— Ну как? — прошептал он, касаясь своим потрясающим ртом ее горла.
— Чем дальше, тем лучше.
Он приподнял голову, посмотрел на нее сверху вниз. И его сердце дрогнуло.
— Черт, только этого не хватало.
— Я не думаю…
— Нет, ты думаешь. — Раздражение, сильно и неожиданно, вырвалось наружу. — Ты можешь не желать думать, но ты думаешь. Я ненавижу использовать банальные метафоры, но это как поворот ключа в замке. Я даже слышу чертов щелчок. — Он резко поднялся, провел нетвердой рукой по своим волосам. — А я не готов сейчас слышать какие-то щелчки.
Она быстро села, нервозно пригладила рубашку. Ее выбивало из колеи его настроение, раздраженное и в то же время возбужденное.
— Ты думаешь, я этого хочу? У меня сейчас и так достаточно проблем, без каких-то щелчков в моей голове. Мне нужно найти первый ключ. Я должна работать над этим. И мне нужно найти работу. И я не хочу какую-нибудь тупую работу. Я хочу…
— Чего? Чего ты хочешь?
— Я не знаю. — Она вскочила на ноги. Ярость клокотала внутри нее. Она не знала, откуда она взялась и на что была направлена. Повернувшись, она устремила взгляд через реку на дом, и крепко обхватила себя руками. — А я всегда знаю, чего хочу.
— Ну, в этом ты мне дашь сто очков вперед. — Он встал, но не стал подходить к ней. Что бы ни пульсировало внутри него — ярость, потребность, страх — могло вырваться в любую минуту, так что не стоило рисковать.
Бриз играл кончиками ее волос, как совсем недавно это делал он. Все эти низкие облака цвета старого золота наводили на мысли о полотне художника. Она выглядела такой хрупкой, такой совершенной, стоя на фоне этого неба, вполоборота к нему, пока угасающее солнце тонкой линией огня исчезало за холмами.
— Единственное, чего я с абсолютной уверенностью хочу… всегда хотел, — осознал он, — это ты.
Она взглянула назад, ощущая трепыхание нервных крылышек у себя в животе.
— Я с трудом могу представить, что я единственная женщина, с которой ты хотел спать.
— Нет. На самом деле первой была Джоли Риденбекер. Нам было по тринадцать. И это конкретное желание никогда не было осуществлено.
— Теперь ты пытаешься обернуть все это в шутку.
— Нет. На самом деле нет. — Он сделал шаг в ее сторону. Его голос потеплел. — Я хотел Джоли, насколько я понимал значение этого слова в свои тринадцать лет. Это было волнующе, даже болезненно, и своего рода мило. Постепенно я узнал, что значит желать по-настоящему. Я желал других женщин. Одну даже любил, поэтому я знаю разницу между тем, чтобы желать женщину и желать тебя. Если бы это был просто секс, это не вышибало бы меня из колеи.
— Трудно представить, что что-то может выбить тебя из колеи. — Она хмуро взглянула на него. — И совсем не похоже, что ты сейчас в таком состоянии.
— Обычно, чем сильнее я раздосадован, тем рассудительнее становлюсь. Это проклятие. — Он подобрал мяч Мо у своих ног и бросил его сильным движением руки. — И если ты думаешь, что это здорово, смотреть с обеих сторон, видеть справедливость обоих точек зрения, позволь сказать, это просто боль в заднице.
— Кто она была?
Он пожал плечами, поднял мяч, который Мо притащил обратно, и снова бросил.
— Это не важно.
— Нет, это важно. Все еще важно.
— Из этого просто ничего не вышло.
— Отлично. Мне пора возвращаться. — Она опустилась на одеяло и стала убирать остатки их импровизированного пикника.
— Я восхищаюсь этим искусством, никто не владеет им лучше женщин. Это завуалированное «да пошел ты», — разъяснил он, еще раз подбросив мяч Мо в воздух. — Она оставила меня. Или я не пошел за ней. Зависит от точки зрения. Мы были вместе почти год. Она была репортером на местном канале, поднялась до ведущей воскресной передачи, а потом и ежевечерней. Нам было хорошо вместе, все эти споры о значимости местных новостей. Что на самом деле гораздо сексуальнее, чем кажется на первый взгляд. В общем, мы собирались пожениться, перебраться в Нью-Йорк. Не сразу, что касается переезда. Потом она получила выгодное предложение. Она уехала. Я остался.
— Почему ты остался?
— Потому что я Джордж чертов Бэйли. — Он вновь запустил мяч со скоростью реактивного снаряда.
— Не понимаю.
— Джордж Бэйли, отказавшийся от своей мечты о путешествиях и приключениях чтобы остаться в своем родном городе и выполнить свой долг. «Вестник» стал моим долгом. Мой отчим, отец Даны, заболел. Моя мать переложила на меня часть обязанностей главного редактора. Я предполагал, что это временно, пока Джо вновь не встанет на ноги. Но доктора настаивали на переезде подальше от холодных зим, и мама последовала советам. Они хотели насладиться заслуженным отдыхом. Она заявила, что если я не возьму на себя управление газетой, она ее закроет. А моя мать никогда не бросает слов на ветер.
С безрадостным вздохом, он снова подбросил мяч.
— Это уж точно. Либо Флинн возглавляет «Вестник», либо не будет никакого «Вестника». Третьего не дано.
Майкл Флинн Хеннесси, подумала она. Итак, Флинн получил не только фамильное имя, но и фамильное наследие.
— Если бы она знала, что ты хотел для себя чего-то другого…
Он вымученно улыбнулся.
— Она не хотела для меня ничего другого. Я мог бы уехать, просто умыть руки и уехать с Лили в Нью-Йорк. И все люди, работающие в газете, потеряли бы работу. Половина из них, может даже больше, не смогли бы найти другую работу. Она знала, что я не смогу уехать.
Он посмотрел на мяч в своей руке, медленно повертел его и произнес мягким голосом.
— В любом случае, ей никогда не нравилась Лили.
— Флинн…
Он уступил отчаянным призывам Мо и бросил мяч.
— Прежде чем это все не начало звучать слишком жалостливо и патетично, я скажу кое-что еще. Я хотел поехать, тогда. Я любил ее, тогда. Но я не любил ее достаточно, чтобы бросить все и последовать за ней, когда она поставила мне ультиматум. А она не любила меня достаточно, чтобы остаться, или дать мне время разобраться с делами здесь и приехать к ней.
Значит, никто из вас не любил друг друга, подумала Мэлори, но промолчала.
— Меньше чем через месяц после переезда в Нью-Йорк она позвонила и разорвала нашу помолвку. Ей необходимо было сконцентрироваться на карьере, она не могла позволить себе поддерживать отношения, тем более на расстоянии. Она давала мне свободу, а сама собиралась замуж за свою работу.
— И в течение следующих шести месяцев она покоряла новости ЭнБиСи и продвигалась вверх по карьерной лестнице. Она получила, что хотела, как в итоге и я.
Он повернулся к Мэлори. Его лицо вновь было спокойным, глубокие зеленые глаза не отражали ни следа былой ярости, как будто ничего и не было.
— Моя мать была права, как бы ни ненавистно мне было это признавать. Она была права. Это мое место, и я делаю именно то, что хочу делать.
— Знаешь, на самом деле это говорит о тебе гораздо больше, чем ты думаешь.
Он подбросил мяч в последний раз.
— Ну вот, теперь ты меня жалеешь.
— Нет. — Возразила она, хотя отчасти он был прав. — Я чувствую к тебе уважение. — Она поднялась и поцеловала его в щеку. — Думаю, я помню эту Лили из местных новостей. Рыжая, правильно? Зубастая улыбка.
— Да, похоже на нее.
— У нее был слишком гнусавый голос и слабый подбородок.
Он наклонился и ответно поцеловал ее в щеку.
— Это действительно приятно слышать. Спасибо.
Мо примчался обратно и выплюнул мяч на землю между ними.
— Как долго он может это делать? — спросила Мэлори.
— Целую вечность, или пока моя рука не отвалится.
Она со всей силы пнула по мячу.
— Темнеет, — сказала она, как только Мо в восторге унесся прочь. — Тебе следует отвести меня домой.
— Или я мог бы завести домой Мо и мы могли бы… ах, судя по твоим поднятым бровям, ты подумала о чем-то нехорошем. Я собирался сказать, что мы могли бы сходить в кино.
— Ты не это собирался сказать.
— Конечно, это. Для твоего сведения, в моей машине есть пара страниц кинообзоров.
Она с радостью осознала, что между ними опять все в порядке, и ей захотелось его поцеловать — в этот раз в знак дружбы. Вместо этого она подхватила ритм и продолжила игру.
— Думаю, у тебя там целая газета.
— Возможно, но выбор фильма все еще за тобой.
— Что если это художественный фильм с субтитрами?
— Тогда я буду страдать в тишине.
— Ты же знаешь, что в местных кинотеатрах не показывают таких фильмов, не так ли?
— Их нигде не показывают. Мо! Пошли, покатаемся немного.
Мэлори пришла к выводу, что вечерняя прогулка пошла ей на пользу. Утром она проснулась свежей и воодушевленной. Совсем неплохо было чувствовать интерес и влечение к сложному человеку.
А он был сложным, подумала она. Хоть и производил поначалу впечатление простого парня. И это делало его еще одной головоломкой, требующей решения.
А он был сложным, подумала она. Хоть и производил поначалу впечатление простого парня. И это делало его еще одной головоломкой, требующей решения.
Она не могла отрицать существование того щелчка, о котором он говорил. Зачем ей это? Она всегда была осторожной и никогда не воспринимала отношения, как игру. Значит ей надо разобраться, стоял ли за этим щелчком только секс или это было нечто большее.
Головоломка номер три, решила она, опускаясь на корточки, чтобы продолжить свое исследование.
Первый за утро телефонный звонок просто ошеломил ее.
Через мгновение после того, как она повесила трубку, она уже набросилась на свои старые тетради по истории искусства.
Дверь дома Вэйнов была широко распахнута. Несколько дюжих мужчин таскали туда-сюда мебель и коробки. От одного взгляда на них Флинн почувствовал боль в пояснице.
Он припомнил уикэнд несколько лет назад, когда они с Джорданом переезжали в новую квартиру. Как они, с помощью Брэда, затаскивали подержанный диван весом с добрую Хонду вверх на три лестничных пролета.
Да, были деньки, вспомнил он. Слава Богу, они миновали.
Мо выпрыгнул из машины позади него и не дожидаясь приглашения пронесся прямо в дом. Раздался грохот, затем проклятие. Флинну оставалось только молиться, чтобы это не оказалась одна из Вэйновских фамильных антикварных штук. Он поспешил за своей собакой.
— Господи Боже. И ты называешь это щенком?
— Он был щенком — год назад. — Флинн смотрел на своего лучшего друга, которого Мо в этот момент приветственно обслюнявливал. Его сердце просто пело.
— Прости за… это лампа?
Брэд взглянул на разбитую китайскую лампу, рассеянную по фойе.
— Была. Минуту назад. Ну все, все, большой парень. Успокойся.
— Иди наружу, Мо. Где кролик?
В ответ Мо разразился оглушающим лаем и ломанулся за дверь.
— Какой еще кролик?
— Один из тех, что живет в его голове. Привет. — Флинн прошел вперед, хрустя осколками под ногами, и заключил Брэда в крепкие объятия. — Неплохо выглядишь. Для пиджака.
— Кто тут пиджак?
Он не смог бы выглядеть по-другому даже в потертых джинсах и хлопчатобумажной рабочей рубашке. Он был высоким и худощавым и выглядел, как всегда, достойно. Золотой мальчик Вэйнов, который был одинаково счастлив, работая на стройке, как и на собрании членов правления.
Может даже счастливее.
— Я заходил прошлым вечером, но никого еще не было. Когда ты приехал?
— Поздно. Давай уйдем с прохода, — предложил Брэд, когда вошли грузчики с очередной ношей. Он жестом указал путь на кухню.
Дом всегда был обставлен, здесь периодически останавливались представители верхушки корпорации Вейнов. Одно время это был их дом в Долине, место, которое Флинн знал не хуже своего собственного дома.
С тех пор, как он выпрашивал здесь печенье, кухня была переоборудована, но вид из окон остался прежним. Лес, вода и холмы.
Один из лучших периодов его детства был связан с этим местом.
Брэд налил кофе, потом вывел Флинна на небольшую пристань.
— Ну и каково это, вернуться назад?
— Еще не знаю. Странно по большей части. — Он облокотился на перила и посмотрел вдаль.
Ничего не изменилось. И ничего не осталось по-прежнему.
Он уехал подростком, а вернулся назад сформировавшимся мужчина. В нем чувствовался лоск большого города, но это ни сколько ему не мешало ощущать себя здесь вполне комфортно.
Его красновато-каштановые волосы потемнели с годами, ямочки на щеках сейчас больше напоминали складки. Ему это шло. Гранитно-серые глаза под прямыми бровями. В взгляде оставалась напряженность даже тогда, когда губы улыбались.
Флинн знал, что улыбка на лице ничего не говорила о его настроении. Дело было в глазах. Только улыбка в глазах имела значение.
А сейчас они улыбались.
— Сукин сын. Я чертовски рад тебя видеть.
— Я не думал, что ты вернешься.
— Я тоже. Все меняется, Флинн. В последние годы меня не покидало чувство зудящего беспокойства. В конце концов, я понял, что это была тоска по дому. А как твои дела, мистер Главный Редактор?
— В порядке. Предполагаю, ты оформишь подписку на нашу газету. Я это устрою, — добавил он с ухмылкой. — Мы устанавливаем красивенькие красные ящички возле почтовых ящиков вдоль дороги. Утренняя доставка к семи часам.
— Подпиши меня.
— Обязательно. Кстати, я собираюсь взять интервью у Брэдли Чарльза Вэйна IV как только ему будет удобно.
— Дерьмо. Дай хоть обосноваться, прежде чем я должен буду изображать главу корпорации.
— Как насчет следующего понедельника? Я зайду к тебе.
— Господи, ты становишься настоящим Кларком Кентом. Нет, хуже, Лоис Лейн — только без потрясающих ног. Я понятия не имею, что собираюсь делать в понедельник, но скажу ассистенту уладить это.
— Отлично. Как насчет того, чтобы взять по пиву и отметить сегодня вечером твое возвращение?
— Поддерживаю. Как твоя семья?
— Мама и Джо прекрасно живут в Фениксе.
— На самом деле я думал больше об очаровательной Дане.
— Ты же не собираешься подбивать клинья к моей сестре? Это было бы ужасно.
— У нее кто-то есть?
— Нет, у нее никого нет.
— Она все еще растет?
— Заткнись, Вэйн. — поморщился Флинн.
— Мне всегда нравилось, как ты дергаешься по таким поводам. — Брэд вздохнул и, наконец, почувствовал себя дома. — Но хотя это и весело, я не потому просил тебя зайти. Есть кое-что, на что, я думаю, ты хотел бы посмотреть. Я задумался, когда ты рассказал мне об этих делах Даны и ее подруг.
— Ты знаешь что-то об этих людях из Варриорс Пик?
— Нет. Но я знаю кое-что об искусстве. Пошли. Это в большой комнате. Я как раз закончил распаковывать, когда ты зашел.
Он прошел вдоль пристани и завернул за угол дома к двойным стеклянным дверям.
Большая комната могла похвастать высоким потолком с круговым балконом и огромным камином, очаг которого был облицован темно зеленым камнем в обрамлении золотистого дуба. Здесь хватало место для двух диванов, один из которых стоял посередине комнаты, а другой был спрятан в уютную нишу у дальней стены.
Еще большее пространство открывалось за широкой аркой, здесь стояло пианино, за которым Брэд провел бесчисленные часы утомительных занятий.
Там, возле второго камина, стояла картина.
Внезапно Флинн почувствовал, что ему не хватает воздуха.
— Боже. О, Боже.
— Она называется «Околдованные». Я приобрел ее на аукционе около трех лет назад. Помнишь, я упоминал, что купил картину, потому что один из изображенных персонажей похож на Дану?
— Я не обратил внимания. Ты вечно подначивал меня насчет Даны. — Он присел ниже, внимательно разглядывая картину. Он не был знатоком искусства, готов был поклясться, что рука, написавшая это полотно, была той же самой, что нарисовала картину в Варриорс Пик.
Здесь не было радости и невинности. Тона были темными, печальными, и лишь слабый, тусклый свет прорывался из трех стеклянных гробов, где в подобии сна лежали три женщины.
Лицо его сестры, и Мэлори, и Зои.
— Я должен позвонить. — Флинн выпрямился и достал телефон. — Кое-кто должен это увидеть прямо сейчас.
Глава 9
Мэлори не нравилось, когда ее торопили, особенно без объяснения причины. Так что, из принципа, она не стала вдавливать в пол педаль газа, а спокойно ехала по дороге, наслаждаясь пейзажем.
У нее было о чем подумать, и небольшая поездка по окрестностям могла помочь привести мысли в порядок.
Мэлори нравилось ехать по широкой дороге вдоль реки на своей маленькой машине, наблюдая, как солнце разбрызгивает сквозь листву причудливые световые узоры на поверхности асфальта.
Если бы она могла рисовать, то обязательно подробно изучила бы это явление. Всего лишь игра света и тени на чем-то таком простом и обычном, как дорожное полотно. Если бы она могла рисовать… Но она не может, как бы того ни хотела, не смотря на все попытки и годы обучения.
Но кто-то может, и у него это чертовски хорошо получается.
Перед выходом она попыталась дозвониться до Даны и Зои. По идее предполагалось, что она будет работать именно с ними, а не с Флинном. Он был… как аксессуар. Исключительно привлекательный, сексуальный, интересный аксессуар.
Боже, она любила аксессуары.
Да уж, не похоже, что ее мысли стремятся к порядку.
Она выключила радио и осталась в тишине. Что ей нужно сделать, так это найти Дану с Зоей и рассказать им, что она выяснила. Может, если она произнесет все это вслух, они смогут понять, что это значит.
Поскольку в данный момент у нее самой не было не единой догадки.
Единственное, что она знала, нутром чувствовала — это важно. Жизненно важно. Ей нужен был если не ответ, то хотя бы крупица информации, которая привела бы к ответу.