки бегут по спине, хотя ему лично она ничего плохого не сделала, скорее наоборот. Эта же, сероглазая, ничем на тех не походила. В ее бледном, измученном лице читалось даже не отчаяние – полная безнадежность. Знала небось, в чьи ручищи попала, что ее ждет. И Георгий в который раз удивился тому, что Виталий, во-первых, сам предпринял этот дальневосточный вояж, пожалуй, все-таки не имеющий отношения к передвижениям Голуба, а во-вторых, не прикончил на месте человека, перешедшего ему дорогу, – эту девушку. Выходит, она ему зачем-то нужна.
Вопрос: зачем? Насколько нужна? И пострадают ли его планы, если эту бледную русоволосую особу увести прямо из-под его носа?
Для того чтобы порушить планы Виталия, Георгий на многое был готов, ох на многое…
Он на миг прикрыл глаза, такой азарт вскипел в душе. Натянуть нос Виталию – да это ведь одна из составляющих, которая приведет его к цели! Однажды такое уже удалось – удалось блестяще, если вспомнить стрельбу на холме Сакре-Кер и то, что происходит теперь на Зулейке. Почему не попробовать еще разок? Только надо придумать, как это проделать…
Даже не будь его слух так обострен, он услышал бы позади возню. Сердце нетерпеливо стукнуло, но он обернулся не раньше, чем это сделали еще двое-трое пассажиров.
Что такое? Куда это собралась «группа захвата» вместе с задержанной?
Решили переместиться в другой салон? Но почему? Вроде бы солнце их здесь не достает. Или начинается тот самый процесс высадки на необитаемый остров?
Нет, уходят не все: чернявый остался стеречь «предвариловку». А двое, похоже, сопровождают девчонку в гальюн. Интересно, они ее хоть в этом месте, которое арабы называют «комнатой уединения», решатся оставить одну? А ведь в туалете есть иллюминатор, и ширина его вполне достаточна, чтобы…
Георгий поднялся, потянулся, достал из сумки сигареты. Он вообще-то не курил, однако мог при надобности пустить «дымовую завесу». Демонстративно похлопал себя по карманам, в одном из которых задребезжал полупустой коробок, и с просветленным видом ожидания первой затяжки устремился на верхнюю палубу – через другой, разумеется, ход, чем тот, которым Виталий выводил пленницу.
Палуба была почти пуста: так, покуривали несколько рыбарей, свернувшись в клубочки на сильном ветру.
Да уж, разошлась погода, ничего не скажешь!
Георгий спрятал сигареты со спичками подальше и неспешно прошелся по палубе, потом сел, как бы тоже отворачиваясь от хлестких порывов. Чуть перегнулся через поручень – и почти сразу увидел очень интересную картину: Виталий высовывался из иллюминатора, однако смотрел при этом отнюдь не на живописные утесы, от красоты которых у всякого нормального человека невольно перехватывает дух. Похоже, он пытается заглянуть в соседний иллюминатор – попросту говоря, подсматривает в туалет.
«А, да ты еще извращенец!» – брезгливо хмыкнул Георгий, хотя прекрасно понимал: особа без штанов, сидящая на унитазе, нисколько не интересует Виталия, он элементарно стережет ее. Белобрысый в это время, конечно, побрякивает наручниками перед закрытой изнутри дверью.
А ведь Пидор оказался парень не промах! Вот заиграли на быстро бегущей волне солнечные зайчики, створка иллюминатора откинулась, и Георгий совсем свесился вниз.
Так и есть. Пленница высунула свою русую голову, огляделась – и замерла, встретив ухмылку Виталия.
Георгий почти физически ощутил разочарование, которое овладело девушкой. Однако она не отпрянула тотчас, трусливо сделав вид, что просто любовалась округой, а несколько секунд мерилась с Виталием взглядами. И за это малое время торжествующее выражение на его конопатой физиономии изрядно полиняло, сменившись откровенной ненавистью.
«Ого!» – подумал Георгий и торопливо отпрянул, прежде чем Виталий сообразил проверить, не было ли свидетелей у этой молчаливой дуэли взглядов.
Был свидетель, был… и сделал два вывода, которые, собственно, просто-таки сами просились к осмыслению.
Первое – Виталий в этом деле не простой исполнитель, пешка. Это его игра. Здесь замешано что-то очень личное – ненависть, например. Георгий в этом почти не сомневался – все-таки он многое сделал для того, чтобы стать объектом смертельной ненависти Виталия, а потому чуял товарища по несчастью, что называется, за версту. Хотя здесь-то, на Амуре, будет более точным выражение: «Рыбак рыбака видит издалека».
Теперь вывод второй. Девица ненавидит Виталия столь же сильно, однако, если она затянула эту перестрелку взглядов, ее ненависть сильнее страха. Да, сероглазая вышла из ступора скорее, чем рассчитывали охранники! И первая неудача с попыткой побега отнюдь не сшибла ее с ног. А раз так… раз так, Георгию надо как можно скорее оказаться в открытом переходе между двумя салонами. Просто для того, чтобы убедиться в правильности или неправильности своих умозаключений.
Он уже начал спускаться, когда сообразил, что может не успеть. Если все пойдет так, как он предполагает, лучше оставаться по правому борту на верхней палубе. Ведь с той стороны берег ближе…
Но тут же Георгий с досадой покачал головой: нет, вряд ли она решится. Ведь на нее сразу наденут наручники, а со скованными руками…
И тотчас тяжелый всплеск сказал ему, что он ошибался. Все-таки решилась!
В следующее мгновение Георгий вскочил на бортик и, сильно оттолкнувшись от тонкого поручня, прыгнул в Амур.
* * *Он знал, как войти в воду, чтобы вынырнуть почти мгновенно, и оказался на поверхности почти одновременно с девушкой. И даже успел удивиться, что она вообще вынырнула: прыгать с «Метеора» – почти самоубийство! Она даже не прыгнула, а рухнула. Похоже, ее крепко оглушило: белые губы жадно втягивали воздух, глаза были совершенно бессмысленные.
Георгий подхватил ее, и тут рядом что-то тяжело ударилось о воду. Глянул мельком – и едва не пошел ко дну от изумления: «Метеор» уже дал задний ход. А рядом, на волнах, колыхался спасательный круг, брошенный чьей-то меткой рукой.
«Метеор» был совсем рядом; моторы глохли.
«Недалеко же ты убежала, бедняжка», – с невольной жалостью подумал Георгий: на нос уже вылез тот, чернявый; следом продвигался Виталий, а белобрысый страховал их сверху, выцеливая из пистолета парочку, бултыхавшуюся в волнах.
«Неужели выстрелит?!» Проверять, пожалуй, не стоило, однако Георгий дал себе слово припомнить им всем, а белобрысому в частности, этот «тир».
Ну а пока – делать нечего, Георгий начал надевать на девушку спасательный круг. И вдруг встретил ее взгляд.
Его словно ударило – таким ужасом были полны эти только что незрячие глаза. Бессмысленно отпихивая круг, а заодно и Георгия, она бормотала:
– Не надо! Не трогайте меня! Они будут стрелять, вас убьют! Они убили Валентина, Данилушку, всех! Да отплывайте же!
Вот так открытие. Она не просто боялась Виталия и его команды – она боялась за незнакомого ей человека.
Что-то тяжело взбаламутило рядом сизую амурскую волну: ага, чернявый плюхнулся. Поплыл красивым кролем, вмиг оказался рядом, выставил из воды маленькую голову, облепленную мокрыми волосами, вдруг сделавшись до странности похожим на водяную черепашку. Правда, в отличие от черепах он не был лишен дара речи:
– Все, ребята, хватит купаться. Поплыли, сушиться будем. А ты, герой, помоги ее выудить.
Делать нечего, пришлось Георгию подхватить девушку с другой стороны и с помощью чернявого вытолкнуть ее на нос, где уже махал пистолетом Виталий.
Единственное, что Георгий мог сделать для себя в этой ситуации, это очень естественно окунуться с головой, постаравшись, чтобы волосы прилипли к лицу: у Пидоренко, хоть он и сущий змей, глаза отнюдь не подслеповатые, как у всех существ его породы…