Камень, попавший под стопу, вмиг развеял нарастающую эйфорию. Боль, хотя и не сильная, пронзила щиколотку и невольно заставила Сергея замедлить скорость.
«А ведь мог бы и подвернуть! — Прислушавшись к ощущениям, Ефимов понял, что ничего серьезного не случилось, болезненные ощущения постепенно отступали. — Идиот! — ругнул он самого себя, понимая, что от серьезных проблем его отделяла лишь тонкая грань. — И чего, спрашивается, летел как угорелый? Почти всех обогнал… придурок!»
Ему вспомнилась фраза, часто повторяемая одним хорошим знакомым: «Михалыч, ты иногда в свидетельство о рождении свое заглядывай…» На лице Ефимова появилась улыбка, он еще сильнее сбавил скорость и наконец перешел на шаг.
— Тяжко! — Рядом остановился запыхавшийся ротный.
— Угу, — согласился Ефимов и поднял взгляд.
Из-за горы медленно выползало солнце.
— Закончить зарядку, всем умываться! — вынес вердикт капитан Кречетов, смахнул с лица пот и направился в командирскую палатку. Через пару минут он выбрался оттуда и двинулся в сторону умывальника. В это время капитан Молотов занимался не менее важными делами. Сидя за столом, он пристально всматривался в экран ноутбука. Миссия сталкера была в самом разгаре…
Первый учебный день в пункте временного пребывания начинался без происшествий.
Ближе к обеду выяснилось, что душевые, имеющиеся на территории учебного центра, не работают, только умывальник.
— А где мыться? Мы что, свиньи? — Кто бы сомневался в том, что первым подал голос протеста все тот же Прошкин.
Но на этот раз в его словах было достаточно резона.
— Ты еще чистый, и вообще, до сантиметра не грязь, а после она сама отваливается! — Башмаков усмехнулся и, словно издеваясь, начал яростно почесываться.
— Да пошел ты, козел вонючий! — Витька махнул ногой в сторону сапера, но тот с легкостью увернулся.
— Блеет да еще и бодается! — сострив так, Вовка, не дожидаясь ответной реакции, выскочил из палатки.
— Удрал! — констатировал Прошкин, но пускаться в погоню не стал.
Ефимов, находившийся тут же, в палатке и с улыбкой слушавший всю эту дружескую перебранку, глубоко задумался. Шутки шутками, а мыться после напряженных занятий необходимо было каждый день. Мочить под умывальником торс — не выход. Конечно, о горячей воде мечтать смысла не имелось, но ведь оставался еще ручей. Маленький, не более трех десятков сантиметров в ширину, он, тем не менее, был стремительным, нес в себе не менее полуведра воды в секунду. Что с того, что ручей стекал со склона горы и имел ледяную температуру. Главное, он был мокрым, а значит, способным смывать пыль и пот.
Сняв с гвоздя полотенце, Сергей вытащил из рюкзака пакет с шампунем и мылом, достал оттуда же мочалку, втиснул ноги в тапочки и направился к выходу. Он подхватил стоявшее там новое оцинкованное ведро, предназначенное для стирки одежды, и выбрался на солнечный свет.
Спуск, переход через дорогу, небольшой подъем, семьдесят метров по прямой. Во всех смыслах удобное, скрытое от посторонних глаз возвышенными берегами место нашлось сразу же за хранилищем ракетно-артиллерийского вооружения. Небольшая, почти ровная площадка, кустики, растущие по одной стороне. Кстати, на них вполне можно развешивать белье после стирки.
Сергей поставил ведро на землю и ступил в прозрачные струи. Вода оказалась холодна, даже очень. Ефимов непроизвольно поежился и начал раздеваться. Потом он присел, зачерпнул воду ладонью, брызнул себе на грудь и едва не завопил.
— Не надо спешить, все потихоньку! — пробормотал себе под нос Ефимов.
Черпая пригоршнями воду, он омыл сперва ноги, руки, плечи, потом снова плеснул на грудь. Сергей подставил в поток воды ведро, и оно тут же наполнилось. Он несколько раз выдохнул, настраиваясь, и резким движением опрокинул на себя освежающую влагу. Именно освежающую, манипуляции с постепенным привыканием к ручьевой воде не прошли даром, и сейчас соприкосновение с ней было скорее приятным, бодрящим.
Мылся Сергей не спеша. Когда с купанием было покончено, он во всем теле почувствовал подъем, словно в мышцы, уставшие на занятиях, кто-то внезапно влил новые силы. Подхватив ведро, Ефимов двинулся в обратный путь. Эксперимент с местом помывки личного состава можно было считать удачным.
Глава 5
Потянулись обычные, вполне рутинные дни боевой учебы. Быт не радовал, мало того что вышестоящему начальству было совершенно все по фигу, так и сам здешний ландшафт не давал ни малейшей возможности расслабиться. Больше всех сетовал по этому поводу все тот же Прошкин.
— Любое передвижение в напряг, — со страдальческими нотками в голосе вопил он. — В туалет в гору и с горы, на обед с горы и в гору, помыться опять вверх-вниз. Неужели лучше места найти нельзя? — Непонятно было, кому он адресовал свой упрек, но ответа так и не дождался. — Да еще говорят ходить строем! Да чихал я! Как ходил, так и буду…
Он говорил еще долго, но его свободолюбивые заявления всерьез не воспринимались никем, даже, наверное, им самим. Так, разговор ради разговора.
«Ну, любит человек потрепать языком! Когда ему за это ничего не будет, пусть треплется, релаксирует, — в свою очередь, рассуждал Ефимов. — Когда начнет всерьез доставать, можно будет и одернуть».
Так дни бежали за днями. Начальство вводило новые ограничения, все больше сужавшие рамки свободы личного состава. Но больше раздражало не это, а упорное нежелание, возможно, и неумение командования сделать хоть что-то по улучшению быта собственных подчиненных. У командиров рот, непосредственно работающих с людьми, для этого недоставало власти, а все остальные своим видом показывали, что плевать на это хотели. И впрямь, что им контрактники? Это не они с утра до ночи надрывают с ними глотку на занятиях, спят с ними в одних палатках. Это не они, в конце концов, пойдут с личным составом на выполнение задания. Ванька-взводный да командир роты — все на них и все против них.
До учений оставалось около месяца. Ежедневные занятия с инструкторами приелись бойцам и уже не вызывали у них ничего, кроме скуки. Видимо, чтобы хоть как-то занять личный состав, от высшего командования поступило боевое распоряжение. Конкретное место его выполнения офицерам отряда не было знакомо. Кроме комбата, тому уже как-то доводилось бывать в тех местах.
За сутки до выхода командир отряда подполковник Мелихов решил поговорить с уходящими на задачу разведчиками по душам. В назначенное время личный состав построился там же, где обычно проходила утренняя физическая зарядка.
Комбат начал разговор, не размениваясь на предисловия:
— Минная обстановка там сложная. — Подполковник обвел взглядом притихший строй. — Это мягко говоря. Кроме того, имеются достоверные сведения о наличии в районе нескольких бандгрупп численностью от десяти до тридцати человек каждая. Но все же главное — мины. Мне приходилось здесь работать. В две тысячи пятом этот район входил в зону ответственности нашего отряда. Наибольшие потери случились именно тут. Не обходилось без боестолкновений, но опять же основная опасность исходила от мин. Подрывы случились практически в каждой группе. В одной подорвались четверо за одни сутки. Отнеситесь к моим словам со всей серьезностью. Для предотвращения ранений и гибели людей приказываю движение осуществлять только с миноискателем…
«Он прекрасно знает, что постоянно вести поиск с использованием миноискателя невозможно, — размышлял Ефимов. — Темп не тот, да и не везде с миноискателем можно пройти. Наверное, подозревают об этом и наверху, но продолжают слать телеграммы о постоянном использовании миноискателей при передвижении. Задницы прикрывают и тут же двигают фигурки. Мол, дойти до рубежа к… осуществить переход до… организовать засаду не позднее… Какой тут на фиг миноискатель?» — возмущался прапорщик, а комбат продолжал расписывать все прелести предстоящего выхода.
Личный состав взгрустнул. Если до сегодняшнего дня среди бойцов и оставались оптимисты, надеявшиеся всего-то поучаствовать в учениях и благополучно вернуться на зимние квартиры, то теперь таковых не осталось. Скептики торжествовали и откровенно злорадствовали.
Особого страха на личный состав комбат не нагнал. Полное осознание предстоящего придет к людям несколько позже, через часик-другой, а то и после первых потерь. Но настроение Мелихов подпортил даже видавшим виды офицерам и тому же старшему прапорщику Ефимову.
Казалось бы, ему до всех таких вот напоминаний и дела нет, он и без них все помнит и знает. Ан нет, длительный перерыв накладывает свои отпечатки… По спине старшего прапорщика побежал холодок предвкушения, легкий, едва заметный, но все равно неприятный. Гарантии в том, что при всей своей опытности он не взлетит на мине, не мог бы дать никто. Не существовало такого опыта, чтобы предусмотреть все.
Казалось бы, ему до всех таких вот напоминаний и дела нет, он и без них все помнит и знает. Ан нет, длительный перерыв накладывает свои отпечатки… По спине старшего прапорщика побежал холодок предвкушения, легкий, едва заметный, но все равно неприятный. Гарантии в том, что при всей своей опытности он не взлетит на мине, не мог бы дать никто. Не существовало такого опыта, чтобы предусмотреть все.
На фоне этого странной выглядела его полная внутренняя уверенность в благополучном исходе любого боя. Почему? Может, потому, что в бою от собственных действий зависит многое, если не все, а мина — если уж ошибся, то не исправить…
Командир продолжал расписывать предстоящие трудности и опасности. Жаркое солнце било в лицо.
Пулеметчик Агушев, стоявший по левое плечо от заместителя командира группы, старательно сдувал со щеки муху, с удобствами рассевшуюся на ней. Но та упорно отказывалась улетать. Не выдержав, Руслан смахнул насекомое быстрым движением руки. Увы, это не укрылось от ротного, бросившего на пулеметчика такой взгляд, что тот невольно съежился.
Ефимов лишь улыбнулся. Всерьез Агушеву ничего не грозило. Существовала вероятность того, что к окончанию речи комбата внимание капитана Кречетова будет переключено на кого-нибудь другого.
Говоря о минной опасности, подполковник нисколько не преувеличивал. Карты с отметками минных полей, полученные группниками, никого не радовали. Заранее назначенная точка десантирования тоже — окраина заброшенного селения, крутой спуск к реке с густо минированными берегами.
В семнадцать ноль-ноль ротный и командиры групп имели на руках всю исходную информацию о районе предстоящей работы. Группников вызвали для принятия решения, а Кречетов углубился в изучение оперативной обстановки. Все было плохо, особенно это касалось мин. Тяжело вздохнув, капитан отложил документы в сторону и надолго задумался. Именно мины, по его мнению, представляли наибольшую опасность, грозившую личному составу и ему самому на предстоящем выходе.
Что касается противника, то его еще предстояло обнаружить. Да и видимый враг всегда предпочтительнее опасности, затаившейся под землей.
Отогнав смутные мысли, капитан покинул палатку и отправился к расположению своей роты. Разглядев под грибком мающегося бездельем дневального, он остановился и щелчком пальцев привлек к себе внимание.
— Я, товарищ капитан! — Контрактник, стоявший на посту, вытянулся.
— В девятнадцать тридцать в первой палатке совещание всего личного состава роты.
Большинству разведчиков предстоял первый боевой выход, следовало хоть немного настроить их на серьезный лад. Игры закончились, пришло время работы.
Незаметно подоспело время ужина. Длинная очередь за пайкой, котелки, столы по одному на десяток бойцов, а потом холодная вода для мытья посуды. Все как всегда. Бойцы вернулись в палатку и растянулись на спальниках, собираясь в блаженстве провести время до вечерней поверки. Тут в электрическом свете лампочки, висевшей на столбе, нарисовалось щурящееся лицо дневального.
— Через десять минут совещание всего личного состава роты, — объявил он и, не дожидаясь наводящих вопросов, убежал обратно.
— Колян! — лениво пошевелившись, окликнул Кострыкин Арсанова, ковырявшегося подле рюкзака. — Давай, зови наших.
— Коля, кого из старших троек увидишь — оповести, пусть своих сами собирают, — добавил Ефимов. — Через пять минут все здесь.
Пять минут — срок вполне достаточный, тем более что, идя с ужина, Сергей видел, как его бойцы крутились около палатки. Разве что Шамиль и Виктор еще не вернулись с ручья, куда уходили мыться. Но к началу совещания все успели вовремя. Даже вечно опаздывающий Гусев.
В девятнадцать тридцать разведчики роты, как и было объявлено, собрались в палатке первой и второй групп, расселись на нары, форма одежды произвольная или, по-другому, номер восемь, что украли, то и носим. Отсутствие тельников по-прежнему казалось бойцам непривычным, но уже не так бросалось в глаза, как попервоначалу.
— Смирно!
В палатку, низко пригнувшись, вошел, точнее сказать, почти вполз ротный.
— Мужчины! — Это слово получалось у него мягко, с акцентированием на «ж» и потому звучало с некоей долей издевки.
Но так как обращаться к личному составу подобным образом он начал давно, то уже и сам этого не замечал, говорил так всегда, независимо от ситуации.
— То, что говорил комбат, — правда. Мин до хрена! Подлететь может каждый. Если кто-то еще воспринимает это через смешки, то зря. Значит, он дурак. Перед вами реальная опасность, и ее надо воспринимать серьезно. Нет греха в том, чтобы бояться. Вы думаете, я не боюсь? — Капитан выглядел абсолютно серьезным. — Я еще как боюсь! — Он поднял голову и обвел тяжелым взглядом притихших мальчишек. — Я тоже боюсь. Даже скажу честнее: я ссу, да еще как! — Казалось бы, странно было слышать такое из уст офицера, дважды бывавшего в Чечне, имевшего ранения, не раз чудом избегавшего смерти.
Но как еще он мог достучаться до сердец некоторых своих пацанов, продолжавших играть, именно что играть в войнушку и не воспринимавших ее на полном серьезе?
— Мне страшно просто до усеру. Вы даже не представляете, как мне страшно! — Кречетов замолчал, видимо, обдумывая следующие слова, и Ефимов окончательно осознал, что ротный не позировал, не играл роль.
Сейчас прапорщик прекрасно понимал этого человека, уже имевшего «счастье» видеть последствия взрывов. Кречетов вытаскивал с минного поля раненых, испытывал на своих нервах ужас ежесекундного ожидания неминуемости взрыва под ногами, грохота у земли, выброса почвы, удара, несущего боль и отбирающего надежды на счастливое будущее. Едва ли кому захотелось бы оказаться в подобной ситуации. В палатке стояла тишина.
«Силен мой сосед! — с невольной теплотой подумал Ефимов. — Тут уж ничего не скажешь. Я бы так не смог. Да, не сумел бы. У каждого есть свои недостатки. Все мы чего-то боимся. Наверное, мой самый большой страх в том, что кто-то о нем узнает, получит малейший повод предположить, что я чего-то боюсь. Наверное, лучше сразу в пыточную, чем в открытую признаться в том, что я чего-то испугался. Гордыня? Не уверен, но я на самом деле едва ли бы смог признаться в том, что боюсь чего угодно. Мне было бы стыдно. Вот где он, мой самый большой страх. Странно, да?»
Из раздумий старшего прапорщика вывел голос ротного, который продолжил разговор вопросом:
— Но куда деваться? Задачу нам все равно выполнять. Да, страшно, но и я, и вы, мы с вами бабки получаем не за просто так. Армия живет для войны, а не для учений. Поэтому можете мне сказать, кто не готов идти на выход. Я его отпинаю, и он пойдет вместе со всеми. — Кречетов улыбнулся, вот только его улыбка получилась непривычно грустной. — Запомните, на БЗ никаких лишних движений! Может статься так, что ступите чуть в сторону — и кирдык. Самое главное запомните: закон подлости гласит, что он проявляется там, где его меньше всего ждешь.
В крайней моей чеченской командировке был случай. Две группы работали в одном районе. Задание подходило к концу. Согласовав свои действия с командованием, они сошлись вместе, идти оставалось всего ничего. Район знакомый, сто раз хоженный, не суливший никаких неожиданностей.
Групперы были однокурсниками, дружили. Как говорится, им сам бог велел идти рядом, если встретились. Что, казалось бы, с того? До окраины населенного пункта, где ждала эвакуационная техника, оставалось совсем ничего. Звуки колонны доносились в низину, по которой сейчас шли разведчики, совершенно отчетливо. Оставалось перейти ручей и подняться в горку.
Два однокурсника по военному училищу, старших лейтенанта, слегка нарушив инструкции, шли рядом, один чуть впереди другого. И вот тот, который двигался впереди, видимо, захотел о чем-то спросить своего товарища. Он остановился и, поворачиваясь навстречу идущему, сделал шаг в сторону. Грохнуло так, что шедший вторым, оглушенный, повалился на землю.
Я очнулся быстро. — Ротный, видимо, увлекся рассказом. — Леньки нигде на горизонте видно не было. Я вскочил на ноги, смотрю, он лежит метрах в пяти и истекает кровью. Ступней у него нет. Как у меня в руках оказался жгут, как я добежал до него — не помню. Я уже затягивал резину жгута, когда Ленька открыл глаза. Он не кричал, не стонал, хотя про промедол я в тот момент забыл. Казалось, друг мой отключился от реальности и пребывал где-то в другом месте.
«Все, кореш! — На лице Леньки появилась грустная улыбка. — Оттанцевался я на хрен! Тапки видишь, как высоко подлетели».
«Жгуты, живо!» — видя, как хлещет из порванных артерий и вен второй ноги кровь, прокричал я.
У меня запаса не было. Пока тащили жгут, я пришел в себя и сделал укол обезболивающего. Помня по рассказам, что врачи оттяпывают ногу на десять-пятнадцать сантиметров выше жгута, я старался накладывать их как можно ближе к ране, чтобы сохранить ему колени. Даже бумажку с указанием времени написал и тюбик промедола в карман сунул.