В октябре Мария возвращается в Париж.
Пьер счастлив и делает ей предложение (возможно, он предлагал Марии руку и сердце еще до ее отъезда в Польшу), но получает отказ. Однако он уже не собирается «бороться против женщин» – он видит, что нашел ту «умственно одаренную», что станет его спутницей на всю жизнь, ту, что он готов делить с наукой. Нет, даже не делить – наука станет их верной спутницей, основой и опорой их творческого союза. «Его любовная история своеобразна, почти невероятна, поскольку в ней перемешиваются в одно и сердечное влечение, и основное стремление его ума. Человека науки тянет к Мари и порыв страсти, и в то же время высшая духовная потребность», – пишет о чувстве Пьера их дочь, Ева Кюри, ставшая биографом своей матери.
Упорство Пьера достойно упрямства Марии. Он предлагает ей поселиться у него (Мария по-прежнему нуждается, если не сказать больше) и разделить квартиру. Он готов даже поехать с ней в Польшу, если она не может расстаться со своей родиной. Он готов даже на время оставить науку, преподавать французский, чтобы обеспечить ее – наука может подождать. Правда, в таком случае Марии точно придется выйти за него замуж.
Постепенно Пьеру удается поколебать стойкость Марии. Он обращается за помощью к ее сестре, и совместными усилиями им удается превратить отшельницу в прекрасную женщину, готовую к любви и семейному счастью. Мария наконец принимает предложение Пьера.
25 июля 1895 года он защищает докторскую диссертацию, а на следующий день они вступают в брак. Церемония подчеркнуто аскетична – ни белого платья (на это нет ни денег, ни особого желания), ни золотых колец, ни свадебного обряда. Мария давно перестала ходить в костел, а Пьер никогда не был особо религиозным. У молодых нет вообще ничего, кроме пары новеньких велосипедов – это был свадебный подарок от одного из дальних родственников. Главное украшение церемонии – удивительная гармоничность пары.
«В эти счастливые дни завязываются прекраснейшие из уз, какие когда-либо соединяли мужчину с женщиной. Два сердца бьются в унисон, два тела сливаются воедино, два одаренных мозга привыкают мыслить сообща. Мари нельзя было выйти замуж ни за кого другого, кроме этого физика, умного и благородного человека. Пьеру нельзя было жениться ни на какой другой женщине, кроме этой белокурой, живой и нежной польки, которая умеет быть на протяжении нескольких минут ребячливой и серьезной, товарищем и подругой, ученым и возлюбленной», – пишет об этой свадьбе Ева Кюри.
На велосипедах они отправляются в свадебное путешествие по деревням Иль-де-Франс.
В октябре супруги сняли квартиру. «Наше первое жилище, – вспоминала Мария, – небольшая, очень скромная квартира из трех комнат была на улице Гласьер, недалеко от Школы физики. Основное ее достоинство – вид на большой сад. Мебель, – самая необходимая, – была подарена нашими родителями. Прислуга нам была не по средствам. На меня легли заботы о домашнем хозяйстве, но я к ним привыкла за время студенческой жизни.
Наша жизнь была полностью отдана научной работе, и многие дни проходили в лаборатории, где Шютценберже позволил мне работать вместе с мужем…
Мы жили очень дружно, наши интересы во всем совпадали: теоретическая работа, исследования в лаборатории, подготовка к лекциям или к экзаменам. За одиннадцать лет нашей совместной жизни мы почти никогда не разлучались, и поэтому наша переписка за эти годы занимает лишь несколько строк. Дни отдыха и каникулы посвящались прогулкам пешком или на велосипедах либо в деревне в окрестностях Парижа, либо на побережье моря или в горах».
Ранее практически равнодушная к быту, Мария теперь с удовольствием – и так же упорно, как некогда грамматику и арифметику (учась в школе, девушка довела себя беспримерным прилежанием до истощения), физику и химию, – осваивает кулинарию и домохозяйство. Первой ее покупкой в качестве мадам Кюри становится гроссбух, в котором она ведет нехитрую семейную бухгалтерию (Пьер зарабатывает относительно неплохо – 500 франков в месяц, но он настолько рассеян и поглощен наукой, что ведение хозяйства целиком падает на плечи Марии). В ней просыпается честолюбие несколько иного толка – она не может ударить в грязь лицом перед родителями Пьера, которые очень тепло ее приняли.
Но ее занятия наукой не должны пострадать ни в коем случае. В их аскетичной квартире – только общий стол для работы, книжные шкафы и букет живых цветов. Мария упорно готовится к конкурсу на звание преподавателя. Это не только научная цель, но и способ пополнить семейный бюджет.
Ведь совсем скоро их станет трое – Мария беременна.
Ее отец, профессор Склодовский, проводивший лето во Франции, настоял, чтобы дочь пожила вместе с ним в Пор-Блане, в отеле «У серых скал». Так супруги в первый раз разлучились.
Пьер Кюри писал ей (по-польски!): «Моя маленькая девочка, дорогая, милая девочка, которую я так сильно люблю, я получил сегодня твое письмо и был безмерно счастлив. У меня нет никаких новостей, кроме той, что мне тебя ужасно не хватает: моя душа следует за тобой…»
Мария отвечала: «Приезжай скорее… Я жду тебя с утра до вечера…»
Мария была уже на восьмом месяце беременности, когда Пьер наконец приехал к ней в Пор-Блан. И они как ни в чем не бывало отправились в Брест на велосипедах! Но в Париж пришлось возвращаться в спешке – Мария готовилась рожать. 12 сентября роды у своей невестки принимал сам доктор Кюри; он первым взял на руки будущую лауреатку Нобелевской премии Ирен.
Завершив свое исследование по магнетизму, Мария Склодовская-Кюри заинтересовалась открытием урановых излучений Беккереля. Еще в 1896 году Анри Беккерель обнаружил, что урановые соединения испускают глубоко проникающее излучение. Заинтересовавшись этим явлением (которое она впоследствии назвала радиоактивностью), Мари Кюри решила заняться его изучением. Пьер отложил свои собственные исследования по физике кристаллов, чтобы помочь жене.
Последовательно и упорно они проверяли, какие еще вещества, кроме соединений урана, испускают открытые Беккерелем лучи. Первыми результатами было обнаружение радиоактивности у урана, тория и их соединений.
Однако вскоре Мари Кюри заметила, что урановая руда, известная как урановая смоляная обманка, испускает более сильное излучение Беккереля, чем соединения урана и тория, и, по крайней мере, в четыре раза более сильное, чем чистый уран. Все говорило о том, что в обманке скрыт неизвестный, гораздо более радиоактивный, чем уран, элемент.
Весной 1898 года Мария сообщила о своей гипотезе и о результатах экспериментов Французской академии наук, а затем супруги Кюри попытались выделить новый элемент. Оказалось, что этих элементов не один, а два. В июле и декабре 1898 года Мари и Пьер Кюри объявили об открытии двух новых радиоактивных элементов, которые они назвали полонием (в честь Польши – родины Мари) и радием. Теперь их предстояло выделить в чистом виде, чтобы подтвердить открытие.
На это ушло четыре года титанического труда. Переработать предстояло огромное количество руды – содержание радия в ней было очень низким. Эксперименты пришлось проводить в небольшой постройке, принадлежавшей Школе физики и химии, практически в сарае. Бывшая мастерская служила им теперь и кладовой, и лабораторией. Пьер занимался постановкой тонких опытов, Мария переливала жидкости из одного сосуда в другой, несколько часов подряд мешала кипящий материал в чугунном тазу.
Параллельно Пьер читал лекции в университете. А в 1900 году и Мария начала преподавать физику в Севре, в учебном заведении, готовившем учителей средней школы.
В 1902 году к супругам Кюри пришла великая победа. Им удалось выделить небольшое количество белого блестящего порошка – одну десятую грамма хлорида радия – из нескольких тонн урановой смоляной обманки (полоний выделить не удалось, поскольку он оказался продуктом распада радия).
В декабре следующего года Шведская королевская академия наук присудила Нобелевскую премию по физике Беккерелю и супругам Кюри. Мария и Пьер получили половину награды «в знак признания… их совместных исследований явлений радиации, открытых профессором Анри Беккерелем». Склодовская-Кюри стала первой женщиной, удостоенной Нобелевской премии. И Мария, и Пьер были больны – сказались нечеловеческая трудность экспериментов и суровые условия работы, – поэтому не смогли приехать в Стокгольм на церемонию вручения премии. Они получили ее летом следующего года.
«Присуждение Нобелевской премии, – писала Склодовская-Кюри, – было для нас важным событием ввиду престижа, связанного с этими премиями, учрежденными по тем временам еще совсем недавно. С точки зрения материальной, половина этой премии представляла собой серьезную сумму. Отныне Пьер Кюри мог передать преподавание в Школе физики Полю Ланжевену, своему бывшему ученику, физику с большой эрудицией. Кроме того, он пригласил препаратора для своей работы».
В процессе экспериментов с новым веществом супруги сделали еще одно открытие. Один из коллег Пьера положил в жилетный карман стеклянную трубочку с солью радия и получил ожог. Заинтригованный этим явлением, Пьер Кюри в течение нескольких часов подвергал свою руку воздействию радия и добился того, что на руке образовалась похожая на ожог рана, площадь которой постепенно увеличивалась. Исследования язвы, которую удалось вылечить лишь через несколько месяцев, положили начало радиотерапии.
Терапевтическое значение радия было признано почти сразу, и цены на радиевые источники резко поднялись. Однако Кюри отказались патентовать экстракционный процесс и использовать результаты своих исследований в любых коммерческих целях. По их мнению, извлечение коммерческих выгод не соответствовало духу науки, идее свободного доступа к знанию. Сразу после начала активных боевых действий на фронтах Первой мировой войны Мария закупала на личные средства, оставшиеся от Нобелевской премии, рентгеновские переносные аппараты для просвечивания раненых. Передвижные рентгеновские пункты, приводившиеся в действие динамо-машиной, присоединенной к автомобильному мотору, объезжали госпитали, помогая хирургам проводить операции. На фронте эти пункты прозвали «маленькими Кюри».
В октябре 1904 года Пьер был назначен профессором физики в Сорбонне, а месяц спустя Мария стала официально именоваться заведующей лабораторией. Еще через месяц у них родилась вторая дочь, Ева.
Их семейная жизнь была счастливой и радостной, они вместе работали, и научным изысканиям не помешало рождение дочерей Ирен и Евы. И вдруг все оборвалось. Трагедия случилась 19 апреля 1906 года. Пьер, как обычно, утром вышел из дому, направляясь на службу. И больше не вернулся… Он погиб под колесами конного экипажа.
Безутешная Мария отказывается от положенных вдове великого ученого почестей, от пенсии, назначенной министерством общественного образования («Я достаточно молода, чтобы заработать на жизнь себе и дочерям»), но соглашается принять в Сорбонне кафедру физики, которую прежде возглавлял Пьер. Курс лекций она начинает с фразы, которой его закончил ее супруг в прошлом семестре. Она не хочет поверить в то, что его больше нет, и в своем дневнике постоянно обращается к нему: «Я хотела тебе сказать, что альпийский ракитник в цвету, и глицинии, и боярышник, и ирисы тоже начинают цвести… Тебе бы все это очень понравилось…»
В конце 1910 года коллеги предлагают избрать ее во Французскую академию наук. До этого такой чести не удостаивалась ни одна женщина, потому выдвижение сразу же привело к жестокой полемике между сторонниками и противниками ее членства в этой консервативной организации. В результате нескольких месяцев оскорбительной полемики кандидатура Склодовской-Кюри была отвергнута на выборах с перевесом всего в один голос. Но вся эта околонаучная политика мало трогает Марию – у нее есть наука и дочери. Ей этого вполне достаточно.
В 1911 году она становится дважды лауреатом Нобелевской премии («за выдающиеся заслуги в развитии химии: открытие элементов радия и полония, выделение радия и изучение природы и соединений этого замечательного элемента») – и до сих пор остается единственной женщиной, добившейся такого признания. Спустя 24 года эту же награду получает Ирен Жолио-Кюри, во многом повторившая путь своей матери.
В последние годы своей жизни Мария продолжала преподавать в Радиевом институте, где руководила работами студентов и активно способствовала применению радиологии в медицине. Она написала биографию Пьера Кюри, опубликованную в 1923 году. Периодически ездила в Польшу, которая в конце войны обрела независимость. Там она консультировала польских исследователей. Но многолетняя работа с радием подорвала ее здоровье.
Мария Склодовская-Кюри не экспериментировала над собой, но умерла именно от лучевой болезни, хотя подобных диагнозов в те годы ставить не умели. «Мадам Кюри, – писал один из лечивших ее профессоров, – может считаться одной из жертв длительного обращения с радиоактивными телами, которые открыли ее муж и она сама».
Ее не стало 4 июля 1934 года. После ее смерти супруги вновь соединились – их останки были перенесены в парижский Пантеон и похоронены рядом.
Любовь Орлова и Григорий Александров: советский стандарт
О том, что секс-символ эпохи построения социализма Любовь Петровна Орлова была графиней и вела свою родословную чуть ли не от Рюрика, стали писать лишь в перестроечную эпоху. Во времена, когда она была на вершине своей популярности, об этом, конечно, кое-кто знал, но помалкивал. Актрису спасало то, что Орлова – фамилия слишком распространенная. Была бы она, скажем, Голицыной или Нарышкиной, и о звездной карьере ей нечего было бы и мечтать.
Если верить семейному преданию, вскоре после революции граф Петр Федорович Орлов сказал супруге: «Видишь, Женечка, как хорошо, что я проиграл в карты те три имения до 17-го года. Представляешь, как бы сейчас было обидно». Но даже отсутствие имений не сделало детство актрисы пролетарским. Гувернантки и домашние учителя многому успели ее научить. Люба хорошо играла на фортепиано и свободно владела тремя европейскими языками. Да и окружение было соответствующее. Среди подарков, которые Орлова хранила всю жизнь, были «Кавказский пленник» Льва Толстого с надписью «Любочке от автора» и шуточное стихотворение, которое посвятил шестилетней красавице Ф. И. Шаляпин.
Окончание гимназии и, соответственно, вступление во взрослую жизнь пришлись как раз на 1917 год. Первым трудовым опытом будущей кинозвезды стала торговля молоком – она возила его бидонами из Воскресенска, где семья пережидала голодные времена, в Москву. Однако карьера молочницы явно не устраивала юную графиню. Спустя несколько лет она окончила консерваторию по классу фортепиано и стала актрисой Музыкальной студии В. И. Немировича-Данченко. За эпизодические роли платили копейки, поэтому параллельно Орлова работала тапером в кинотеатрах. Однако девушке повезло – она была очень похожа на Ольгу Бакланову, приму студии Немировича-Данченко. И после того, как Бакланова сбежала из России, Любовь Орлова стала ее успешно заменять. Главные роли в опереттах решили материальные проблемы, однако хотелось чего-то другого. Она попыталась было сниматься в кино, но потерпела неудачу. Во время первых же проб режиссер обнаружил у нее на носу родинку и сказал, что с таким носом о карьере в кино не стоит и мечтать.
Стартовой площадкой для запуска блестящей карьеры стал второй брак. Первый муж Орловой на роль супруга звезды советского экрана явно не подходил – экономист А. Березин постоянно находился под арестом. Первое время можно было надеяться, что все как-нибудь утрясется. Но после того, как в 1929 году он получил срок по делу Чаянова, актриса всерьез озаботилась устройством своей личной жизни. В начале 30-х она чуть было не вышла замуж за работавшего в России немецкого инженера, который звал Орлову в Германию, где собирался сделать из нее европейскую актрису. Но отъезд так и не состоялся, поскольку Любовь Петровна познакомилась с режиссером Григорием Александровым и решила связать свою дальнейшую судьбу с ним.
Видимо, она разглядела, почувствовала, что именно Александрову суждено стать, выражаясь высоким стилем, вневременным «национальным достоянием», говоря по-современному, брендом. И ей суждено его таким сделать.
Мемуары Александрова «Эпоха и кино» – уникальное чтение. Если пренебречь десятками тоскливых страниц о неуклонной заботе партии и правительства о «важнейшем из искусств», получится плутовской роман, который бессмысленно проверять на соответствие реальности. Кинематограф для вернувшегося с Гражданской войны рабочего уральского паренька – восхитительная авантюра. Ассистент, актер и соавтор Сергея Эйзенштейна, его правая рука (а как модно утверждать, и любовник), Александров балансирует на канате, дюжину раз летит с борта «Потемкина» в ледяную воду, играя всех убитых матросами офицеров сразу, вместе с начальником ленинградской милиции «грабит» ночью склад с осветительными приборами, срочно необходимыми для съемок штурма Зимнего, и попадает в ГПУ за то, что внедрил в ряды первомайской демонстрации статистов с лозунгами Февральской революции.
Чаплин с хохотом обнимает его: «Как жаль, что я не знал вас раньше». Великий комедиограф Эрнст Любич «грубо льстит», а высланный Троцкий выклянчивает по телефону у Эйзенштейна экранизацию своей книги «Тайны Кремля», но получает гневный отпор. На съемках «Веселых ребят» пьяный бык загоняет группу на деревья, а гипнотизер теряет сознание, пытаясь его заворожить. А Рузвельт, оказывается, имел привычку напевать куплеты из «Волги-Волги». За всем этим фейерверком анекдотов – несомненная, искренняя, плотская любовь к своей профессии, а такая любовь искупает все реальные и мнимые грехи. И той же безоглядной любовью к иллюзорному миру дышит и лучшая комедия Александрова «Весна».