Он-то… А ты?
И еще один вопрос задай себе. Случалось ли с тобой в жизни такое? С сердцем твоим – случалось? Разве тихая, приличная тоска, в которой ты жила после смерти Валентина, сравнима с болью, скрутившей тебя сейчас? А ведь еще ничего, в сущности, не случилось. Но если случится – ты в жизни себе этого не простишь!
Выскочила в коридор. Лифта ни одного – как назло! Остановилась, надавила пальцем на кнопку вызова. Кнопка расплывалась перед глазами. Да и все вокруг теряло очертания. Опять слезы, но что в них проку? Слезами горю не поможешь. Неужели уже не поможешь?..
Ладно. Что бы там ни было – только бы скорее. Зоина пуля, в конце концов, ерунда и милосердие по сравнению с этой неизвестностью.
Лифт загудел, возвещая о своем прибытии. Тина рванулась вперед – и налетела на какого-то высокого мужчину, выходившего из лифта.
– Далеко собралась? – спросил он по-русски. Некуда, ну просто некуда деваться от этих соотечественников!
Попыталась обойти незнакомца, но тот почему-то крепко держал ее за плечи и не отпускал. Вскинула в бешенстве глаза – и не вдруг осознала, что перед ней Георгий.
Пол закачался под ногами, словно весь этаж вдруг превратился в кабину огромного тряского лифта. А может, это был сейсмический толчок? Впрочем, ей сейчас все безразлично, тем более взгляд гаденыша-лифтера, с оскорбленным видом поджавшего губы. Наверное, этот юнец был блюстителем нравственности и полагал неприличным, когда в общественных местах женщины, заливаясь слезами, бросаются мужчинам на шею, а те подхватывают их на руки и уносят в номер. Возможно, богатый опыт подсказывал лифтеру, что дружескими увещеваниями подобные ситуации не заканчиваются?..
* * *Тина лежала на ковре и чувствовала, как по спине пробегают мурашки. Здесь, внизу, легкое «дыхание» кондиционера казалось сквозняком. Надо бы чем-нибудь накрыться, но она скорее согласилась бы тут же умереть от воспаления легких, чем высвободиться из объятий Георгия. И никакой это не озноб, а сладкие судороги блаженства…
Коснулась губами прохладного плеча Георгия. Тихонько подышала, согревая его. Послышался смешок:
– Давай укроемся, а?
– Давай, – пробормотала Тина. – Только ты не двигайся.
– Привет! А как же укрываться?
– Ты укроешь меня, – шепнула вкрадчиво. – А если хочешь, я тебя.
– Хочу. Давай! – Он резко перевернулся на спину, увлекая ее за собой.
Тина, задыхаясь, взглянула в его запрокинутое лицо и еще успела подумать, что кондиционер, наверное, кто-то сразу выключил…
– Неужели снова мерзнешь? – раздался его голос, и Тина открыла глаза, удивившись сумраку, воцарившемуся вокруг.
– Нет, а что?
– Ты дрожишь.
– Это я смеюсь. А может, и плачу, сама не знаю.
– Почему?!
– От счастья.
Он промолчал, лишь крепче прижал ее к себе. Потом сказал:
– Да. Понимаю. У меня даже в глазах потемнело.
– У меня тоже, – сообщила Тина. – Наверное, уже вечер.
Георгий, извернувшись, поднес к глазам ее запястье, взглянул на часы – единственную оставшуюся на ней «одежду»:
– Действительно – вечер. Уже десять. Герои, спасители Отечества… хороши же мы с тобой! Пожалуй, сегодня никакого переезда не будет. Ты как на это смотришь? Или все-таки начнем собираться?
– Нет, нет, нет! – Тина энергично заелозила головой по ковру. Было страшно подумать, что сейчас придется вставать, идти под душ, одеваться – тем более собирать вещи, вызывать машину и куда-то ехать, на какую-то виллу! Приятель Георгия, как выяснилось, служивший в консульстве, а потому человек информированный и с большими возможностями, указал место, где именно остановится Голуб на время своего визита в Сен-Дени. Кроме того, он вручил Георгию ключи от виллы, находящейся в километре от резиденции приамурского губернатора. Срок найма начинался с сегодняшнего дня, и Георгий планировал переночевать уже там, на побережье, но отнюдь не на этом серовато-голубом ковре…
Нет, какая уж там вилла, если у них не было времени даже до кровати дойти! Сначала-то Георгий сидел в кресле, держа Тину на коленях, и пытался понять, почему она вдруг появилась в ресторане «Пассажа» в таком странном виде. И еще он пытался убедить ее: пережитый страх, опасности, угроза смерти, висевшая над ней в течение нескольких месяцев, сыграли с ней плохую шутку. Пикантная брюнеточка, подсевшая к нему в баре, где он только что расстался со своим информатором, была обычной проституткой, предложившей ему, Георгию, свои услуги. Он отказался, но девушка так огорчилась, что в утешение пришлось заказать ей выпивку. Тогда девушка – кстати, ее имя Дениз, а вовсе никакая не Зоя, и вообще она француженка! – начала рассказывать о своей жизни, разоткровенничалась: мол, каждый раз, подходя к красивому молодому мужчине, надеется, что он влюбится в нее, возможно, женится… Георгий ничем не мог ей помочь, но прервать – казалось неловким, и он сидел, машинально кивая и не зная, как выпутаться из глупейшей роли наперсника. И вдруг, обернувшись на шум, он увидел Тину… Кстати, не она ли, случайно, была той загадочной особой в очках и шляпке с белыми цветами, учинившей такой переполох в самом центре благостного Сен-Дени?
А Тина все плакала и плакала, не в силах остановиться – плакала от облегчения, и от собственной глупости, и от ревности к этой черноглазой Дениз, на которую Георгий бросал такие выразительные взгляды… А когда она призналась себе, что все дело, оказывается, в элементарной ревности и именно эта ревность собрала возле «Пассаж «Плезир» все полицейские силы Сен-Дени, – тут уж ей стало совсем худо. И надоели эти «братские» объятия и «отеческие» поцелуи Георгия – поцелуи в лоб! Она сама, первая припала к его губам – но уж тут инициатива перешла к нему. Да, еще промелькнуло: ведь он, похоже, только этого и ждал! А потом все оковы сдержанности были разбиты – словно одежда, стеснявшая движения. Не было предварительных ласк – их тела столкнулись, точно два метеорита… и лишь осколки прежних Георгия и Тины разлетелись в темное никуда. Она стала другой, и он стал другим. А поскольку это ощущение оказалось совершенно новым, только что возникшим, оно требовало постоянного подтверждения. Вот этим и следовало заняться ночью, а не каким-то там переездом на какую-то виллу!
В общем, они и занялись этим самым «подтверждением».
Георгий дышал глубоко и ровно. Он спал. Его дыхание щекотало Тинин затылок, зато согрелась спина, прижатая к его груди. Тина подтянула колени к подбородку и едва не замурлыкала – до того было тепло и уютно. Счастье?.. Да, счастье! Но надолго ли?
Господи, ну что у нее за несуразный характер такой, что она не способна просто раствориться в сиюминутном блаженстве и беспрестанно ждет какой-то каверзы от неумолимого рока?
Тина вздрогнула. Почему-то при этом слове из памяти выплыло изможденное мужское лицо. Яркие бирюзовые глаза без признаков жизни. Бледные сухие губы крепко сжаты. «Русский герой» – золотится надпись на черных ленточках бескозырки…
О господи, да ведь это «юный нахимовец» из Лувра, которому ажан сказал: «Рок, тэ туа!» Наверное, это его прозвище. Тина нахмурилась. Странно. Прежде она ни разу не встречала этого человека, совершенно точно не встречала. Но вдруг поняла, что знает: его фамилия Рокотов. Вот откуда такое прозвище. А зовут Геннадий. Имя, конечно, для иностранцев непроизносимое, тем более для тех отвратительных типов, которые вились вокруг Рока. У них у всех такие же мертвые, неподвижные глаза. А у некоторых глаза вовсе закрыты, и не понять, живы эти люди или мертвы. Все они вповалку лежат на матрасах, на циновках, грязных, почерневших… Вокруг – полутьма. Под потолком светится единственная лампочка, да и та горит вполнакала. Уродливые тени мечутся по стенам, по потолку, когда кто-то из этих людей начинает шевелиться.
Это Рок. Геннадий Рокотов. Он шарит по полу в поисках шприца. Как трясутся его руки! Но при этом хватает сил перетянуть руку повыше локтя жгутом и ввести иглу во вздувшуюся вену. Движение точное, безошибочное. Еще бы – длительная практика! Ведь на руке живого места нет – сплошной синяк.
С блаженным выражением на лице Рок откинулся на свою подстилку. Веки прикрылись, губы крепко сжались. Он видит сон… Но откуда Тина знает, что этот сон – и счастье, и кошмар одновременно? Счастье – потому, что в этом сне Рок совсем другой: молоденький, не старше двадцати, волосы лежат пышной русой волной, на обветренном лице – румянец… Но весь он, с головы до ног, припорошен мелкой каменной крошкой. Пули ударяют в камень, выбивая каменное крошево. Все десять человек, которые еще стреляют, посерели от пыли. И те, кто недвижим, тоже укрыты этим серым саваном. Серая мгла витает в воздухе: саван готов и для остальных. Вот откуда смертная тоска: Рок знает, что не выйдет из этого ущелья. Никто из них, еще живых, не уйдет отсюда. Это место называется Ущелье тысячи воинов. С незапамятных времен бились здесь за перевал. Ведь кто владеет перевалом, тот владеет и этими горами. Сколько людей полегло здесь! Не из костей ли, припорошенных каменной пылью, сложены отроги скал? Не потому ли так напоминают они фигуры всадников на боевых конях? И вовсе не причуды ветра сделали их такими, а вековая память?
Спящий Рок задергался, будто тело его прошила пулеметная очередь, и слезы просочились из-под морщинистых век.
Ему слышится гул канонады, а на самом деле это чьи-то тяжелые шаги наверху. Там кабачок и зал для игры в кегли, а в подвале… Лампочка раскачивается на шнуре, пляшет, бросая неровные отсветы, и лица полуспящих-полумертвых людей кажутся еще более уродливыми.
«Зачем я остался жив? – думает Рок. – Зачем мы все живы? Грязь, смрад… Кто заплачет, кто вообще вспомнит об этих людях, если однажды смерть выметет нас отсюда, как выметают струей огнемета чумных крыс?»
– …Наркоманы, проститутки, носители СПИДа, гомики, насильники – я вымету их, как выметают струей огнемета чумных крыс! – раздается чей-то голос.
И Тина видит высокого, крепкого человека с тяжелыми чертами и уверенным взглядом. В глазах рябит от микрофонов, протянутых к его лицу. Где бы ни остановился он во время своей поездки, его тотчас окружает орава журналистов. Подстерегают на каждом углу, что ли? Или в охране российского губернатора, внезапно сделавшегося очень модной политической фигурой, есть некто, прилежно информирующий прессу?
Тина смотрит на губернатора. Странное лицо. Даже не поймешь, отталкивающее или привлекательное.
Конечно, привлекательное – он привлекает силой и решительностью, убедительностью слов, срывающихся с этих четко очерченных губ.
Конечно, отталкивающее – отталкивает жестокой продуманностью речей, которые почему-то так нравятся всем вокруг. Он ведь призывает к убийствам, к массовым убийствам! Неужели никто не замечает этого?
Теперь Тина уже немного привыкла к этим крепким челюстям, твердому, чуть исподлобья взгляду, этому решительному выражению – и беспрестанно повторяющимся словам. Но в каком же она была шоке, когда впервые увидела его вблизи! После той потрясающей взаимной исповеди на холме Сакре-Кер они с Георгием возвращались в отель – и вдруг, весь в черном, полицейский вылетел в узкую улочку, и его мотоцикл замер как вкопанный, а сам он уперся в землю высоким сапогом, выбросив руку, останавливая поток машин. Георгий резко нажал на тормоз. Остановился и кортеж сверкающих машин. И тут откуда-то появились репортеры, замелькали микрофоны…
– Пойдем посмотрим, – сказал Георгий, криво усмехнувшись. В этом предложении, казалось, крылся какой-то подвох, но Тина все же вылезла из машины и влилась в толпу, восторженно глазевшую на скупо улыбавшегося человека, который как бы нехотя раздавал автографы. Держался он несколько скованно – еще не привык к популярности и славе, а ведь она, слава, уже ждала его, уже раскрывала ему объятия! Да, именно ему, Анатолию Голубу, губернатору вновь созданного Приамурского края, с территории которого начнется обновление и процветание России – процветание в чистом виде, без всякой человеческой грязи. Это он, Голуб, отделит зерна от плевел, это он, Голуб… Это его, Голуба, видела Тина совсем другим – подавленным, растоптанным, а потом как бы разом отрешившимся и от прошлого, и от настоящего, и от будущего. И не зов чести, не память о погибших, не мысль о Родине владела им, чудом спасшимся из плена, а только тихий шепоток дьявола, которому он продал душу. Голос Куратора.
– Не существует в мире человека, который не поддержал бы вас, вот что нужно понять. Даже если первый позыв – осудить и откреститься… Не существует человека – я имею в виду, разумеется, не человекоподобных особей, а тех, кто способен элементарно связать причину и следствие, – так вот, не существует человека, который хоть раз не задумался бы о том, как чудесна жизнь, очищенная от человеческих отбросов. И если бы по всему миру вообще, а по России в частности, прошло некое тайное голосование… Я мог бы заработать целое состояние, заранее предсказав его результат! Избавления от подонков общества, от лишних ртов, грозящих отнять у тебя твой кусок хлеба, – такого избавления жаждут все, все! Вопрос только в том, кто именно придавит вошь и спрячет кусок в карман. Весь вопрос, увы, в морали! Ну так вы станете героем вдвойне, взяв на себя эту ответственность, сделавшись санитаром страны. Я освобождаю вас от химеры совести…
– Цитата! – хмыкнул Георгий, когда Тина наконец рассказала ему о кошмаре, который мучил ее в поезде. – Старая цитата! Воистину, нет ничего нового, чего не было бы прежде. – И, помолчав, добавил со странным выражением: – Мне было легче ненавидеть, когда я считал его искренним, убежденным врагом. А его, оказывается, просто сломали. Он просто жертва… увы, такая же жертва «Просперити», как и все остальные, как те, от кого он намерен избавиться. И тоже не сознает этого!
– А я думаю, в глубине души он это все же осознает. Но считает себя еще и орудием – от этого ему, наверное, легче, – пробормотала Тина.
Георгий взглянул на нее с улыбкой:
– О, да ты психолог… Возможно, ты права, но суть не меняется: Голуб сломался на элементарном шантаже. Мы не знаем, чем ему угрожали: снова насиловать, убить, сгноить в яме или растиражировать пленку, где он так явно делает выбор.
Георгий немного помолчал, потом сказал:
– Я не осуждаю его. Никто не может судить другого за… за желание жить. Никто не знает, как бы сам поступил в подобной ситуации, когда на одной чаше – позор и смерть, а на другой – честь и слава… или хотя бы их блеск. Нет, я не имею права его осуждать. Я могу только бороться с ним. И надеяться, что если он однажды поддался на шантаж, то может поддаться и снова. В этом – наш шанс.
* * *…Магазин, например. Хотя нет, что ему делать в магазинах, не кефир же покупать? Лучше просто оказаться рядом во время одной из таких «незапланированных» остановок, заговорить по-русски: мол, она из Хабаровска, голосовала за него на губернаторских выборах, в восторге от его программы, верит, что он станет президентом… Голуб расчувствуется, положит на нее глаз и предложит подвезти. Потом пожелает показать соотечественнице виллу. Приедут, а там уже работают эти двое из компьютерной мастерской. Она увидит Георгия, поймет, что все у него в порядке, с облегчением вздохнет…
Тина тяжело вздохнула, встала и отряхнула приставший к коленям песок. Мечты, всего лишь мечты! В этой чудной, пышно цветущей роще нет ни магазинов, ни восторженной толпы – так же, как нет ни единого шанса, что Голубу вдруг взбредет в голову выйти за ограду виллы и прогуляться в одиночестве, без охраны. Тем более учитывая, что у него сегодня пресс-конференция – прямо здесь, в резиденции. Наверное, она уже даже началась: все эти машины с эмблемами газет и телекомпаний часа два назад понаехали. Теперь журналисты, конечно, уже прошли досмотр, установили аппаратуру и начали терзать русского гостя каверзными вопросами. Нетрудно себе представить степень этой каверзности! Отношения с железобетонным лидером КПРФ; суверенитет Чечни; вступление одуревшей от такого же суверенитета Украины в НАТО; судьба Черноморского флота… И прочее в том же роде. Общие места! Будут и личностные вопросы: почему, к примеру, не посылаете внучку в Гарвард или Кембридж? Или куда там еще пристраивают деток все мало-мальски видные российские политики? Неужели вы и впрямь такой патриот – или просто сумасшедший? Вопрос в самое яблочко, особенно учитывая, что этой внучке всего пять лет. И ведь никому не придет в голову с невинным видом подковырнуть: а правдивы ли, мол, слухи, будто вы намерены в ближайшие два года на Охотском побережье устроить мировую свалку радиоактивных отходов? И не в ваших ли далеко идущих планах постепенно сделать этим самым отхожим местом весь север края? А верно ли говорят, что самым перспективным и прогрессивным российским губернатором вы стали благодаря какой-то видеокассете?..
Тина выглянула из-за ароматного куста азалии, за которым сидела уже битый час. Похоже, она окончательно потеряла счет времени: журналистская братва начинает расползаться… А вот, к примеру, один из этих микроавтобусов останавливается, пассажиры и шофер разом бросаются в кусты (допустим: в резиденции Голуба с утра полетели не только все компьютеры, треснули все унитазы), вернувшись же, спохватываются: оказывается, забыли на вилле какой-нибудь сверхценный «Никон». И охрана пропускает их беспрепятственно… и никто не предполагает, что Тина успела проворно юркнуть в автобусик и затаиться меж коробок с аппаратурой, а потом, так же незаметно, она выскользнет и отправится на поиски одного из тех компьютерщиков, которые…
Да, Георгий был в восторге от изобретательности своего консульского приятеля. По его наводке каким-то немыслимым образом обеспечили сбой напряжения на вилле, какие-то там жуткие неполадки в компьютерах, вызов бригады экстренной помощи – и заодно молчание этой бригады, в которую затесался некий чужак… Тине, которая ничего в компьютерах не понимала, вся эта эскапада казалась слишком неправдоподобной, она ужасно боялась разрыва хоть одного из звеньев тщательно выкованной цепочки… Однако Георгий верил приятелю безоговорочно и не сомневался, что удастся подобраться к Голубу и переговорить с ним. Он намеревался выложить карты на стол и предъявить губернатору ультиматум: тот немедленно подаст в отставку, иначе правда о «Просперити» и роли организации в его судьбе станет достоянием гласности. То же произойдет, если Георгий будет схвачен или убит на вилле Голуба. Предстояло убедить губернатора также и в том, что против «Просперити» действует некая мощная группа, располагающая множеством компроматов, в том числе – копией пресловутой видеокассеты. Не лицензионной, разумеется, – но какая разница? Слово «группа» все же имело к реальности косвенное отношение: в нее входили сам Георгий, Тина, этот его вездесущий приятель из консульства, потом Олег, Саша Лю, новосибирский Александр и, в конце концов, существующая где-то в Москве загадочная Виктория. В тех же рядах в воображении Тины стояли еще Валентин, Светка, Данилушка, баба Вера, Михаил с Лидой. А вот копия кассеты существовала только в воображении Георгия. Собственно, невозможно проверить, есть ли такая кассета вообще, или ночной кошмар Тины был не видением, а именно кошмаром – страшным сном, не имеющим отношения к реальности. Тина была уверена, что эта уловка не произведет на Голуба впечатления. Вот если бы он поверил, что у Георгия осталась копия того сканирования… С другой стороны, сам сканер по-прежнему у Виталия Пидоренко, то есть в руках «Просперити», так что и последняя угроза из разряда условных.