— Откуда мне знать?
— Ты должна уверовать.
— А если я уверую, я исцелюсь?
— Да.
— Я поверю, если поверишь ты, господин.
— Я верю.
— Скажи еще раз.
— Я уже говорил… Хорошо же: твои грехи прощены.
— И все-таки я не исцелилась, — молвила женщина.
И запахнула одежды.
— А я — не брат мой, — отозвался Христос. — Зачем ты просила меня об исцелении, если знала, что я не Иисус? Я разве уверял, что смогу исцелить тебя? Я сказал тебе: «Твои грехи прощены». Если тебе недостало веры и после этого, так это твоя вина.
Женщина отвернулась лицом к стене и начала стягивать с себя платье через голову.
Христос вышел из дома. Ему было стыдно. Он зашагал прочь из города, нашел тихое местечко в скалах и помолился о прощении своих собственных грехов. И немного поплакал. Он боялся, что, чего доброго, явится ангел, и прятался там до утра.
Близилось время Пасхи, и люди, внимавшие учению Иисуса, вновь принялись расспрашивать о Царстве Божьем: когда настанет оно? Как мы его узнаем? Что нам делать, чтобы быть к нему готовыми?
— Вот как все будет, — сказал Иисус. — Была свадьба, и десять дев, взяв светильники свои, вышли навстречу жениху, дабы проводить его на брачный пир. Пятеро из них взяли светильники и ничего более, и масла про запас тоже не взяли; а остальные пять, оказавшись мудрее, взяли масла в сосудах своих.
А жених замедлил; время шло, и всех дев одолела сонливость, и задремали они.
Но в полночь раздался крик: «Он идет! Жених здесь!»
Девы тотчас же проснулись и принялись поправлять светильники свои. Сами понимаете, что было дальше: неразумные обнаружили, что масло у них закончилось.
«Дайте нам вашего масла! — попросили они у товарок. — Смотрите, светильники наши гаснут!»
И две дальновидные девы поделились своим маслом с двумя неразумными девами, и всех четверых ввели на пир. Две умницы отказались делиться, и жених не впустил их заодно с двумя неразумными.
А последняя мудрая дева сказала: «Господь, мы пришли праздновать твою свадьбу — все, вплоть до последней из нас. Если ты не впустишь нас всех, я лучше останусь с моими сестрами, даже когда масло у меня иссякнет до капли».
И ради этой девы жених отворил двери в брачный покой и впустил их всех. А теперь спрошу я вас: где оно, Царствие Небесное? В брачном покое? Вы так думаете? Нет, Царство было снаружи в темноте, там же, где мудрая дева и ее сестры, даже когда масло у нее иссякло до капли.
Христос записал притчу от слова до слова, но твердо вознамерился впоследствии улучшить эту историю.
Незнакомец рассуждает об Аврааме и Исааке
Следующий раз ангел явился к Христу, когда тот был в Иерихоне. Он следовал за Иисусом и его учениками, что на Пасху отправились в Иерусалим. Иисус заночевал в доме одного из своих приверженцев, а Христос снял комнату в таверне неподалеку. В полночь он вышел в отхожее место. Когда он уже собирался снова войти в дом, на плечо его легла рука, и он сразу понял: это незнакомец.
— События набирают скорость, — сообщил незнакомец. — Нам надо поговорить о чем-то очень важном. Пойдем к тебе.
Переступив порог, Христос зажег светильник и собрал исписанные свитки.
— Господин, а что вы делаете со всеми этими свитками? — полюбопытствовал он.
— Я забираю их в надежное место.
— А увижу ли я их снова? Мне может понадобиться отредактировать и исправить отдельные фрагменты, в свете того, что я с тех пор узнал об истине и истории.
— Не беспокойся, такая возможность тебе еще представится. А теперь расскажи мне о брате. С каким настроем он приближается к Иерусалиму?
— Брат безмятежен и уверен в себе, господин. Я бы не сказал, что здесь хоть что-то изменилось.
— А он говорит о том, что, по его мнению, там ожидается?
— Говорит лишь, что Царство Божье вот-вот наступит. Возможно, как раз тогда, когда он будет в храме.
— А ученики? Как там твой осведомитель? Он все еще близок к Иисусу?
— Я бы сказал, что он — в весьма выгодном положении. Он не входит в число самых приближенных и самых любимых: наиболее доверительно Иисус беседует с Петром, Иаковом и Иоанном, — но мой информатор надежно утвердился среди последователей-середняков. Его доклады полны и достоверны; я проверял.
— Надо подумать о том, как однажды вознаградить его. Сейчас я хочу потолковать с тобой на непростую тему.
— Я готов, господин.
— Мы с тобой знаем: для того чтобы Царство расцвело пышным цветом, необходим некий орган, состоящий из мужчин и женщин, как иудеев, так и язычников, верных последователей, под эгидой вождей полномочных и мудрых. А этой церкви — мы вполне можем назвать ее церковью — понадобятся люди немалого организаторского таланта и глубокой интеллектуальной прозорливости — как для того, чтобы создавать и развивать структуру этого органа, так и чтобы сформулировать доктрины, способствующие ее объединению. Такие люди есть; они готовы и ждут. У церкви не будет недостатка ни в организации, ни в доктрине.
Но ты ведь помнишь, дорогой мой Христос, историю об Аврааме и Исааке. Господь назначает своей пастве суровые испытания. Многие ли готовы сегодня по примеру Авраама пожертвовать своим сыном, поскольку так повелел Господь Бог? А многие ли уподобятся Исааку, многие ли по слову отца сами протянут руки, дабы связали их, и лягут на алтарь и станут спокойно ждать жертвенного ножа, безмятежно уверенные в собственной праведности?
— Я — стану, — тут же воскликнул Христос. — Если именно этого хочет Господь, я — стану! Если это послужит на благо Царства — да, стану! Если это послужит моему брату — да, да, я готов!
Говорил он с жаром, поскольку понимал, что тем самым получит шанс искупить свою вину: он ведь так и не смог излечить женщину, изъязвленную опухолью. Это ему недостало веры, а вовсе не ей; он говорил с нею резко — и до сих пор стыдился сказанного.
— Ты предан своему брату, — отметил незнакомец.
— Да. Все, что я делаю, я делаю ради него, хоть он того и не знает. Я перекраиваю историю того ради, чтобы возвеличить его имя.
— Не забывай, что я сказал тебе при первой нашей встрече: твое имя воссияет не менее ярко, чем его.
— Я об этом не задумываюсь.
— Конечно, нет; но, возможно, тебя утешит мысль о том, что другие — задумываются; более того — трудятся ради того, чтобы так случилось.
— Другие? Так, значит, есть и другие помимо тебя, господин?
— Имя им — легион. И так все и будет, не беспокойся. Но прежде чем я уйду, я вновь спрошу тебя: ты понимаешь, почему одному должно умереть ради того, чтобы многие жили?
— Нет, я этого не понимаю, однако принимаю. Если такова Божья воля, я принимаю ее, пусть она и недоступна для понимания. В повести не говорится, будто Авраам с Исааком понимали, что им нужно делать — но они не колебались ни мгновения.
— Запомни свои слова, — промолвил ангел. — Мы еще поговорим в Иерусалиме.
Он поцеловал Христа в лоб — и ушел, унося свитки.
На следующий день Иисус и его последователи выехали в Иерусалим. Слухи о его прибытии уже разошлись, многие сходились поглядеть на Иисуса и поприветствовать его на пути к городу — ведь к тому времени его слава распространилась повсюду. Священники и книжники, конечно же, о нем уже прослышали, но не были уверены, как лучше действовать. Непростой вопрос, что и говорить: поддержать ли Иисуса в надежде разделить его популярность, при этом знать не зная, что он предпримет в следующий момент? Или осудить его — рискуя поссориться с великим множеством его сторонников?
В итоге решено было бдительно наблюдать за Иисусом и при каждой возможности его испытывать.
Иисус с учениками добрался до Виффагии, близ места под названием Масличная гора, и велел остановиться на отдых. А двух учеников послал поискать ему какую-нибудь верховую скотину, ибо он устал. Найти им удалось только осленка; а когда владелец услыхал, для кого осленок предназначен, то платы не взял.
Ученики покрыли плащами спину осленка, и Иисус въехал на нем в Иерусалим. Улицы были запружены людьми, которые любопытствовали взглянуть на Иисуса или жаждали его поприветствовать. Христос, затесавшись в толпу, зорко наблюдал; вот он заметил, как один-двое срезали пальмовые ветви и принялись ими размахивать — в уме он уже сочинял рассказ об этом эпизоде. Иисус был спокоен и безучастен к шуму и гаму; люди со всех сторон выкрикивали вопросы, он давал понять, что все слышит, — но отвечать не отвечал.
— Ты будешь здесь проповедовать, господин?
— А исцелять — будешь?
— Господи, что намерен ты делать?
— Пойдешь ли ты в храм?
— Ты пришел поговорить со священниками?
— Ты хочешь сразиться с римлянами?
— Господин, не вылечишь ли ты сына моего?
Ученики расчистили дорогу к дому, где Иисус собирался заночевать, и со временем толпа разошлась.
Священники испытывают Иисуса
Священники твердо вознамерились уловить Иисуса в словах, и вскоре такая возможность им представилась. Трижды пытались они — и все три раза Иисус одерживал верх.
В первый раз священники спросили:
— Ты проповедуешь, ты исцеляешь, ты изгоняешь бесов — какою властью ты это все делаешь? Кто дал тебе дозволение ходить туда-сюда и баламутить народ?
— Я скажу вам, — молвил Иисус, — если вы дадите мне ответ вот на какой вопрос: крещение Иоанново с небес было или от человеков?
Священники не знали, что на это ответить. Они отошли в сторону и принялись рассуждать между собою:
— Если скажем: с небес, то он скажет: почему же вы не поверили ему? А сказать: от человеков — толпы взъярятся на нас. Ведь все полагают, что Иоанн точно был великий пророк.
И пришлось священникам сказать Иисусу:
— Нам трудно решить. Не можем мы тебе ответить.
— Тогда и я не скажу вам, какой властью это делаю, — сказал Иисус.
Следующее испытание касалось вечной проблемы налогов.
— Учитель, — сказали священники, — мы знаем, что ты честный человек. Никто не сомневается в твоей искренности или беспристрастности; ты не заботишься об угождении кому-нибудь и ни перед кем не заискиваешь. Так что мы уверены, ты ответишь правдиво, если мы спросим: законно ли платить налоги?
«Законно» подразумевало соответствие закону Моисея, и священники надеялись, что подначат Иисуса сказать что-нибудь такое, что навлечет на него недовольство римлян.
Но Иисус ответил:
— Покажите мне монету, которою платится подать.
Кто-то принес ему монету, Иисус поглядел на нее и молвил:
— Чье это изображение и чье имя под ним?
— Конечно, кесаревы.
— Вот вам и ответ. Если это кесарево, отдавайте его кесарю. А Божие отдавайте Богу.
В третий раз, когда Иисуса пытались уловить в словах, речь шла о тяжком преступлении. Книжники и фарисеи разбирали дело женщины, взятой в прелюбодеянии. Они полагали, что Иисус потребует побить ее камнями: именно такое наказание предусматривал их закон. И надеялись, что добром это для него не кончится.
Иисуса нашли у храмовой стены. Фарисеи и книжники вывели женщину и поставили ее перед Иисусом.
— Учитель, эта женщина взята в прелюбодеянии! Моисей в законе заповедал нам побивать таких камнями до смерти. Ты что скажешь? Так ли нам поступить?
А Иисус сидел на камне и, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания.
— Учитель, что нам делать? — спросили они снова. — Побить ли ее камнями, как велит Моисей?
Иисус, по-прежнему ничего не отвечая, продолжал писать что-то в пыли.
— Мы не знаем, что делать! — настаивали священники. — Научи нас. Уж ты-то наверняка найдешь выход. Побить ее камнями? Что думаешь?
Иисус поднял голову и отряхнул ладони.
— Если среди вас найдется тот, кто сам без греха, пусть первым бросит в нее камень, — сказал он.
И опять, склонившись низко, принялся писать на земле.
Книжники и фарисеи, ворча про себя, стали уходить один за другим. Пока не остался один Иисус и женщина, стоящая посреди.
Наконец Иисус встал и сказал:
— Куда они ушли? Выходит, никто не осудил тебя?
— Нет, господин, никто, — отвечала она.
— Тогда ступай и ты, — сказал Иисус. — И я не осуждаю тебя. Но впредь не греши.
Все это Христос узнал от ученика, своего осведомителя. Как только тот договорил, Христос побежал к храму посмотреть, что такое Иисус написал в пыли. Ветер развеял письмена и на земле ничего не осталось, но рядом кто-то намалевал грязью на храмовой стене слова: «ЦАРЬ ИИСУС». Грязь высохла под солнцем, и Христос торопливо счистил ее, чтобы брат его не угодил в неприятности.
Вскоре после того Иисусу случилось разгневаться на фарисеев. Он давно наблюдал за тем, как они ведут себя, как обращаются с простыми людьми, как важничают и тщеславятся. И спросил его некто, следует ли поступать, как фарисеи, и сказал Иисус:
— Они учат властью Моисея, не так ли? А знаете ли вы, что гласит закон Моисеев? Слушайте, что говорят книжники и фарисеи, и, если слова их в согласии с законом Моисеевым, повинуйтесь им. По делам же их не поступайте, ибо они говорят и не делают.
Ибо они — лицемеры, все до единого. Поглядите, как превозносятся они! Любят сидеть на почетном месте на пиршестве, любят председательствовать в синагоге, любят, чтобы приветствовали их почтительным словом на торжище. Гордятся они приличностью одежд своих, всякой подчеркнутой деталью привлекая внимание к собственной праведности. Поощряют они суеверия и пренебрегают верой истинной, постоянно прислуживаются перед именитыми горожанами и похваляются могуществом своих влиятельных друзей. Не говорил ли я вам много раз, как дурно думать, будто чем выше вы стоите над людьми, тем ближе вы к Господу?
Вы, книжники и фарисеи, если слышите меня — горе вам. Вы бесконечно придираетесь к мелочам закона, а великое — справедливость, милость и вера — вами не замечено и позабыто. Вы отцеживаете из вина мошку, а верблюда не замечаете!
Горе всем вам, лицемеры! Вы проповедуете скромность и воздержание, а сами предаетесь пышнейшей роскоши; вы — что человек, угощающий гостей вином из золотой чаши: он отчистил чашу извне, а внутрь не заглянул, и полна она грязи и слизи.
Горе вам, всем до единого. Вы — что могила, выбеленная известкой: красивое сооружение, блестящее и безупречное, но что там внутри? Кости и лохмотья, и всяческая нечистота.
Змии, порождения ехиднины! Вы преследуете лучших и безвинных, мудрейших и праведнейших затравили вы до смерти. Как убежите вы от осуждения в геенну?
Иерусалим, Иерусалим — что за несчастливый ты город! Приходят к тебе пророки, а ты побиваешь их камнями. Хотелось бы мне собрать детей твоих, как курица собирает цыплят своих под крылья! Но позволили ли вы мне? О нет, ни за что! Сколь огорчаешь ты тех, кто любит тебя!
Вести об этой гневной речи быстро разлетелись повсюду, и Христу приходилось трудиться не покладая рук, чтобы не упустить ни одного сообщения о речах брата. Все чаще и чаще видел он слова «ЦАРЬ ИИСУС», намалеванные на стенах либо вырезанные на коре деревьев.
Следующий раз одними словами не обошлось. В храме занимались разнообразной куплей-продажей: так, например, продавались голуби, волы и овцы — тем, кто хотел совершить жертвоприношение. Но поскольку люди приходили в храм из мест самых разных, и близких, и далеких, у кого-то были деньги не местного чекана; так что сидели там и меновщики, готовые посчитать обменный курс и продать чужакам денег для покупки голубей.
Однажды Иисус вошел в храм и, все еще во власти гнева на книжников и фарисеев, при виде всей этой торгашеской деятельности потерял терпение и принялся опрокидывать столы меновщиков и торговцев животными.
И расшвырял он их в разные стороны, и взял бич, и выгнал из храма скотину, крича:
— Здесь должно быть дому молитвы, а посмотрите на него сейчас! То вертеп разбойников! Забирайте свои деньги и свою торговлю в другое место, оставьте это место Богу и народу его!
Прибежала храмовая стража и попыталась навести порядок, но люди слишком разволновались, чтобы прислушаться; а кто-то уже затеял потасовку из-за монет, что раскатились по всему полу, прежде чем менялы успели их собрать. Во всеобщем смятении блюстители порядка проглядели Иисуса и так его и не арестовали.
Священники обсуждают, что делать с Иисусом
Разумеется, от внимания священников и храмовых служителей все это не укрылось, и собрались они в доме первосвященника Каиафы обсудить, что делать.
— Мы должны так или иначе остановить его, — сказал один.
— Арестовать? Убить? Отправить в изгнание?
— Он популярен. Если мы предпримем что-либо против него, люди того не потерпят.
— Люди непостоянны. Ими можно манипулировать так и эдак.
— Вот только у нас это почему-то не получается. Они горой стоят за Иисуса.
— Это может перемениться в единый миг, надо только подать повод…
— Все равно не понимаю, в чем его преступление.
— Что? Устроить беспорядки в храме? Вызвать нездоровые волнения? Ты, может, и не понимаешь, а вот римляне как раз поймут.
— Никак не возьму в толк, чего он хочет. Если предложить ему высокий пост в храме, может, он согласится и притихнет?
— Он проповедует наступление Царства Божьего. Навряд ли его возможно подкупить жалованьем и теплым местечком.
— Он честен и прям — говорите что угодно, но уж этого-то у него не отнимешь.
— А вы видели, что везде пишут, — ну, «Царь Иисус»?
— А в этом что-то есть. Если бы нам удалось убедить римлян, что он угрожает их порядку…
— Так вы думаете, он зилот? Вот что, значит, им движет?
— Римляне, конечно же, о нем уже знают — не могут не знать. Нам нужно опередить их.