Известие о том, что мишенью боевиков представлялась именно любимая дочь, ближайший и главнейший советник, побудило Николая вспомнить недавнее, по праву закрепившее за русским царем прозвище «Кровавый» прошлое, развязав руки Жандармскому корпусу и настаивая на предельной беспощадности. Репрессий таких масштабов в России не видели уже лет пять, со времен подавления чуть не разваливших империю бунтов, называемых то «второй русской революцией», то «малой гражданской». И главным орудием правительственного террора выступала, разумеется, охранка. Не сумевшая предотвратить акцию и теперь смывающая промах чужой кровью. Политическая полиция империи, Охранный Департамент Отдельного корпуса жандармов. Последние полтора десятка лет пребывающий неизменным местом службы полковника Гумилева.
* * *
Кроме сводок о ходе расследования, Гумилев отслеживал для генерала общую ситуацию в России. Коттен понимал - как только пройдет шок от убийства, уцелевшие левые всех мастей, и в России и за границей, поднимут безобразный вой по поводу репрессий. Среди растущего в России с конца прошлого века слоя интеллигенции почиталось просто неприличным поддерживать монархию, в чести пребывала республика. Порядочные, далекие от радикальных суждений, вполне преуспевающие дельцы, врачи и профессора передавали подполью деньги, устраивали конспиративные квартиры, хранили нелегальную литературу и оружие. Вовсе не задумываясь о том, что ждет их в случае победы так ярко, умно и увлекательно рассуждающих о свержении самодержавия, победе коммунизма и демократии, создании республики трудящихся, пропагандистов.
Когда после войны эти милые, романтичные и интеллигентные социалисты вышли на улицы вместе с тем самым народом, воспеваемым добропорядочной общественностью, либералы содрогнулись и восхотели городового под окном. Но сейчас, спустя почти десять лет, выросло новое поколение. Забывшее об устроенной «восставшими массами» резне и мечтающее все о тех же «свободах». И внутренне готовое повторять самоубийственные поступки предшественников.
Настроения крестьян и рабочих успокоением можно было назвать лишь условно. Если красные агитаторы снова появятся в рабочих кварталах и сельских домах, их лозунги снова встретят восторженное одобрение. Не у всех и даже не везде, но и части хватит для новой вспышки. Подобное развитие событий представлялось возможным и смертельно опасным. Воспоминания о кровавой смуте недавних лет оставались совсем еще свежими, а риск повторения откровенно пугал.
Для начала согласованной антиправительственной акции левым нужен был только организатор. Российский лидер, умеющий действовать под жесточайшим давлением и не связанный с эмигрантами, последних воспринимать всерьез не будут еще долго.
На легальном положении такой оставался один. Джугашвили. Впрочем, в охранке его больше помнили под кличками «Коба» и «Сталин», нервов он попортил жандармам изрядно. По последним данным, Джугашвили готовился к выступлению, собираясь использовать ответ властей на акцию террористов для удара по власти же. Услышать с парламентской трибуны обвинения в нарушениях закона и слухи, которые после того как их озвучит гласный Думы, немедленно станут для многих истиной, о причастности к теракту царской семьи… С учетом не решенных, лишь временно загнанных внутрь болячек, вызвавших еще не так давно революцию, после подобных речей страна имеет шанс снова упасть в кровавую круговерть. Обеление подпольных леваков, травля династии и российской власти в целом немедленно повлекут восхищение «героизмом» подпольщиков, вновь предстающих доблестными борцами с закоснелым и тираническим самодержавием. Все это уже проходили неоднократно.
* * *
Рапорт с подобными соображениями лег сегодня на стол генерал-лейтенанта фон Коттена. Прочитав о готовящемся цикле выступлений вождя легальных левых, начальник охранки поднял взгляд на Гумилева:
- Снова Коба?
- Точно так.
- Зацепить его не за что, даже сейчас, - вздохнул генерал. - В прошлом крупный большевик - так он этого и не скрывает. До войны неоднократно судим, как выражаются в народе, «за политику», но последний раз наказание отбыл, призван в армию зимой шестнадцатого.
- Да, фронтовик, - согласился Николай Степанович. - Подвигов особых не совершал, но повоевать на турецком фронте успел, получил под конец войны солдатского «Георгия».
- Тогда давали почти всем окопникам, - усмехнулся Коттен. - Победители должны награждаться. А после войны он аресту не подвергался, когда начались возмущения, точно просчитал, что разрозненные выступления обречены на провал, выступал за парламентскую дискуссию. Не просто уцелел, даже популярность приобрел. Партию свою в двадцать восьмом создал, правильно?
- Да, после амнистии.
- Вот именно. Тогда еще восхищение фронтовиками не утихло, а правительством в обществе разочаровались. Коба выступил как «разумный левый», триумфально прошел в Думу, сформировал объединенную фракцию легальных социалистов.
- Единственный человек, которому, пусть и на короткое время, удалось их объединить, - заметил полковник. - Хотя сам выступал с довольно умеренных позиций.
- Черта с два, - буркнул Михаил Фридрихович. - Джугашвили всегда поддерживал связь с «Объединенкой», за руку только поймать не могли.
Генерал говорил правду. Гумилев знал, что в Объединенную революционную социал-демократическую партию пять лет назад слились выброшенные в эмиграцию остатки эсеров, социал-демократов и еще ряда левых партий, измученные безденежьем, отсутствием возможности вести хоть какую-то заметную деятельность в одиночку (уж слишком мало их осталось) и лишенные авторитетных вождей (частью казненных в России, частью умерших или отошедших от дел в эмиграции). Партия неоднократно заявляла о непримиримой войне с самодержавием, но связать дозволенных левых с объединенцами не удавалось. Все контакты с эмигрантами легальные социалисты объясняли намерением убедить единомышленников перейти к миру, и позиция эта в обществе пользовалась сочувствием.
- Хорошо, - закончил разговор Коттен. - Ваш рапорт я приму к сведению. По эксу в Царском новости есть?
- Нет, ваше превосходительство.
Ничего нового генерал поручать Гумилеву не стал, ограничился кивком и дежурным распоряжением активизировать расследование убийства Великого князя, чем контрразведчика нешуточно удивил. Начальника за годы совместной службы он изучил неплохо и полагал, что ход его мыслей предсказать в состоянии. По прикидкам Николая Степановича, генерал просто обязан был озаботиться изложенным в рапорте. Впрочем, в отличие от суждений, угадать действия зубра жандармского сыска не удавалось еще никому, а лезть с вопросами было совершенно непрофессионально. И бессмысленно, разумеется.
13.11.1931 г. Российская империя. Санкт-Петербург, Лиговский проспект, 4. Штаб Отдельного корпуса жандармов
Гумилев был недалек от истины. Доклад ценимого за аналитические способности и интуицию на грани предвидения офицера фон Коттен перечитал несколько раз. Выводы полностью соответствовали его собственным предположениям. Мысли рискнуть спокойствием империи генерал не допускал ни на минуту, но знал, что к последним экстремистским акциям легальные «соци» отношения не имели, и арест Джугашвили со стопроцентной вероятностью повлечет возмущение общественности, пока одобряющей жесткие меры. На Охранный Департамент спустят всех собак, а Михаил Фридрихович давно свыкся со своей должностью и крайним оказываться не желал. И потому принял другое решение.
Привлекать к операции Гумилева не стал, эта роль для Николая Степановича представлялась неподходящей.
Вчера, сразу после прочтения гумилевского рапорта, генерал вышел «наверх». Встречи с государем не искал, да и смысла в том не видел. Николай II с молодых лет постоянно находился под чьим-нибудь влиянием: Победоносцева, первой супруги… после своего ранения и гибели Александры Федоровны осатаневший император наперсников долгое время не заводил, положив для себя вид действий и решений сугубо индивидуальный. Советники, притягивающие внимание царя, меж тем оставались, но вес их и воздействие рекомендаций на практические шаги с прошлым ни в какое сравнение не шли. До тех пор, пока как-то непримечательно и помалу не вошла в высшие политические круги империи совершенно наравне с министрами и генералами княгиня Ольга. Старшая дочь и стала последним конфидентом Николая, на нее он, по складывающемуся у царского окружения впечатлению, с облегчением переложил груз правления, лежащий ранее на императорских плечах безраздельно.
Утром Коттен добился аудиенции у Великой княгини, которой доложил свое видение событий, намекнув и на продуманную уже возможность развитие ситуации развернуть. Намек был понят и воспринят благожелательно. Ольгу не зря порою именовали «Бисмарк в юбке», взросление дочери императора пришлось на период смуты, и она превосходно помнила и смерть матери, и послевоенные события, а потому кротостью и нерешительностью не отличалась.
Утром Коттен добился аудиенции у Великой княгини, которой доложил свое видение событий, намекнув и на продуманную уже возможность развитие ситуации развернуть. Намек был понят и воспринят благожелательно. Ольгу не зря порою именовали «Бисмарк в юбке», взросление дочери императора пришлось на период смуты, и она превосходно помнила и смерть матери, и послевоенные события, а потому кротостью и нерешительностью не отличалась.
Вернувшись, генерал запустил подготовленный уже процесс, и теперь оставалось только ждать. Ждать он умел, прослужив в жандармах большую часть жизни, выучиться этому занятию немудрено.
13.11.1931 г. Российская империя. Санкт-Петербург
Он вышел через черный ход около полудня, показываться лишний раз на улицах сейчас не стоило. В то, что власти пойдут на его арест, Иосиф Виссарионович не верил, но возможность провокации не исключал. Любви к нему жандармы не испытывали, а подбросить «наган» или пару прокламаций лидеру парламентских левых филерам могло прийти в голову. Скандал с задержанием гласного Государственной Думы мог бы пойти и на пользу, но сейчас, когда для выступления в Думе готов совершенно разгромный доклад с массой вопиющих и, что самое ценное, совершенно правдивых и доказательных фактов жандармского произвола, заминка представлялась несвоевременной. Джугашвили точно знал, что имелись информаторы в придворных кругах, что царь считает успокоение общества после дарованной им амнистии двадцать восьмого года своим крупнейшим политическим успехом, и когда шок от дурацкой акции Савинкова пройдет, рисковать спокойствием державы, пусть даже поверхностным, не станет.
* * *
Эсера Савинкова Иосиф терпеть не мог еще с довоенных времен и покушение на никому не мешавшего и ничего не решающего князя Бориса счел выходкой бессмысленной и вредной. Способной только раздразнить высшие круги империи и - что тоже относил к последствиям неблагоприятным, поднять значимость эмигрантов, выступающих в борьбе за симпатии населения прямыми соперниками. Но сожалеть о приключившемся смысла уже не имелось, а вот использовать ситуацию в своих целях следовало всенепременно.
Опытный и циничный политик, он собирался воспользоваться удачей бомбистов, чтобы надавить в очередной раз на верхушку страны, шантажируя царское окружение крахом политики умиротворения и угрозой перехода левых обратно на путь вооруженной борьбы. Дожав правительство яростной, но совершенно при том справедливою критикой, с добавлением расходящихся изустно слухов о причастности к убийству царской семьи, выторговать своей партии преференции и протолкнуть несколько давно внесенных, но «зависших» проектов по рабочему законодательству и окончательному решению земельного вопроса. Проектов, действительно улучшающих жизнь рабочих и крестьян. За счет фабрикантов и дельцов, разумеется, отчего продвижения идеи покуда не получили.
Человек, когда-то взявший себе прозвище Сталин, пребывал в уверенности, что нынешние погромы оппозиции, развернутые сорвавшимся от испуга Зимним (установка на волну репрессий исходила из дворца, сведения о том имелись достоверные; Николая разъярила предполагаемая нацеленность боевиков на Ольгу, дочь - самый близкий человек, царя понять можно), надолго не затянутся. И когда волна уйдет, на откате настроений поднимутся легальные социал-демократы. Не связанные с бомбистами, но сохраняющие ореол причастности к избиваемым сегодня левым, в России любят гонимых властью.
Вождь дозволенных социалистов предполагал собрать под свою руку как ненавидящих правительство радикалов, продемонстрировав им, что может заставить принять требуемые законы, в отличие от ничего, кроме арестов, не добившихся подпольщиков, так и умеренных, кровопролития чуждающихся. Публично осуждать террористов он не собирался: «мученики борьбы за народное счастье», доведенные до отчаяния косностью самодержавия, только так. Партий, требующих для бомбистов виселиц, и так хватает, зачем подпевать конкурентам?
Охрану он после известия о покушении распустил, филеры из «Летучего отряда» ведут круглосуточно, вполне достаточно. Во дворе, прямо рядом с дверью черного хода, уже ждала машина. За рулем Камо, старый соратник еще с Тифлисского подполья, предан как пес, не подведет.
* * *
Выскочившая из-за дровяного сарая в углу двора троица в поддевах о Камо тоже, видимо, представление имела. Первая пуля, выпущенная высоким, статным молодчиком из показавшегося Иосифу огромным автоматического «кольта», проломила затылок верного телохранителя, двое остальных расстреляли Джугашвили. Добивать не понадобилось - сорок пятый калибр, две обоймы с трех метров, слона разнести можно.
Стрелявший в Камо напоследок вскинул ствол, выпустил оставшиеся пули в стену, по которой сползал с превращенной в кровавое месиво грудью Иосиф.
Филеров по указанию начальника петербургского управления сняли утром, нечего ходить за законопослушным гласным, на расследовании теракта людей не хватает. Выбоины от «промахов» покажут, что работали дилетанты, «кольты» взяты из схрона давно ликвидированной выборгской ячейки финских нац-демов, нападавшие ушли проходными дворами - ищите, кто хочет.
13.11.1931 г. Российская империя. Санкт-Петербург, Лиговский проспект, 4. Штаб Отдельного корпуса жандармов. Два часа спустя
Прервав раздумья, в дверь постучали.
- Войдите, - сухо бросил Коттен.
- Ваше превосходительство… - начал вошедший в комнату невысокий подполковник в мундире Семеновского полка.
- Без чинов, Михаил Николаевич. Присаживайтесь.
- Операция прошла успешно. Объект расстреляли из пистолетов, на выходе из подъезда. Уехали сразу. Мы были одеты, как охотнорядцы, думаю, получилось похоже.
Подполковник раздражал генерала своим педантизмом, но других надежных исполнителей у него не было. Другие работали с настоящими террористами. Приходилось использовать офицеров гвардии, таких, как этот - карьерист, просидевший всю войну в немецком плену и потому в чинах задержавшийся.
Российская империя. Санкт-Петербург, Лиговский проспект, 4. Штаб Отдельного корпуса жандармов. Час спустя
Наиболее острый момент операции остался позади, решался не менее важный вопрос, представление сыгранного спектакля публике.
- …охотнорядцы - неплохие ребята, но приструнить под это дело и их не помешает, - закончив, сидящий напротив Михаила Фридриховича штабс-ротмистр откинулся на спинку кресла.
- Так мы и планировали, - кивнул, выслушав доклад Дейнеки, генерал. - Но есть другой вариант. - Он повернулся к третьему из присутствующих в кабинете полноватому кавказцу: - Изложите.
Невысокий офицер снял пенсне, и, протирая стеклышки бархатной тряпочкой, вежливо заговорил:
- Александр Александрович, - ротмистр надел пенсне и чуть поклонился в сторону Дейнеки, - подготовил великолепный план прикрытия. Но его программа сама по себе влечет опасность. Списав ликвидацию на крайне правых, мы вызовем волну возмущения их действиями, а наряду с тем волну сочувствия к их жертвам. А «невинными жертвами черносотенцев» тут же станет не один Джугашвили, а все левые, и дозволенные и возбраненные. Да и палачами назовут не только лавочников с Охотного, но и «реакцию» вообще.
Генерал кивал в такт рассуждениям. Шесть лет назад, услышав от Гумилева о дерзко работавшем по Закавказью жандарме, он лично вытащил Берию из Тифлиса в столицу, и сейчас тот старался, оправдывая доверие.
- С другой стороны, - продолжал докладчик, - озвучив через прессу не информацию даже, а только слух о причастности к «жестокому и подлому» убийству «видного деятеля» России самих социалистов, мы в народном мнении похороним левые партии. На весьма-а долгий срок.
- У них нет мотива, - перебил его Дейнека. - Никто не поверит, что соци сами пристрелили свою надежду.
- Только не в случае сотрудничества «надежды» с охранкой, - спокойно парировал Лаврентий. - Мы попросим хороших людей в газетах дать сообщение «из источника, не пожелавшего предать гласности свое имя», разумеется, что мы провели с Джугашвили, известным склонностью к умеренности, некие переговоры. Достигли договоренности об отходе левых, под его руководством, от идеи терактов, это его давняя позиция и удивления не вызовет. Но вот на открытое осуждение террористов и негласную помощь в борьбе с не принявшими эту платформу покойный никогда не шел. Как раз этот вопрос в прессе и прозвучит наиболее остро, ведь в сегодняшних условиях, когда мы социалистов бьем по всем направлениям, согласие лидера легальной оппозиции на негласные контакты представляется правдоподобным. Да и выходка савинковских боевиков уж больно дикая, а с Савинковым у Джугашвили давние контры. Предусмотрим и добавочное объяснение - личная заинтересованность. Из людей, принявших этот вариант, Джугашвили якобы собирался сформировать новую, единую и сильную левую партию.