– У меня вот… – произнес Дитя Солнца, предлагая пластмассовый ножик из Столовки. – Если нужно произвести… это самое… вскрытие.
Тело сливалось с серой бесплодной землей, простершейся на сотню миль вокруг. Несмотря на толстый слой грязи, мухи нашли лазейку – проникали в отверстия в шлеме. Мочевой пузырь отдал содержимое, и те же мухи теперь вились над упакованными в комок грязи гениталиями. Труп лежал на боку, чуть свернувшись калачиком; брюхо обвисло и касалось земли. Под серой коркой Радуга не смог разглядеть, кто это: негр, азиат или белый. Без мыла с водой тут не разберешься. Яркой Радуге трупешник напомнил оплывшую песчаную свечку. Даже этому чуваку при жизни не сделали обрезание.
Протянув Лакомке полупустую кружку, Радуга спросил:
– Еще кто знает? – Обвел присутствующих жестом руки и добавил: – Кроме нас пятерых?
Кивнул на кружку: пей, мол, давай (пусть Лакомка успокоится). Тут же он заметил, что кольца-хамелеоны у него на руке посветлели, стали бурыми.
Лакомка брилась наголо. Хитро придумано: прошлый сезон прошел под знаком вшей, и в этот раз она всем сразу заявила, дескать, не собирается лучшую часть лета снова расчесывать скальп в кровь. Она носила блестящий парик цвета бабл-гама. Лакомка мотнула головой: нет, больше никто не знает, – качнув длинными мерцающими прядями.
Радуга посмотрел по очереди на каждого и произнес:
– Если сообщим шерифу о трупе, нас прикроют. – Он выдержал многозначительную паузу. Жужжали мухи. – Не будет больше Пустынного рок-фестиваля искусств. Здесь точно не будет. – Он хохотнул. – Если не хотите провести следующие каникулы в Дисней уорлде… – он глубокомысленно кивнул, – …придется нам самим разобраться.
Колючий ветер донес отдаленные звуки музыки: транс, хип-хоп, драм-н-бейс. Обитатели палаточного городка просыпались. Нужно соображать быстрее.
– Ты, – кивнул Радуга в сторону Тинки. – Разошли сообщения всем: срочно, у нас код «Гнида», в палатке Холодильник. – Ничто так не отпугивает людей, даже сообщения о скорпионах и гремучниках, как слухи о вшах. Стоит им разойтись, и никто даже близко не приблизится к Холодильнику. – Помощник, отнеси тело туда. Мне понадобится жесткая малярная кисть и тысяч десять влажных салфеток.
В лагере Секс-Ведьм он нашел главу службы Регистрации: у нее хранились записи о прибытии, заполненные формы, отказы от претензий. Ведьмы занимались тем, что воздвигали монумент Сандре Бернхард[32]. Различные части ее тела создавались отдельно в местах вроде Мемфиса и Браунсвилла, по найденным в Интернете инженерным схемам. Сейчас предстояло самое сложное: собрать их в правильном порядке.
Регистратора звали Динь-Динь. Яркая Радуга приготовился торговаться за информацию.
Покойного звали Скуби-Ду, но вот откуда он, девчонка, нашедшая труп, не знала. Она показала его спальник: внутри только вши да экземпляр «Бойцовского клуба» в мягком переплете. Радуга выковырял из пупка немного пейотля и токвилона. Девчонка проглотила того и другого, и Радуга убедил ее: Скуби-Ду не умер, у него передоз. Она быстро поверила в легенду, дескать, немножечко наркана все поправит. Лакомка уложила ее спать, спев колыбельную и дав печеньку с гашишем.
Когда Радуга вошел в палатку к Ведьмам, Динь-Динь прикрыла рот и нос ладонью.
– У тебя башка воняет, как кошачий лоток.
На ней не было ничего, кроме скептически выгнутых бровей да слоя кокосового масла, от которого волосы у нее между ног становились похожи на рисунок «под дерево».
– Резинки нужны? – предложил Радуга. – В обмен на разрешение взглянуть на записи.
– Риталин есть? – назвала свою цену Динь-Динь.
Радуга мотнул головой.
– Крем от загара?
– «SPF 54»? – Она выразительно взглянула на его дреды. – Найдется кое-что, что избавит тебя от этой вони.
– Имодиум? – предложил Яркая Радуга. – «А200»? Антисептик для рук?
Бесплодная равнина кругом кишела фриками, как какая-нибудь чудна́я планета или бар на космодроме в «Звездных войнах». Фрики на ходулях. Фрики на моноциклах, в сомбреро, жонглирующие пластмассовыми черепами. Этакое будущее по версии «Безумного Макса», втиснутое в ковбойское прошлое. Радуга будто перенесся на голливудскую натурную съемочную площадку: мешанина персонажей и декораций, и все в поисках единой связующей нити, чтобы сложиться в общую историю.
– Как Дюймовочка? – спросила Динь-Динь. Это было фестивальное прозвище его жены, с которой Динь-Динь была знакома очень и очень давно. – Дома с детьми, да?
Тон ее голоса звучал интригующе, будто она знала нечто, о чем Радуга не догадывался.
Он постепенно дошел до высокой цены: «Твинкиз», попкорн, гидрогенизированные тропические масла и полученные биотехнологическими методами чипсы с искусственным ароматизатором и острыми специями. Здесь, спустя несколько дней на макробиотической диете, цельных зернах и всякой там сое, за шоколадными печеньками охотились как за рубинами.
Динь-Динь наклонилась так близко, что Радуга ощутил исходящий от нее аромат шалфея. Стрельнув по сторонам глазами, она убедилась, что их никто не слышит, и шепнула:
– Можешь раздобыть мяса?
– Курятина? Свинина?
– Говядина.
– Гамбургер сойдет?
На том и порешили. Динь-Динь была согласна на что угодно, лишь бы нарушить диету из темпе и тофу. Радуга обещался раздобыть два фунта говяжьего фарша в обмен на допуск к регистрационным записям.
В Холодильнике они очистили алтарь от священных предметов: кристаллов кварца, бронзовых статуэток Ханумана[33], фотопортретов Рам Дасса[34] и фигурок магистров Йод, Скелеторов и мисс Пигги, «Моих прекрасных пони», Малибу Барби, Гамби и молельных свечек с ароматом ванили. Алтарь был высотой по пояс и накрыт простынью, окрашенной в красный и оранжевый по методу хиппи. Отличное место для осмотра трупа. Радуга принялся за дело, в то время как Дитя Солнца снимал процесс на камеру мобильного.
Если верить записям, то всего под именем Скуби-Ду зарегистрировалось сорок восемь человек. В воздухе витали густые ароматы барбекю. Здесь лето длилось круглый год. Яркая Радуга прикинул шансы, что мертвый Человек Грязи был не из числа тех шести Скуби-Ду, которые вписали в регистрационную форму номера водительских удостоверений. Скорей всего, он добирался автостопом.
Радуга ощущал себя этаким археологом: он счищал с тела слой грязи, обрабатывая затем открытый участок детскими влажными салфетками. Искал следы от уколов, свидетельства передоза, колотые раны, входные отверстия от пуль, змеиные укусы… Чем дольше Радуга занимался мертвым парнишкой, тем сильнее уверялся в том, что прежде он его никогда не видел. Это был мажорик. Домашний цветочек, клюнувший на репортажи по какому-нибудь музканалу: оргии обдолбышей и укуренные песчаные нимфы. Ни татуировок, ни пирсинга. Закончив отмывать тело, Радуга попросил Тинки-Винки метнуться в Столовку и принести ножницы для разделки курицы – чтобы срезать шлем. Сняв этот бумажный шар для боулинга, будто кожуру с апельсина, они выпустили наружу чуть меньше миллиарда черных мух.
От лба до самого затылка тянулся гребень красного «ирокеза». Волосы стояли, точно железные гвозди. Гребень походил не то чтобы на петушиный, скорее на хохолок попугая.
В голове уже мелькнула фраза «естественные причины», и Радуга задумался, где хоронить паренька, но тут Тинки-Винки согнулся пополам. Фонтан полупереваренного тофу залил лежачего Будду, и горячий воздух тут же наполнился запахом рвоты. Яркая Радуга снова посмотрел на труп и понял, что «ирокез» – не прическа, а металлические шипы. Из бритого черепа торчала красная от запекшейся крови метательная звездочка, сюрикэн.
Зазвонил телефон. Снова заблокированный номер. Может, один из помощников? Маловероятно, однако…
– Алле?
Те «пальчики» на сюрикэне, что не стерла грязь, смыла кровь.
– Мистер Радуга? – спросил звонивший. Этот голос он слышал по телевизору: британский акцент, произношение «наизнанку». В уме сразу возник образ веснушчатой, щебечущей в микрофон девушки в топе на бретельках через шею. Она еще делала передачу в прямом эфире – репортаж о весенних каникулах где-то на побережье Джерси. Вот уж кому точно не следует знать про код «Мята». Радуга скрепя сердце нажал «отбой».
Не хватало еще, чтобы накрашенная подкастерша-лесба прочухала, как ушедшему в загул студентику пробили башку.
Прямо сейчас Радуге хотелось забить косяк и успокоиться в объятиях пропеченной на солнце девятнадцатилетки. В лагере Зомби чирлидерша в одной только плиссированной юбке одарила его долгим оценивающим взглядом. В любой другой день после обеда Радуга разжился бы двумя щелками: зомбищелкой и хоббитощелкой. У девчонок, короновавших его цветочным венком и поливавших ему бороду блеском, явно имелись большие проблемы в семье, с папочкой. Не дай бог, дочка Радуги спутается с толстопузым старым развратником.
Три недели на фесте были единственным временем в году, когда Радуга получал свою порцию уважения. Когда чувствовал себя продуктивным человеческим существом. Здесь он был важной шишкой, и никакой журналист не посмеет осквернить этот идеал.
Дитя Солнца наклонился, чтобы присмотреться получше.
– Я бы сказал, что звездочка и стала причиной смерти. – Кивнув со знанием дела, он скрестил тощие руки на безволосой груди. Ни дать ни взять врач на консилиуме.
Условия для вскрытия, что и говорить, не идеальные. Китайские колокольчики звенели все громче и оживленней, а значит, ветер пустыни набирал силу. Налетит песчаная буря и скроет следы убийцы, как в прошлом густые желтые туманы Лондона скрывали Джека-потрошителя. Радуга, верный себе, спросил с сомнением:
– С чего ты взял?
Дитя Солнца почесал между ног.
– Я парамедик.
Что-что?!
– Во внешнем мире, – пояснил Дитя Солнца и понюхал пальцы, – я парамедик. Учусь на медфаке в Ратгерском универе.
На шее у него болталась неоново-розовая соска. Через год-другой ее место займет стетоскоп.
Яркая Радуга насмешливо фыркнул. Не станет он уступать лидерство какому-то коновалу, у которого яйца еще толком волосней не поросли.
– Раз ты такой умный, то расскажи, как это случилось.
Дитя Солнца некоторое время присматривался к мертвецу, потом сказал:
– Лагерь Злобных Ниндзя.
Тинки-Винки утер губы и, сплюнув остатки блевотины, произнес:
– Верняк. – Даже в свете свечей и в сизой дымке курений его ровные зубы блестели.
Яркая Радуга вздрогнул. В лагерь к Злобным Ниндзя соваться хотелось меньше всего, особенно по официальному делу. Там все до единого – себе на уме, шутники мирового класса, вооруженные острыми железяками.
– Скуби-Ду на фест силком не тащили. – Щелкнув пальцами, Радуга указал в сторону выхода из палатки. – Избавьтесь от тела.
Помощники молча уставились на него. Вот тормоза. Дитя Солнца принялся сосать пустышку, а Тинки-Винки потупил взгляд.
– Я, может, не в тему скажу, но разве мы так улики не уничтожим?
– Что? – хохотнул Радуга. – Ты юрист?
Паренек пожал плечами. Покраснел и отвернулся.
– Ну да. Специализируюсь на тяжбах по нарушениям авторских прав в сфере развлечений.
За пределами рок-фестиваля искусств, трех недель магии посреди пустыни, его участники были совершенно другими людьми. Упоротые девицы, что бегают по лагерю топлес, вернутся домой – к работе нейробиологами или разработчиками программного обеспечения. Тусеры, что ходят по городку, разинув рот, в обычной жизни – окружные прокуроры. Никто из них не торопится терять место в жизни. Яркая Радуга подождал, будут ли еще возражения – таковых не последовало.
– Заройте его, да поглубже. Далеко, за пределами лагеря. Над холмиком насыпьте камней, чтобы падальщики не устроили его костям воскрешения.
Глядя, как помощники заворачивают тело в яркую цветную скатерть, Радуга сказал им:
– Все вернется на круги своя, как только мы призовем к ответу убийцу.
Успокаивал он, правда, скорее себя, нежели ребят.
В лагере Ниндзя у Радуги имелся связной. Вожаком у них был крутой чел по прозвищу Снайдли Виплэш. Еще в плейстоценовую эру они с Радугой чистили нужники. Виплэш ни за что не признался бы, что он такой старый: брил седую грудь и постоянно брехал, ему, мол, скоро аттестат о среднем образовании получать. Радуга разыскал его в павильоне Медиа, где Виплэш давал интервью для какого-то музканала. В этом сезоне операторы со всего мира умудрились пробраться на фест, чтобы отснять материал – местные бардак и сумасбродство. Их число превысило количество барабанных ансамблей, и когда вертолеты снизились, чтобы заснять соревнования по лимбо топлес, стрекочущие лопасти подняли облако удушливой пыли.
Происходящее на фесте должно было послужить коллективной гештальт-терапией для всего мира, и никто не винил этот самый мир за желание хоть одним глазком взглянуть на фест. Скакали чудовища. Сны медленно обретали формы. Полноразмерная копия нью-йоркской финансовой биржи, дополненная широкими ступенями и колоннами с каннелюрами, восставала из продуваемого ветром пустынного пласта. Рядом возводили примерно того же размера статую председателя Мао, рейнский замок, океанский лайнер, увязший в прогретой солнцем селитре, исполинский член, Троянского коня. И все – из бальзы и пробки. Все – собрано за ночь из реек, папье-маше, проволочной сетки, ткани, скреп и краски. Все облеплено роем крохотных обнаженных фигур. Как на картине Дали. По тропинкам между монументами прогуливались люди в высоких головных уборах из павлиньих перьев и в резных африканских масках. Рядом с жеманными гейшами шагали римские центурионы. Католические священники и американские почтальоны в форме. Поток людей в костюмах и совсем нагих не иссякал. Люди вели в поводке других людей, добровольно отдавшихся в рабство. Люди играли на ослепительно сверкающих медью трубах.
Яркая Радуга шел между них, принимая приветствия. Для молодых он был доказательством, что с возрастом веселье не прекращается, для старых – связующим звеном между ними и юностью.
Это был инкубатор, аэродинамическая труба, чашка Петри, и Радуга с гордостью исполнял свою роль. Они стояли на передовом рубеже, и здесь творилось то, что скоро выйдет в мир. Мода. Политика. Музыка и культура. Следующая мировая религия обретет форму здесь. Многие эксперименты потерпят крах, но кое-что приживется и даст плоды.
Какой-то там «Окьюпай»[35] выдержал всего один сезон. Наверное, потому, что в основу Пустынного рок-феста искусств положено не нытье, а созидание. Производство, а не протест.
Внешний мир – клоака, отстойник коррупции и раздора. Он неизлечимо болен, и спасти его может лишь толпа занятых игрой художников и вольнодумцев.
Их особенный хрупкий мир не умрет. Радуга не позволит.
Сперва он наведался к себе в палатку и порылся в пупке. Снайдли Виплэш жутко падок до мескалина. Есть мескалин – и хоть веревки из него вей.
Британка брала интервью у ребят в павильоне Медиа. Рыжая, с поразительными ореховыми глазами и бритой киской, она сидела по-турецки в тени пляжного зонта в сине-белую полоску, вместе со Снайдли. На Виплэше была набедренная повязка из плетеной пеньки. Умно с его стороны: для европейки обрезанный хер – как врожденное уродство. Наконец Виплэш и девчонка поцеловали друг друга в щечки, и старый ниндзя ушел. Тут же Радуга поравнялся с ним. Мельком показал фото убитого паренька на экране мобильника. Спросил:
– Вы, ниндзя, звездочек не теряли?
Виплэш глянул на фото и мотнул головой. Врет.
– Думаешь, – невинным голосом продолжал Радуга, – мне следует отправиться к шерифу?
Виплэш ответил не сразу. Он знал, что на кону – все. Если убийца – ниндзя, племя не станет укрывать его. Или ее. Вооруженные кривыми мечами, скимитарами и шипованными дубинками, ниндзя пожертвуют соплеменником, чтобы не накрылся медным тазом весь праздник.
Виплэш еще раз посмотрел на снимок. Уже пристальней.
– Знакомое оружие, – проворчал он. – Перешли мне картинку.
Вынув из-за уха косяк и достав из недр набедренной повязки зажигалку, он закурил. Потянуло калифорнийской травкой и хорошим табаком. Виплэш глубоко затянулся и, выдохнув, произнес:
– Если преступник – один из нас, мы сведем с ним счеты сами.
Он угостил косяком Радугу, а после они расстались у палатки Фёрби. Это племя сутуло крутилось поблизости в костюмах зверей и плюшевых масках. Как можно ходить на такой жаре в масках и в искусственном мехе?!
Зазвонил телефон.
– Лудлоу, да, я скучная, знаю. – Ну вот, снова жена. Она не всегда была такой. Познакомились они с Радугой на фесте, и тогда она ходила по раскаленным углям, глотала колеса и разрисовывала тело. Тогда она была прекрасна. Бесстрашна. А теперь бреет подмышки. – Лудди, – сказала она, – у тебя двое детей. Нельзя же весь отпуск проводить вдали от нас.
Радуга снова позволил ей договорить, но отвечать не стал, не хотел оправдываться. И снова его поразила чистота сигнала. Он вроде даже слышал, как супруга скрипит зубами.
– Что-то внутри подсказывает, что пора уходить, – искушающе сказала она. – Мне уйти от тебя? Забрать детей, сменить замки и съехать? – Голос ее звучал напряженно, будто ей свело челюсть. – Ты этого хочешь?
Радуга позволил ей выпустить пар. Кольцо-хамелеон на пальце темнело, приобретая оттенок обсидиана.
– Лудлоу, ты меня слышишь?
Он слушал.
– Ну хорошо, – сказала жена и нажала «отбой».
Радуга вернулся в павильон. Рыжая в перерыве между интервью пила диетическую колу. Вот она обратила на него взгляд ореховых глаз, и Радуга прочел в них призыв. Порадовался, что надел чистую набедренную повязку. Он боялся, как бы передачу не увидели жена и дети, но молился, чтобы ее посмотрели коллеги. Оператор усадил его под зонтиком, а рыжая глянула на себя в зеркало. После недолгой возни Радуге наконец прицепили маленький микрофон к бороде.