– Ты, – повторила леди негромко, но услышали ее все. – Ты, что когда-то была моей дочерью… молю и заклинаю, пощади людей Торвайна и благослови моих детей!
Марина едва не отшатнулась.
«Гадина, лицемерная сука!
Благословить?! Хочешь, чтобы твоих детей благословило чудовище? Видно же, ты согласна с отцом Клодом, ты всегда была с ним согласна, что твоя дочь – отродье нечистой силы! А теперь решила откупиться? Как раньше оставляли детей древнему народу, чтобы задобрить?
А вот не будет по-твоему, леди!»
Криво усмехнулась:
– Непременно благословлю, леди Элейн.
И отвернулась к своим матросам: те уже подвесили сэра Валентина и отца Клода вниз головами над бортом и готовы были тянуть канаты.
– Начинайте, и да решит море их судьбу!
Матросы с хеканьем дернули за канат, два дергающихся тела ухнули в воду… Что было за бортом, Марина не смотрела. Она и так знала. И почему, едва тела скрылись в волнах, тянущие за канат матросы повалились на палубу, а мокрый обрывок каната вылетел из воды и шлепнулся на них… Не обрывок. Обкусок. Можно было ставить грош против сундука Дэйви Джонса, что канат перекушен острыми зубами селки.
Зато она смотрела на пленных. Больше она не хотела называть их своими людьми. Ее люди – команда «Розы Кардиффа», остальные – чужаки. В широко раскрытых глазах плескалось любопытство пополам с ужасом и благоговением. Ужас перед ней, благоговение перед морем. И ни капли сочувствия бывшему господину. Люди Торвайна отвернулись от нее, как и от сэра Валентина. А до того – от отца. Что ж, она запомнит, что никогда нельзя доверять предавшим однажды.
Мстить она не станет. Но и заботиться об этих людях – тоже.
– Воля моря свершилась, – негромко сказала она и кивнула Неду: – Приведи детей.
С удовольствием полюбовалась на подрагивающие губы леди Элейн. «Значит, вас все же можно задеть, герцогиня. Прекрасно. Просто прекрасно. Но не думайте, что на этом все. Вы хотели благословения своим детям – вы его получите. Только не так, как хотите».
Дети оказались… совсем дети. В светлых нарядных одежках, голубоглазые, с рыжеватыми кудряшками и тонкой нежной кожей. Почему-то Марине казалось, что они должны быть непременно похожи на сэра Валентина или на леди Элейн, но они были похожи только сами на себя. И вовсе не боялись ни толпы, ни страшного одноглазого Неда, который нес их непонятно куда, ни грозного пиратского капитана. Впрочем, капитана особенно. Наоборот, на Марину они таращились как на первый в жизни рождественский пудинг. Или на единорога из сказки.
А Марина смотрела на них.
Такие маленькие. Совершенно обыкновенные, без капли древнего волшебства в крови.
Совсем-совсем беззащитные.
Их отец был мерзавцем. Их мать – бессердечная кукла. Старшие брат с сестрой… если верить покойному отцу Клоду и взглядам торвайнцев – нелюди, чудовища. Что же будет с этими малышами среди людей? Не лучше ли прямо сейчас отдать их морю, как когда-то отдали морю Генри? Они прожили бы долгую жизнь, были бы счастливы и свободны…
Нет. Нельзя лишать их выбора.
И нельзя лишать их памяти, как когда-то поступил отец с ней самой. Из лучших побуждений, он всего лишь хотел, чтобы ей было легче жить среди людей и считать себя саму человеком. Но ничего хорошего из этого не вышло.
Марина сглотнула вязкую слюну и под испуганно-любопытными взглядами торвайнцев поманила Неда к борту. Взяла на руки девочку. Подняла повыше.
– Ты будешь жить среди людей, маленькая моя сестренка. Я не могу подарить тебе ни долгой жизни, ни счастья, ни верности подданных, – шепнула Марина так, чтобы ее слышала только девочка. – Но кое-что я все же могу сделать для тебя и для твоего брата. Смотри!
Селки не услышали, им не были нужны слова. Они просто знали, что Марина их зовет. И вынырнули на поверхность – усатые морды, лоснящиеся тела. Задрали головы и уставились на девочку.
– Это моя сестра, – сказала Марина тихо, зная, что ее услышат. Даже если она промолчит. – Запомните ее. Она не одна из нас, но я прошу море о милости для нее. И для ее брата.
Селки закричали. Громко, радостно, словно приветствовали малышей, – а те засмеялись и потянули ручонки вперед. Наверное, тоже хотели играть.
Марина помедлила еще минуту, позволяя сестре и брату наглядеться на волшебных морских жителей, потом повернула сестру лицом к себе.
– Какое бы имя ни дали тебе при рождении, отныне ты – Мерерид, Морская Дева. Да пребудет с тобой навеки благословение моря и память обо мне и дивном народе. Да будет так!
Сняв с себя цепочку с подвеской-раковиной, повесила ее на шею сестре. Поцеловала малышку в лоб, поставила на палубу, рядом с собой. Малышка тут же уцепилась одной ручкой за ее штанину, а второй потянула подвеску в рот. Наверное, приняла за леденец. А Марина забрала у Неда мальчика.
– Какое бы имя ни дали тебе при рождении, отныне и навеки ты – Мередидд, Морской лорд. Да пребудет с тобой благословение моря и память обо мне и чуде.
Поцеловав его и подарив красивый турецкий кинжал в ножнах, Марина повернулась к леди Элейн.
Ярость в ней словно умерла. Даже при виде смертельно бледной леди, шепчущей молитвы, глядящей на малышей, словно на чужих, она ничего не почувствовала. Совсем ничего.
– Возьмите детей, – сказала она. – И продолжайте путь спокойно, куда бы вы ни направлялись. Я забираю с собой тех, кого сэр Валентин приказал бросить в темницу.
Обвела взглядом своих людей:
– Мы уходим. Забирайте пленных.
– Госпожа Морвенна!
Голос показался Марине знакомым. Кто бы это?.. Ах, да, белокурый мальчик, похожий на Элюнед. «И что же тебе нужно, малыш?»
Мальчишка – растрепанный, щеки горячечно полыхают, глаза горят – шагнул вперед. Опустился перед ней на одно колено.
– Госпожа, примите мою жизнь и мою верность! Если Торвайн отвернулся от древнего народа, тем хуже для Торвайна, но я помню, кому присягал мой отец, а до него – дед. Позвольте мне пойти с вами, куда бы ни вела ваша дорога!
Марина вздрогнула. Не моргнула, споря с отцом Клодом, выдержала, когда от нее отреклась леди Элейн, но этот парнишка… он действительно стыдился. И действительно верил в нее.
– Как тебя зовут? – спросила Марина резко, чтобы не показать волнения.
– Придери, госпожа!
Она медленно кивнула:
– Мне нужен юнга, Придери. Ты можешь пойти со мной. Но домой ты не вернешься никогда.
– Мой дом там, где будет моя госпожа!
Мальчишка склонил голову и смешно засопел от волнения. В точности так посапывают маленькие поросята, подумала Марина. Наверняка юнгу прозовут Поросенком.
* * *Марина встряхнула головой, выныривая из воспоминаний трехлетней давности. Возвращаться в здесь и сейчас было сложно, слишком все было живо. До сих пор.
Посмотрела на норвежца, сидящего напротив. Очень хотелось рассказать ему все, но она слишком хорошо знала, к чему приводит излишняя и несвоевременная откровенность. Быть может, когда-нибудь капитан Харальдсон и узнает, кто такой сэр Генри Морган. Когда-нибудь, не сегодня.
– Да, мы встретились с Кассандрой между Кардиффом и Портсмутом. Ее везли в Англию и собирались отдать церкви как ведьму. Я отбил ее у англичан, привез на Тортугу и купил ей дом, а она в благодарность сделала мне одно предсказание. Вот, жду, когда исполнится. – Марина посмотрела на Торвальда, чуть склонив голову набок, и хмыкнула. – Да, ты ей нравишься. А она любит шотландские пледы, плодовые деревья и розы. Если привезешь ей саженцы роз, у тебя будет шанс увидеть, как она улыбается. Тебе.
Глаза у Торвальда загорелись, и он вознамерился задать Марине еще сотню или две вопросов о прекрасной валькирии, но она махнула на него рукой:
– Хватит с тебя. Кстати, мы приплыли.
Утес торчал из воды, как акулий плавник. Или как морда морского чудища. И тут, за утесом, никто не увидел бы, что именно делает грозный капитан Морган. Впрочем, матросы «Розы Кардиффа» уже сочинили о своем капитане и шкурах котиков столько сказок, что хватило бы на целый фолиант, и лишать их удовольствия сочинять еще более увлекательные байки стало бы лишь совершенно бессердечное чудовище. Которым, что бы ни орал перед смертью отец Клод, Марина не была. По крайней мере, не всегда.
А делала она, если смотреть со стороны, очень странную, но в то же время очень простую и несказочную вещь. Развязала полученный от Кассандры тючок, вынула верхнюю шкуру. Провела по ней ладонью, разглаживая мех. И бережно опустила за борт, словно дитя в колыбель. И так же поступила со второй шкурой. Шкуры миг покачались на воде и начали погружаться. Слишком быстро, как будто кто-то тянул их вниз.
А когда шкуры утонули, возле лодки вынырнула знакомая усатая морда. Пихнула лодку в борт. Вскрикнула, заурчала. Марина, рассмеявшись, опустила руку вниз, в гладкий, прохладный мех, почесала котику голову и подмигнула Торвальду, во все глаза глядящему на нее:
– Познакомься, капитан Харальдсон, это мой брат-селки.
– Познакомься, капитан Харальдсон, это мой брат-селки.
Торвальд не поверил и не понял, что похрюкивание селки – это смех. Брат Генри любил вот такие простые и понятные шутки: сказать правду так, чтобы все приняли ее за сказку.
Впрочем, если Торвальд останется с ней, то рано или поздно все поймет. И, по крайней мере, уж он-то точно не считает ее чудовищем, хотя о капитане Генри Моргане знает куда больше, чем покойный отец Клод.
Селки под рукой Марины недовольно фыркнул, мол, ты пришла поиграть с братом или повспоминать всякую гадость?
Марина виновато ему улыбнулась:
– Я пришла к тебе, малыш.
Генри встопорщил усы, фыркнул еще громче и пихнул лодку так, что та чуть не перевернулась. Он был рад видеть сестру и хотел играть. Совсем как в детстве.
«Хоть что-то осталось прежним», – подумала Марина, а потом думать было некогда: к Генри присоединились еще несколько селки, вместе они перевернули-таки лодку и утянули Марину и Торвальда в воду. Играть.
А через час с лишним, когда насквозь мокрые капитаны вернулись на «Розу Кардиффа», Марина еще раз убедилась, что рассказывать матросам правду совершенно не нужно. Никто из них даже не удивился, зато на рожах была написана такая неподдельная гордость за своего капитана и такое предвкушение очередных баек в очередной таверне, где они уж как понарасскажут! На миг Марина им даже позавидовала и поймала себя на странной мысли: в свои девятнадцать она иногда чувствует себя старше, чем все ее матросы, а иногда даже старше Неда.
Странно…
Но пройдет.
– Что уставились? Мокрого капитана не видели? Поднять якорь! Курс на Малагу!
Глава 27, в которой горят элефанты и мосты
Кольцо-феникс так и не нашлось. Тоньо сам обыскал всю спальню, поставил на уши слуг – кольцо пропало. А отец, услышав об этом за ранним ужином, насмешливо поднял бровь:
– О чем ты мне не рассказал, сын мой?
Тоньо пожал плечами, мол, ничего важного, и удрал. О Марине и том сладком сне он не хотел рассказывать никому, даже отцу. Почему-то казалось, что, если рассказать о волшебстве, оно исчезнет. Или отец скажет, что глупо надеяться на чудо, особенно если обещание чуда тебе просто приснилось.
Но Тоньо все равно надеялся вопреки разуму и логике, совершенно ясно говорящим, что сэр Генри Морган не самоубийца и не сунется в пасть альгвасилам, даже если знает особенности праздника святой Исабель. Все равно есть множество способов задержать кого надо до заката, а после заката обычай умолкает.
Удрал Тоньо, как обычно, в сад – присматривать за подготовкой празднества, а заодно рассказывать английским малышам об Испании, море, университете и сотне прочих ужасно интересных вещей. Они слушали его, раскрыв ротики, и иногда осмеливались задавать вопросы. Что забавно, не такие уж и глупые.
И что совсем забавно, Тоньо в эти предпраздничные недели предпочитал возиться с плавучими чучелами, фейерверками, карнавальными костюмами и детьми, а не посещать званые вечера или торжественные обеды в сопровождении то супругов Ортега, то герцогини Торвайн. Однажды отец настоял, чтобы он взял с собой их всех, но на приеме донна Элейн так едко прошлась по Анхелес и так легко ее затмила, что у бедняжки Анхелес потом случилась истерика. И ладно бы, она закатила ее мужу, но нет – все ее слезы и страдания достались Тоньо. А он не любил слез и не любил дамских баталий.
Впрочем, не он один.
Дети герцогини Торвайн тоже.
Тоньо нашел их в обычном месте: они прятались в той самой ротонде под водопадом, напоминающей о Марине. В уже угасающем свете дня юный герцог Торвайн читал сестре каталонскую сказку о потерянном капитане. Читал он пока лишь по слогам, но по-испански, дивно смешно перевирая звуки и окончания.
Стоило Тоньо появиться, малыш замолк, встал и очень чинно поклонился. Девочка тоже встала со скамейки и присела в реверансе. Тоньо ужасно захотелось по-флотски велеть: «вольно», но он сдержался.
– Доброго вечера, донна Ритта и дон Дито! – Тоньо поклонился так же благовоспитанно, но при этом весело подмигнул.
Дети порозовели, ужасно смущенные и ужасно довольные. Как же! Ведь у них была настоящая Тайна! Очень маленькая и очень простая, но разве это важно?
На самом деле их звали Мерерид Катерина и Мередидд Филипп, и эти валлийские имена Тоньо, во-первых, совершенно не мог произнести правильно, а во-вторых, они слишком напоминали о Марине. Потому Тоньо в первую же их совместную прогулку превратил валлийские имена в испанские, не в банальных Каталину и Фелиппе, а в Ритту и Дито. Он сам не очень понимал, зачем возится с детьми, но это оказалось на удивление приятно – рассказывать им историю войны с маврами, показывать потаенные местечки, где он сам прятался от старшего брата, когда был ребенком, или самую маленькую в мире церковь Святой Исабель.
Вот и сегодня он повел их смотреть соломенные фигуры, которые в вечер праздника пустят вниз по реке и подожгут.
К реке он привел их впервые, и ему было очень любопытно, не испугаются ли малыши. Их матушка воды явно опасалась. К водопаду так ни разу и не подошла, правда, нельзя сказать, что Тоньо об этом сожалел. Возможно, герцогиню так напугало длительное морское путешествие?
Дети же реки не испугались совсем. Напротив, распахнули глаза, как обычно, когда их что-то интересовало, и возбужденно затараторили. Что они хотели рассказать, Тоньо понял с большим трудом. Малыши то и дело сбивались на родной язык, а в редких испанских фразах путались.
Кажется, речь шла о том, что в воде живет их сестричка и у нее большие усы.
В существовании усатой сестрички Тоньо несколько усомнился. Но, впрочем, еще в Саламанке он как-то посетил балаган и своими глазами видел бородатую женщину. Если не считать бороды, ту даму вполне можно было бы счесть красавицей; кроме того, она спела прочувствованную арию и покорила зрителей нежным голосом. Немного позже прошел слух, что какой-то идальго выкупил донну из балагана и даже женился.
Обижать малышей Тоньо совсем не хотелось, а они так явно верили в эту водяную сестричку! Поэтому он серьезно покивал и сказал, что у него тоже есть брат, правда, он совсем маленький и живет пока в Толедо вместе матушкой, а когда он подрастет, Тоньо непременно их познакомит. А сейчас они будут смотреть соломенных зверей, и юные дон и донна непременно ему скажут, похоже звери получились или нет. Потому что это очень, очень ответственное дело!
Юные дон и донна вприпрыжку побежали за ним к берегу, напрочь забыв о намерении вести себя чинно, как подобает будущим герцогу и герцогине. А Тоньо вспомнил тех уныло-благовоспитанных маленьких англичан, которые приехали в Малагу, и в который раз удивился: как мало надо детям, чтобы стать веселыми головастиками! Всего лишь немножко внимания, чуть игры и безопасность. Тоньо было совсем просто быть «хорошим» и позволять головастикам бегать, ловить рыбок в фонтане, собирать улиток, сажать кухонных котят в корзинку для рукоделия, добывать птичьи гнезда и гонять по всему саду белых павлинов. Зато головастики в нем души не чаяли и готовы были за ним в огонь и воду.
Насчет воды он чуток погорячился. В воду они пытались влезть и без него, ему скорее приходилось их из воды вытаскивать. По крайней мере, сейчас, когда головастики увидели соломенного быка на деревянной платформе, оба с радостным визгом помчались вперед – юный дон впереди, юная донна чуть отставая, ей юбки мешали. Они так неслись – явно не остановятся перед водой, запрыгнут прямо на платформу. Слуги не посмеют их остановить – им не по чину соваться поперек сиятельств. И сиятельства наверняка свалятся в воду, платформа неустойчивая.
– Стоять! – негромко, но тем самым голосом, что командовал «пли!», велел он.
Они остановились. Тут же. Малыш Дито еще удержался на ногах, а вот Ритта запуталась в юбках и упала бы, не подхвати ее Тоньо.
Маленький доверчивый головастик. Подняла головку и смотрит на него с обожанием и безграничным доверием.
Почему-то дети сразу, с первой встречи, прониклись к нему доверием… возможно, потому что он не требовал постных мордашек, тихого голоса и всех этих положенных по протоколу «сиятельств»? Он и сам-то, если быть честным, не привык постоянно быть «сиятельством». Что в университете – там он был не сыном герцога, а таким же студиозусом, как все прочие, – что на «Санта-Маргарите», где капитан называл его не иначе как «лейтенант Альварес». Здесь, в Малаге, никто не звал его лейтенантом, да и он сам уже не был уверен, что имеет право и дальше носить воинское звание…
По возвращении в Испанию он написал доклад адмиралу о гибели «Санта-Маргариты» и прошение об отставке. Однако адмирал пока не соизволил ответить, как подозревал Тоньо, не потому, что ему нужен был лейтенант Альварес на флоте, а потому, что Великий Инквизитор посоветовал не спешить.
Лучше бы поспешил, право слово! Эта неопределенность тянула за душу не хуже, чем постоянное ожидание подвоха от братца Фердинандо, ныне покойного. А так Тоньо в любой момент ждал нового визита святых братьев с приглашением пожаловать в резиденцию Великого Инквизитора. И что ему говорить? Правду о том, как чуть было не отрекся от Испании и Господа ради прекрасных глаз пирата Моргана? Правду о том, что отпустил врага Испании, когда мог бы утопить? Или о том, что три с лишним месяца прятался в Севилье то ли от разговора с его преосвященством, то ли от самого себя?