Я все яснее и яснее чувствовал, что выход из создавшегося положения у меня есть только один. Может быть, он шел вразрез со здравым рассудком. Может быть, он был порожден безумием, которое постепенно начало во мне проявляться, и стало следствием горького отчаяния, когда рассудок под давлением обстоятельств капитулирует перед превосходящими его силами смятения и страха. Да, этот выход ужасен по своей сути. Ведь он обрамлен кровью. Но другого я не находил. Зачем цепляться за этот мир, если он тебя неприемлет, если он тебя отторгает? Как страшно произнести это слово — самоубийство.
Я жаждал перенестись в вечное забытье, но сделать это осознанно, собственными руками было, конечно, не просто. Какой-то бесовский голос нашептывал мне из глубин подсознания:
— В этом нет ничего страшного, просто нужно себя пересилить. Раз — и ты погружаешься в сон. Вечный, спасительный сон. Ты навсегда избавляешься от горя, страданий, мучений, лишений, и приобретаешь легкость и блаженство.
Но тот разум, что еще сохранился в моем сознании, отчаянно пытался его перекричать.
— Не смей! Не ты дал себе жизнь! И не тебе ее у себя забирать!
И я из самых глубин своего сердца отвечал ему:
— А какой прок от жизни, если в ней нет смысла?
Господи Всемогущий! Я признаю свои заблуждения и свою неправоту. Прошу тебя, помоги мне! Окажи мне помощь, не отравленную порицанием. С меня уже довольно и собственного самобичевания. Помоги мне быстрее покинуть этот мир. У меня нет больше сил терпеть все эти мучения. Неужели тебе доставляет удовольствие наблюдать за моими страданиями? Молю тебя, положи им конец! Прости меня за эту просьбу! Восприми ее, как самопокарание. Когда жизнь превращается в муку — иного не остается. Сними с меня горькое бремя! Омой мою душу, очисти ее от грехов, которые я совершил! Я их осознал, и искренне в них каюсь. Будь же милосерден!
Я тяжело вздохнул, свесил ноги с раскладушки, встал, и побрел на кухню. Там, на стене, висела аптечка. В аптечке лежало то, что должно было помочь мне прекратить свое бренное существование.
Идти было нелегко. Пять дней без пищи, конечно, не прошли бесследно. Ноги дрожали, голова кружилась, в ушах свистело. Мне даже пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть.
Мой взгляд упал на зеркало. Оттуда на меня смотрело худое, изможденное, мертвенно бледное существо, больше напоминавшее привидение, чем живого человека, в котором я с трудом узнал себя. Неужели это я? Я осознавал, что вижу себя в последний раз. Вот таким высохшим и осунувшимся мне предстоит покинуть этот мир. Я ощутил острую жалость к самому себе. Мое горло свела судорога. Меня тянуло закричать. Закричать, что было сил, дико и страшно. И я еле-еле подавил в себе этот отчаянный порыв.
Вдруг образ, глядевший на меня из зеркала, изменился. Я вздрогнул. На меня смотрел Славик. Его лицо выражало ненависть. Затем оно исчезло, и я увидел мать. В ее глазах светилась боль. После этого я увидел лицо Сморкачева. Он смотрел на меня с негодованием. Негодование светилось и в глазах Иры. Ее взгляд был таким пристальным, что я не выдержал, и отвел глаза. О, боже! Я схожу с ума!
Открыв дверцу висевшей на стене аптечки, я стал перебирать лекарства. Где-то здесь было снотворное. Именно с его помощью я и решил осуществить свой страшный замысел. Ага, вот они, мои проводники в царство вечного сна. Целая пластина. Двенадцать таблеток.
Еще где-то здесь должна быть початая бутылка водки, — остаток моего последнего запоя. Что-то я ее не вижу. Стоп, да вон же она, стоит в углу. Подняв бутылку с пола, и поставив ее на подоконник, я выглянул в окно. Мне хотелось в последний раз взглянуть на небо, на солнце, на двор, в котором прошло мое детство, на старые деревья, которые помнили меня еще ребенком. Люди, как ни в чем не бывало, шли на работу. Дети бежали в школу. Все были веселы и беззаботны. Что им до моих проблем? Для них жизнь продолжается. Ну почему, почему страдать суждено именно мне? Почему жизненное счастье обошло стороной именно меня? Почему невзгоды не поразили собой других? Хотя бы вон того толстого, противного увальня, грызшего на ходу яблоко. Это двенадцатилетний сын моего одноклассника Андреева. До чего мерзкий и противный тип! Как же я его ненавижу! Ненавижу еще сильнее, чем его отца. Он вечно кричит мне в спину всякие оскорбления и насмешки, кидает в меня камнями, огрызками, пустыми баклажками, и все это сходит ему с рук. Его ни то, что никто не ругает, ему даже не делают никаких замечаний. Такое впечатление, что родители, наоборот, поощряют его в этом. Похоже, здесь явно не обходится без науськиваний папаши. Я как-то попытался взять его за шкирку и хорошенько тряхнуть. Какой вокруг поднялся хай! Повыскакивали из подъездов, повысовывались из окон. Как же, уголовник напал на беззащитного ребенка! Даже милицию вызывали. Этот "беззащитный ребенок" с тех пор всегда смотрит на меня таким победоносным взглядом, что у меня просто руки чешутся его придушить.
Я почувствовал, как из моего сердца стала толчками выплескиваться злость. А почему бы мне, и правда, напоследок не избавить мир от этого малолетнего мерзавца? Чем я, в конце концов, рискую? Ведь впереди — смерть. Хуже мне все равно уже не будет.
Мое сознание раздвоилось. Две его стороны, темная и светлая, вступили между собой в яростный спор.
— Но он же ребенок! — восклицала светлая.
— Предельно испорченный, — возражала темная.
— Но он же ребенок! — снова воскликнула светлая.
— Из этого ребенка вырастет порядочная сволочь, — не сдавалась темная.
— Но он же ребенок! — в отчаянии прокричала светлая.
— Чем меньше на свете будет плохих людей, тем он станет чище, — заявила темная.
Я резко помотал головой, заглушая в себе эти голоса. Доводы темной стороны казались мне ближе. Не вечно же надо мной издеваться всем, кому ни лень! Надо же когда-нибудь и воздать за это по заслугам! Вот я и воздам. Я задушу этого щенка. И моя рука не дрогнет. Мне уже все равно. Пусть это будет моей прощальной местью. Местью не только ему лично, но и всем остальным, кто испоганил мою жизнь. Местью всему человечеству.
Я отдернул шпингалеты, открыл окно и прокричал.
— Никита! Никита!
Сын Андреева обернулся, выискивая глазами, кто его позвал. Увидев, что это я, он несказанно удивился.
— Ну? Чо тебе?
— Ты не мог бы сейчас зайти ко мне на минутку? — вкрадчиво попросил я. — Я хочу передать тебе кое-что для твоего отца.
— Я в школу спешу, — заявил Никита, и пошел дальше.
— Я дам тебе денег на мороженое, — вдогонку крикнул я.
Никита остановился.
— Правда дашь? — спросил он.
— Правда, — ответил я.
Никита немного подумал.
— Ну, хорошо, сейчас зайду, — сказал он, и направился к моему подъезду.
Я захлопнул окно и бросился в комнату, лихорадочно выискивая какую-нибудь веревку. Мой взгляд упал на валявшийся в углу телефонный шнур. Сойдет. Еще мне нужен полиэтиленовый пакет. Это не проблема. Вон их сколько валяется у стены. Вытряхнув из одного из них старые рубашки, я прошел в прихожую, из которой уже раздавался настойчивый звонок, и открыл дверь. На пороге стоял Никита.
— Ну, давай, чего у тебя там, — бесцеремонно бросил он и поморщился. — Фу-у-у! Как от тебя воняет.
— Пройди, не бойся, — вкрадчиво пригласил его я.
— Чего мне тебя бояться? — усмехнулся он, видимо убежденный в своей абсолютной власти надо мной, и перешагнул через порог.
Я захлопнул входную дверь, провел его из прихожей в комнату, и резкой подсечкой опрокинул на пол. Навалившись на него всем своим телом, я натянул ему на голову полиэтиленовый пакет, закрутил на шее шнур, и изо всех сил стал его стягивать.
Никита отчаянно сопротивлялся. Он хрипел, брыкался, выворачивался, но ничего поделать не мог. Спустя несколько минут все было кончено. Немного побившись в предсмертных конвульсиях, Никита затих.
Я поднялся с пола и вытер со лба пот, мучительно пытаясь отдышаться. Вот так! Так им всем! Теперь будут знать, как надо мной издеваться!
Я почувствовал, как меня начинает пробирать нестерпимая тошнота. Мой желудок буквально выворачивало наизнанку. Все мое тело пронзил холод. Меня трясло. Но вместе с этим я упивался злорадным удовлетворением, вызвавшим в моих мыслях торжественный гул фанфар. Мои губы непроизвольно искривились в садистской усмешке.
"Что ж, — подумал я, — теперь настала пора заняться собой".
Я поднялся с пола, прошел на кухню, взял с подоконника снотворное и водку, после чего вернулся в комнату, и сел на раскладушку. Мои руки и ноги онемели. Голова гудела и кружилась. В глазах плясали звездочки. Сердце заходилось в бешеном ритме.
Отдышавшись, я медленно, одну за другой, выдавил таблетки из пластины, и собрал их в руке. Затем поднес руку ко рту, и в нерешительности остановился. Мне было страшно. Мне не хотелось умирать. Мне мучительно хотелось жить. Но именно жить, а не влачить жалкое существование. А может, все еще образуется? Может, мне все же кто-нибудь поможет? Но кто? Всех, кто мог бы мне помочь, кто был со мною близок, я в разное время от себя оттолкнул. А может, они меня простят? Может, они сжалятся надо мной? Тот же Славик. Ведь мы когда-то, все-таки, дружили. Та же Ира. Я, все-таки, отец ее ребенка.
Отдышавшись, я медленно, одну за другой, выдавил таблетки из пластины, и собрал их в руке. Затем поднес руку ко рту, и в нерешительности остановился. Мне было страшно. Мне не хотелось умирать. Мне мучительно хотелось жить. Но именно жить, а не влачить жалкое существование. А может, все еще образуется? Может, мне все же кто-нибудь поможет? Но кто? Всех, кто мог бы мне помочь, кто был со мною близок, я в разное время от себя оттолкнул. А может, они меня простят? Может, они сжалятся надо мной? Тот же Славик. Ведь мы когда-то, все-таки, дружили. Та же Ира. Я, все-таки, отец ее ребенка.
Я резко помотал головой. Хватит! Хватить плодить пустые иллюзии! Мне никто не поможет. Я не достоин помощи. Я проиграл в этой жизни. Проиграл все. Нужно набраться мужества, и достойно, по-мужски, принять это поражение.
Мои уставшие, издерганные нервы не выдержали. В глазах защипало. Они повлажнели и наполнились слезами. С ними из моей души вылилось все, что там еще оставалось. С последней их каплей она совершенно опустела, и я почувствовал полное безучастие ко всему, что меня окружало.
Я должен это сделать! Должен! Ведь я не перестану существовать. Моя душа не умрет. Она переселится в какое-нибудь другое тело, и я снова буду жить. Я обрету другую жизнь, другую судьбу. Но для того, чтобы обрести другую жизнь, нужно покончить с этой. Ну, давай! Не бойся! Смелей!
Я глубоко вдохнул, закрыл глаза, резким движением руки забросил таблетки себе в рот, и запил их водкой. Отбросив опустевшую бутылку в сторону, я быстро лег на раскладушку, и накрылся одеялом с головой. Вот и все. Вот я это и сделал. Сейчас я уйду в небытие.
Мое сознание заволок туман. Оно постепенно меркло. Я стал терять ощущение тела. Меня всего вдруг как-то повело и закружило. Все звуки стали отдаляться, пока не исчезли совсем. Я почувствовал, что проваливаюсь в какую-то бездонную пропасть…
Глава девятая
Некоторое время я словно пребывал в вакууме. Вокруг меня царили мрак, холод и гнетущая тишина. Затем я ощутил легкую вибрацию. Вибрация сопровождалась звуком, отчасти напоминавшим гул самолета. После этого меня что-то потянуло вверх. Окружавший меня мрак рассеялся, и я снова увидел свою квартиру.
Я поднимался к потолку. Я не ощущал боли. Я не испытывал страха. Я не чувствовал даже волнения. Все это во мне словно перестало существовать. Меня охватили легкость и покой. Я словно пребывал в невесомости. При этом я перестал ощущать себя физически. Я не мог повернуть голову, подвигать рукой или ногой. Потому, что ничего этого у меня не было. У меня вообще не было тела. Я словно превратился в прозрачное облако, в некую энергетическую субстанцию. Я ничего не мог сказать. Но в то же время я мог думать. Я все понимал и осмысливал. Я мог размышлять. Я мог видеть все, что находилось вокруг. При этом в поле моего зрения попадало не только то, что находилось прямо передо мной, но и то, что было сзади, сбоку, вверху, внизу. Я мог одновременно смотреть во все стороны. Я продолжал подниматься вверх, и стоявшая внизу раскладушка, на которой лежало мое накрытое одеялом тело, отдалялась от меня все больше и больше.
Достигнув потолка, я словно прошел сквозь него, и очутился в длинном темном туннеле, в конце которого брезжил яркий свет. Некая неведомая сила потянула меня к нему. Свет постепенно приближался. Соприкоснувшись с ним, я словно в нем растворился. После этого вокруг меня стали постепенно проявляться какие-то очертания. Вскоре я увидел, что стою на лугу среди сочной зеленой травы и разнообразных фруктовых деревьев. Рядом с лугом тек ручей с кристально чистой водой. Такой прозрачной воды мне еще никогда встречать не доводилось. На горизонте виднелись верхушки высоких гор, скрываемые густыми белыми облаками. Воздух просто поражал своей свежестью.
На лугу я был не один. Здесь находилось много других людей. Они были одеты в чистые белые одежды, общались между собой, и выглядели очень счастливыми. От них исходило такое душевное тепло, которое чувствовалось даже на расстоянии. И тут внутри меня словно раздался какой-то взрыв. Я оцепенел. Среди этих людей я увидел свою мать. Она словно помолодела лет на тридцать. Мать улыбалась и что-то весело кому-то говорила. Я сделал шаг вперед, чтобы броситься к ней, но меня остановил чей-то мягкий, приятный голос, раздавшийся сзади.
— Здравствуйте.
Я обернулся и увидел молодого светловолосого паренька с добрым, приятным лицом и ясными голубыми глазами.
— Здравствуйте, — ответил я, с удивлением почувствовав, что снова могу говорить. — Где я?
— Вы там, где обитают те, для кого закончилось земное бытие, — ответил юноша. — Здесь обретают вечность.
— Это на том свете, что ли? — удивленно воскликнул я.
Паренек засмеялся:
— Это смотря с какой стороны посмотреть. То пространство, в котором Вы пребываете сейчас, параллельно тому, в котором Вы жили раньше.
У меня перехватило дыхание. Я всегда смеялся над рассказами о загробной жизни, считая их бреднями, в которые могут верить только глупые и необразованные люди. Но теперь, когда я увидел, что она действительно существует, меня охватило безмерное изумление.
— И что, я теперь буду жить здесь? — спросил я, чувствуя прилив воодушевления. Как этот яркий, красочный, прекрасный мир разительно отличался от того серого, убогого мирка, который я покинул. Это же самый настоящий рай!
— Может здесь, а может и нет, — произнес юноша. — Это решит Святой Дух. Именно он определяет, кто где проведет вечность.
— А от чего это зависит?
— От Ваших земных дел. Во благо они шли, или во вред. Что они в себе несли, добро или зло. Что Вы дарили окружающему миру, радость или боль.
— Святой Дух — это Вы? — спросил я.
— Нет, что Вы, — улыбнулся юноша. — Я его сын. Мой отец сейчас отлучился. Но он скоро вернется.
С этими словами он указал на белое плетеное кресло, стоявшее рядом.
— А Вы можете как-нибудь прикинуть, есть ли у меня шансы остаться здесь? — нетерпеливо спросил я.
Юноша пожал плечами.
— Прикинуть, конечно, могу, — сказал он. — Но решать все равно буду не я.
Паренек взмахнул рукой, и перед ним возникло нечто, напоминающее прозрачный голографический экран, на котором с огромной скоростью стали проноситься сцены моей жизни. Некоторые из них заставляли меня краснеть и стыдливо опускать глаза. Юноша внимательно за ними наблюдал. Его лицо постепенно мрачнело. Меня охватило нехорошее предчувствие.
— Сожалею, но вынужден Вас огорчить, — наконец печально вымолвил он. — Мой отец вряд ли оставит Вас здесь.
— Почему? — с упавшим сердцем спросил я. — Почему он меня здесь не оставит?
— А Вы, что, сами не видите? — отозвался юноша. — За Вами слишком много грехов, включая тяжкий.
Я тяжело вздохнул. Мои надежды остаться в этом прекрасном мире возле моей матери рухнули, как карточный домик. Их горячечный жар в моей груди сменился смертельным холодом.
— И что меня ждет? — прохрипел я.
Сын Святого Духа снова пожал плечами. Он взмахнул рукой, и на экране возникло тусклое грязное помещение. В его центре стоял большой стол. За столом сидели печальные, изможденные люди. Они ели сырое мясо, от которого несло вонью. Как это все резко контрастировало с тем, что я видел сейчас вокруг.
— Это самый лучший для Вас вариант, — произнес юноша. — Но есть варианты и пострашнее.
На экране возникла огромная зловонная яма, доверху наполненная нечистотами, над которой возвышались головы множества сидевших в ней людей.
— Здесь маются извращенцы и развратники, — пояснил паренек.
Картина переменилась. Я увидел огромную пропасть, наполненную раскаленной лавой. В ней тоже были люди. Они отчаянно барахтались и кричали нечеловеческими голосами.
— А здесь мучаются убийцы.
Меня охватил ужас. Так вот, что меня ждет! Ну почему моя жизнь состоит из одних лишь мучений? Почему мне никак не удается обрести покой? Мне так хотелось остаться здесь, среди этой травы, этих гор, этих деревьев, вдыхать этот чистейший, ароматный воздух, любоваться этим голубым небом, греться в лучах этого светила, напоминающего солнце. Но вместо этого мне уготована раскаленная лава, в которой мне предстоит провести вечность. Неужели вся боль, все страдания, которые я испытал, не умилостивят Святого Духа, и он окажется ко мне так жесток!
— Он не жесток, а справедлив, — произнес юноша, услышав мои мысли. — Чтобы остаться здесь, этого нужно заслужить. А в Вашей жизни были недобрые поступки. Именно они и лишают Вас такой возможности.
Меня охватило смятение и отчаяние. Не для этого я решился покончить с собой. Я хотел уйти в небытие, а вместо этого обрек себя на новые муки. Меня изнутри пронзила чудовищная душевная боль. Я обессилено опустился на колени и заплакал.