– Ладно, – глухо проговорил Максим и поднялся из кресла. – Уже пять часов. Отец меня ждет. Пожелай мне удачи, чухна!
– Ни пуха ни пера, – спокойно сказал Лацис.
Коновалов посмотрел на него сверху вниз и смачно произнес:
– Пошел к черту!
Федор Сергеевич Коновалов сидел в своем кабинете, за столом – мощный, как борец, с копной седоватых волос, с тяжелым отечным лицом с квадратным подбородком. Он был так широк в плечах, что дорогой темно-серый костюм казался слишком тесным для него.
Когда Максим вошел в кабинет, Коновалов-старший поднял взгляд от деловых бумаг и взглянул на сына. У него были такие же зеленоватые глаза, как у Макса, только на несколько градусов холоднее.
– Ты что-то хочешь мне сообщить? – отчетливо произнес он сипловатым голосом.
– Да, – ответил Максим и запнулся. Он не знал, с чего начать, и понял, что плохо подготовился к разговору с отцом.
– И что же?
– Пап… – Он набрал в грудь воздуха и выдохнул: – Мне нужны деньги.
Коновалов-старший помолчал, разглядывая сына.
– Вот оно что. – Он едва заметно усмехнулся. – Почему-то меня это не удивляет. Чем ты занимался в последние дни? На что потратил деньги, которые я дал тебе две недели назад?
– Я… вложился в одно дело. И, кажется, прогорел.
– Кажется?
– Точно прогорел.
Максим отвел взгляд, и Коновалов-старший прорычал:
– Посмотри мне в глаза. В глаза, я сказал!
Парень выполнил приказание. Отец холодно усмехнулся:
– Ты пришел в мой кабинет, просишь, чтобы я поделился с тобой своими деньгами, и при этом нагло врешь мне в лицо?
– Пап, я не…
– Молчать! – рявкнул Коновалов.
Уперев огромные кулаки в стол, он поднялся, и сразу же крепкая, коренастая фигура его сына словно бы сжалась, истончилась, показалась хилой в сравнении с мощным торсом отца, похожим на дубовый шкаф.
– Говори правду! Или я вышвырну тебя отсюда к чертовой матери!
– Я задолжал, – выдохнул Максим.
– Кому?
– Неважно.
– Мне повторить свой вопрос?!
Коновалов-младший сглотнул слюну:
– Одному… игроку.
Несколько секунд отец молчал, затем произнес голосом, в котором было больше презрения, чем свирепости:
– Значит, опять покер. – Коновалов-старший вздохнул. – Ничтожество! Я бы мог спустить с тебя шкуру, но это вряд ли поможет.
– Я больше не буду играть, – угрюмо произнес Максим, не глядя отцу в глаза. – Никогда.
– Не будешь, – согласился Коновалов-старший. – И знаешь, почему? Потому что тебе не на что будет играть.
Из сына словно выпустили воздух.
– Пап… – робко пробормотал он. – Я сделаю все так, как ты скажешь. Выплачу долг и завяжу с картами. И пойду к тебе в контору… На любую должность.
– Пойдешь, – веско и холодно произнес Коновалов. – Потому что тебе придется заработать деньги самому, чтобы расплатиться с долгом.
Лицо Максима окаменело.
– Ты… не дашь мне денег?! – вымолвил он, не веря своим ушам.
– Я дам тебе возможность их заработать. Это научит тебя ценить деньги. И труд, который вложен в то, чтобы твой бумажник всегда был полон, а твой желудок набит омарами и черной икрой. Той самой икрой, которую ты так любишь заказывать для своих шалав.
– Пап, но деньги нужны мне сейчас! Иначе включится счетчик.
– В таком случае тебе придется приступить к работе как можно скорее, – отчеканил Коновалов-старший. – Завтра утром придешь в отдел кадров.
– Я… я не могу завтра. У меня дела.
Отец пожал плечами:
– Нет проблем. Занимайся своими делами. И закончим на этом.
Отец отодвинул кресло, явно намереваясь вновь сесть за стол и продолжить просмотр отчетов.
Максим стоял неподвижно. Коновалов-старший повернул «медвежью» голову:
– Ты все еще здесь?
– Да. – Максим смотрел на отца угрюмым, холодным взглядом. – Мне нужны деньги, – отчеканил он. – Прямо сейчас.
Коновалов-старший усмехнулся:
– Я подозревал, что ты тупой, но не знал, что ты еще и глухой. Кажется, я достаточно ясно обрисовал тебе ситуацию. Денег ты больше не получишь. И не заставляй меня повторять это снова и снова. А теперь поди прочь! Меня тошнит от одного твоего вида.
– Ты не можешь так со мной поступить, сволочь! – крикнул Максим. – Я твой сын!
Коновалов-старший ухмыльнулся:
– В этом я никогда не был уверен.
Максим сжал кулаки и вдруг шагнул к отцу. Коновалов-старший отреагировал мгновенно и встретил сына мощным ударом в лицо. Максим остановился, словно натолкнулся на невидимую стену, и шагнул назад. Кулак у Коновалова-старшего был пудовый, но Максим был отличным драчуном и умел держать удар.
Он потрогал пальцами разбитую губу, слизнул с нее кровь. Посмотрел на отца и вдруг выругался – отборной, матерной, ужасной бранью. Лицо Коновалова-старшего побелело. Он разлепил губы и отчетливо произнес:
– Вон отсюда. Пошел – отсюда – вон!
Глаза Максима сузились.
– Это не ты меня выгоняешь, – прорычал он. – Я сам ухожу!
Он повернулся и зашагал к двери – такой же мощный и опасный, как отец, но лишенный его усталости, полный сил, надеж и злости.
– Ты не получишь денег! – проревел ему вслед Коновалов-старший. – Ты ничего не получишь! Ничего и никогда!
– Пошел ты… – не оборачиваясь, обронил Максим, вышел из кабинета и с грохотом захлопнул за собой дверь.
6
– Я попал, Артурчик. Я влип! – Коновалов-младший залпом выпил коньяк и вытер рот рукавом. – Папаша больше не даст мне денег.
Лацис слегка прищурил водянистые глаза.
– Выжди денек, – сказал он. – Твой отец – вспыльчивый, но отходчивый, ты сам говорил.
Максим шмыгнул носом:
– Только не в этот раз. – Он поморщился и добавил с отвращением, в котором сквозил страх: – Видел бы ты его лицо! Рожа злобного тролля. Плесни мне еще!
Лацис взял бутылку «Хеннесси» и вновь наполнил бокалы.
– Что же ты такого ему сказал? – поинтересовался он, ставя бутылку на стол.
– Много чего. – Максим схватил бокал. – Обозвал его сволочью… И еще кой-чего добавил. Матом!
Запрокинув голову, Максим одним махом выплеснул коньяк в рот.
– Хватит пить, – сказал Лацис.
– Ты чего раскомандовался? – Голос Максима звучал почти плаксиво. – Может, я хочу напиться в хлам! Может, мне жить тошно!
Лацис покачал головой.
– Макс, тебе не кажется, что ты слишком рано сдаешься? – спокойно осведомился он.
– Чего? – спросил Коновалов, осоловело глядя на приятеля.
– Я сказал: ты слишком рано сдаешься!
Несколько секунд Максим молчал, соображая, прищурил хмельные глаза и спросил:
– Ты на что-то намекаешь? Не темни, говори ясно!
И Лацис сказал – спокойно и рассудительно:
– Отец не даст тебе денег, так?
– Ну, так.
– И вычеркнет тебя из завещания.
– Чего?! – Желтые зрачки Коновалова сузились. – Он ничего не говорил про завещание!
– Правда? И ты не подумал о том, что он может это сделать? Только честно.
Некоторое время Коновалов-младший молчал, потом отчеканил, впрочем, без особой уверенности:
– Он этого не сделает. Он не такая мразь…
– Хорошо. – Лацис усмехнулся. – Тогда тебе не о чем беспокоиться.
И взял бокал. Но едва он поднес его к губам, как Коновалов глухо спросил:
– Что ты предлагаешь?
Лацис отвел бокал от губ. Усмехнулся:
– Ничего. У тебя же все в порядке.
Максим ударил по столу кулаком:
– Хватит скалиться! Говори толком!
Тогда Лацис поставил бокал на стол, посмотрел Максиму в глаза и четко проговорил:
– Отец не дает тебе денег. Но ты – не ребенок. Если тебе нужны деньги, ты можешь взять их сам.
– Как это – взять? – не понял Коновалов.
– Руками, – спокойно проговорил Лацис. – Сколько лет твоему отцу?
– Ему?.. Ну… лет шестьдесят. Может, больше. А что?
– Пенсионный возраст, – небрежно обронил Лацис и поправил пальцем золотые очки. – Твой старик уже не тот, что раньше.
Коновалов дотронулся пальцем до пострадавшей челюсти и с сомнением проговорил:
– Он еще силен.
– Да, но не так, как прежде. Ты говорил, что у него больное сердце. На сколько его еще хватит?
– Не знаю. Он… – Максим поморщился и тряхнул головой. – Да нет, ерунда! Этот гад силен, как медведь.
– Этот медведь может рычать, – сказал Лацис, – но он уже не укусит. Его место – на веранде, в кресле, с пледом на коленях. Ты ведь сам говорил, что он мечтает передать тебе бизнес, но не делает этого, поскольку уверен, что ты слабак.
По лицу Коновалова пробежала тень.
– Полегче, – сухо произнес он.
Лацис пожал плечами:
– Я всего лишь повторяю твои слова, Макс. Покажи отцу, что ты из тех, кто не дожидается разрешения и сам берет то, что хочет. Покажи ему, что ты – не слабак.
Максим усмехнулся:
– И как же я ему это покажу?
– Ты говорил, что у него в кабинете есть сейф, – небрежно произнес Лацис.
– Ну, есть. И что?
Лацис посмотрел Коновалову в глаза и сказал:
– Ну, есть. И что?
Лацис посмотрел Коновалову в глаза и сказал:
– Думай. Решай.
Несколько секунд Коновалов осмысливал услышанное, а потом выпучил на приятеля глаза:
– Ты что, намекаешь, чтобы я…
– Я ни на что не намекаю, – отрезал Лацис. – Я всего лишь говорю, что тебе давно пора взять инициативу в свои руки!
Коновалов-младший провел по раскрасневшемуся лицу ладонью. Посмотрел на Лациса и сипло проговорил:
– Он меня пришибет.
– Сомневаюсь, – невозмутимо возразил Лацис. – Помнишь, ты рассказывал, что в девяностых твой отец побывал в переделках? Все его бизнес-партнеры отправились на тот свет. А он выжил. И прибрал все к своим рукам.
– Ну…
– Твой отец – железный парень. Но и ты тоже. Он должен это понять.
Коновалов задумался, и Лацис подлил масла в огонь:
– Он будет орать, топать ногами… Но потом поймет. Поймет, что ты не слабак. Что ты – его настоящий сын, его копия. Что ты – такой же, как он.
Максим сжал кулаки и прорычал:
– Он не круче меня!
– Верно, не круче, – согласился Лацис. – Но ты должен это доказать. Поступи так, как поступил бы он. Возьми то, что тебе принадлежит. Сделай это – и он тебя зауважает. Твое здоровье!
Лацис поднял бокал и пригубил коньяк.
На широкое лицо Коновалова-младшего легла тень глубокой задумчивости. Он долго сидел молча, неподвижно, наморщив широкий лоб, и в глубоко упрятанных глазах его разгорался недобрый огонек. Лацис молча наблюдал, предоставив приятелю самому принять решение.
Наконец Максим вышел из задумчивости. Устремив на приятеля пылающий взгляд, он хрипло спросил:
– Ты поможешь мне?
– Конечно, – поблескивая очками, спокойно ответил Лацис.
Глаза Коновалова слегка сузились, взгляд стал более внимательным.
– Почему?
– Что?
– Почему ты хочешь мне помочь?
Лацис пожал плечами:
– Мои дела плохи, Макс. Я сильно поиздержался, и мне бы не помешала бы небольшая финансовая поддержка.
Коновалов хмыкнул:
– Вот почему ты меня на это подбиваешь! Хочешь меня использовать?
– Немного, – иронично отозвался Лацис.
– Хваткий ты парень.
– А разве в нашей стране можно выжить иначе?
Несколько секунд Коновалов в упор разглядывал Лациса, затем рассмеялся сухим, колючим смехом.
– Ладно, – сказал он и хлопнул ладонью по столу. – Давай дернем по маленькой. За успех предприятия!
– Ты уверен?
– Да, твою мать, я уверен! Разливай.
Лацис наполнил бокалы. Максим взял свой бокал и быстро его опорожнил, не дожидаясь Лациса. Облизнул губы и сказал:
– Ключ от сейфа висит у папаши на шее.
– Ты можешь его добыть? – поинтересовался Лацис.
– Только когда папаша уснет. Но сон у него чуткий. И, кстати, спит он в кабинете, рядом с сейфом.
– Эту проблему можно решить, – сказал Лацис. – У меня есть снотворное. Пара капель – и твой старик будет спать как убитый. Сможешь подмешать ему в еду или в напиток?
На мгновение лоб Коновалова прорезала морщинка озабоченности, но через минуту исчезла.
– Он выпивает перед сном микстуру от желудка. Можно подмешать снотворное в нее.
– Отличная идея, – одобрил Лацис. Взглянул на приятеля своими холодными глазами, такими же прозрачными, как стеклышки его очков. И добавил с улыбкой: – Сегодня у нас есть план, Макс. А завтра у нас будут деньги!
7
В кабинете Коновалова-старшего царил полумрак, подсвеченный мягким тускловатым светом настольной лампы.
Максим приоткрыл дверь пошире и проскользнул в кабинет отца. На цыпочках подошел к кожаному дивану, на котором лежал Федор Сергеевич. Отец был одет в синий шелковый халат, его непокорные пепельные волосы торчали во все стороны, глаза были закрыты, он был бледен и спал тихо, как младенец.
На антикварном журнальном столике стоял хрустальный стакан, из которого отец обычно пил микстуру. Рядом – два флакона и бутылка с минеральной водой.
Максим осторожно протянул руку к шее отца, подцепил ногтем стальную цепочку и вытянул ее из-под халата вместе с электронным ключом. Ключ был прямоугольный, плоский, похожий на безопасное бритвенное лезвие. Повозившись немного с накручивающимся, как в женских бусах, замочком, Максим разомкнул его, снял ключ с цепочки, повернулся и, стараясь двигаться бесшумно, прошел к картине в роскошном золоченом багете, висевшей на стене.
Картина была заурядная: деревья, полянка, дорога, купол деревенского храма, торчащий над деревьями, но Максим знал ее секрет. С недавних пор, сам не зная зачем, он завел привычку следить за отцом. Подглядывать за ним – из окна, в дверную щель, – да, в общем, как придется. Он использовал любую возможность для наблюдения, благодаря чему дважды видел своими глазами, как отец нажимал пальцами на часть резного украшения рамы.
Максим остановился перед картиной, поднял руку, провел пальцами по золоченой резьбе, остановился на выпуклом завитке и с силой нажал на него.
Завиток ушел внутрь, и тут же между рамой и стеной образовалась узкая щель. Максим, подрагивая от волнения, просунул туда пальцы и потянул картину на себя. Она отошла от стены, подобно дверной створке, и глазам Максима предстала ровная стальная дверца сейфа.
Максим шагнул вперед и вставил электронный ключ в прорезь. А потом сделал то же, что и его отец: трижды повернул ключ по часовой стрелке, выждал пару секунд, а затем повернул его в обратную сторону. Раз. Два. Три. Четыре… Послышалось тихое жужжание, после чего замок легонько щелкнул, и дверца отошла от корпуса.
Коновалов взялся за стальную ручку и распахнул дверцу. Утроба сейфа осветилась изнутри неярким желтым светом, и Максим увидел аккуратные денежные брикеты.
– Твою мать… – хрипло прошептал он. – Здесь двести кусков – не меньше! Хороша заначка!
За спиной у Максима что-то шелохнулось. Он резко повернулся и увидел перед собой знакомое очкастое лицо. Ровный пробор в светлых волосах, белесые глаза…
– Артурчик? Что ты здесь де…
Послышался легкий щелчок – так бывает, когда лезвие ножа выскакивает из рукоятки. Коновалов среагировал мгновенно: он схватил со стеллажа толстую хрустальную пепельницу и с размаху ударил ею чухонца по лицу.
Белобрысая голова дернулась в сторону, золотые очки слетели, Лацис сделал шаг назад, но тут же вновь повернул голову и уставился на Коновалова своими холодными глазами. Мякоть левой щеки чухонца повисла алыми клочьями… Максим не медлил: он набросился на противника и осыпал его градом ударов пепельницей. Бил по голове, по лицу, но противник не падал, а лишь отступал под его натиском.
Наконец Максим оступился и грохнулся на пол, но тут же вскочил и повернулся, готовый встретить противника новым ударом.
Тот стоял в двух шагах от Коновалова, сжимая в руке нож. Лицо его превратилось в месиво, но, казалось, он этого не замечал. Глаза, отражавшие тусклый свет лампы, горели спокойным зловещим огнем.
Максим уставился на это страшное лицо, перевел взгляд на лезвие ножа, вновь посмотрел в холодные глаза приятеля и хрипло пробормотал:
– Кто ты?!
– Я? – На обезображенном лице чухонца не дернулся ни один нерв. – Твоя смерть.
И ударил Максима ножом в грудь. Движение было таким быстрым, что Коновалов не успел его зафиксировать. Он лишь почувствовал, как грудь его обожгло огнем, словно в нее вогнали раскаленный железный прут, а потом увидел рукоять ножа, торчащую из лацкана его пиджака. На несколько секунд Коновалов застыл столбом, хрипло глотая ртом воздух, затем ноги его подкосились, и он рухнул на пол.
Артур Лацис перешагнул через труп приятеля, сунул руку в сейф, но взял не деньги, а небольшую плоскую стальную коробку. Сунув ее под мышку, он аккуратно закрыл сейф и водрузил картину в золоченой раме на прежнее место.
8
Светодиодная лампочка вновь зажглась в углу, под потолком. Должно быть, горбун решил, что тьма сведет Машу с ума, а это пока что не входило в его планы.
Маша, до сих пор сидевшая на полу и пребывавшая в некоем оцепенении, схожем с полудремой (этому трюку научил ее когда-то Стас Данилов, всерьез практиковавший буддизм и «повернутый» на всяческих медитациях), открыла глаза и поднялась на ноги. Нельзя было терять ни минуты! Прежде всего следовало выполнить то, что она должна была сделать в первую очередь, – тщательно осмотреть погреб и найти что-нибудь, что хотя бы приблизительно может сойти за оружие. Сгодился бы даже ржавый гвоздь.
И Маша приступила к работе. Она методично, сантиметр за сантиметром, обследовала пол, затем – кирпичную стену. Кладка была неровная, между кирпичами чернели большие зазоры, но изучение ее не принесло Маше никакой пользы.
Тогда она перешла к стене, обшитой досками. Они были нестругаными, поэтому Маша сразу же насажала в ладони массу острых заноз. Одна из них попала Маше под ноготь, и ей пришлось крепко сжать зубы, чтобы невольно не вскрикнуть от боли.