Остальные давно уже были в сборе. По выражению лица Тиду ребята поняли, что новости плохие: их несчастный товарищ был не в состоянии даже говорить. Тогда Мади показала ошейник и рассказала, как они его нашли. Находка переходила из рук в руки, и все единодушно сошлись на том, что ошейник был перерезан ножом. Негодованию не было границ.
— Да, — сказал малыш Сапожник, — вероятно, стрелял Иностранец: он без конца кружит по лесу на своей здоровенной машине. Недавно я опять его видел.
Он из той же банды, и его обязанности состоят в том, чтобы следить за лесом и выгонять всех, кто им может помешать. Вчера ему попался Кафи, он в него выстрелил и утащил. Надо подойти поближе к его машине на стоянке у гостиницы: вдруг мы в ней обнаружим следы крови… это и будет лучшим доказательством.
Помолчав, Сапожник добавил, сжимая кулаки:
— Вы правильно сделали, что не стали расспрашивать этих дровосеков. Может быть, они и в курсе дела, но ничего бы не сказали. После обеда мы разделимся на две команды: первая спустится в Сент-Аган осмотреть машину, если она, конечно, там, а вторая отправится к хижине Брюль-Лу. Бифштекс! Приготовь-ка нам что-нибудь поскорее… и в путь!..
Тут же вся компания, за исключением Тиду, который был сам не свой, взялась за дело, чтобы поскорее организовать обед. Из-за плохой погоды ребята расположились в большой палатке. Без Кафи было грустно и пусто — все привыкли, что он то и дело забегал в палатку, носился туда-сюда… Никогда еще обед не проходил в таком тяжелом молчании. Все думали о бедной собаке. Один только Гий еще продолжал верить в чудо, помня, что Кафи залаял через одну-две минуты после выстрела — это доказывало, что он не был убит сразу. Но что делать с другими доказательствами: ошейником, кровавыми пятнами на листьях, лужицей крови на дороге?
Наконец Тиду взял себя в руки. Разве не он в отсутствие Корже был главным? Ему надо быть мужественным, скрывать свое горе и заставить себя поесть, даже если не хочется. Чтобы разрядить атмосферу, он попытался вступить в разговор и спросил у Бифштекса, не слушал ли он по радио «Последние известия».
Нет, — ответил Бифштекс, — нас с Сапожником в двенадцать часов еще не было.
Ну, тогда включай: это нас отвлечет, сейчас как раз два часа.
Бифштекс охотно согласился. Диктор перечислял последние новости: буря с градом в Лимузине, крушение яхты в Сабль-д'Олонь, несчастный случай в горах в Шамони, — с тремя жертвами, и в заключение добавил: «Ничего нового о катастрофе, произошедшей ночью со «Страдором II», обломки которого были найдены в департаменте Ардеш. Ведется расследование». — Честное слово, я чувствовал, что сегодня ночью, — сказал Бифштекс. — Остальные тоже разбились в горах во время тумана.
Он убрал свой приемник и обратился к Тиду:
— Спасибо, старина, что дал мне послушать, но знаешь, сегодня мне не до самолетов. Я думаю только о Кафи.
ИНОСТРАНЕЦ
Последовав совету Сапожника, друзья разделились на две команды. В первую вошли Мали, Стриженый и Бифштекс — они уже отправились в Сент-Аган. Их задачей было узнать как можно больше об Иностранце, ну и заодно прикупить продуктов. Если машина Иностранца окажется на стоянке у гостиницы, ребята должны незаметно ее осмотреть и выяснить, нет ли в салоне следов крови.
Вторая команда состояла из Тиду, Забет и Сапожника; им предстояло вернуться к хижине Брюль-Лу и попытаться отыскать другие следы, которые могут пролить свет на то, что же все-таки случилось с Кафи. Гий остался в лагере в одиночестве. Он не возражал против роли охранника и потихоньку наигрывал на своей губной гармошке в свое удовольствие.
Погода стояла неустойчивая, однако ветер был достаточно сильным, чтобы разогнать туман. Об этом можно было не беспокоиться.
— Идите за мной! — сказал Тиду, — только тихо!
Они долго блуждали по лесу, прежде чем отыскали заросли, куда кто-то бросил разрезанный ошейник Кафи.
— Тиду, это здесь! Ошейник просто упал в кусты, его не прятали.
Забег и Сапожник методически прочесывали метр за метром.
— Странно! — сказал Сапожник. — Оборванные листья, поломанные ветки… Здесь явно была какая-тоборьба. Можно подумать, что Кафи сопротивлялся, пытался вырваться… Значит, кто-то хотел его либо схватить, либо прикончить.
Немного подумав, он обратился к Тиду: —Наверное, твоя собака была ранена именно здесь. Ты случайно утром не находил гильзы?
— Мади торопилась в лагерь. Мы не искали. Они прочесали местность в радиусе пятидесяти метров.
Ничего. Гильзы могли затеряться в прошлогодней листве. Тогда Тиду вывел своих товарищей из чащи на проселочную дорогу, где еще сохранилась засохшая лужица крови.
— Одно из двух, — сказал он, — или раненый Кафи дотащился сюда сам, а уж здесь его кто-то нашел и подобрал, или тот, кто в него стрелял, вывел его на эту дорогу, посадил в машину и увез. Я не вижу другого объяснения тому, что сначала были следы, потом лужица крови — и больше ничего.
— Значит, надо осмотреть свежие следы шин на дороге — сказал Сапожник.
Увы! Их оказалось слишком много. Ребята выделили самые заметные. Особенно отчетливыми были два следа: один принадлежал машине с широкими шинами, а другой — со стандартными.
— У какой машины могут быть такие колеса? — спросила Забет, осматривая самые глубокие отпечатки. — У грузовика с лесом?
Не обязательно, — ответил Тиду. — Этим утром здесь был джип лесника; у джипа тоже широкие шины… Но лесник никогда ни с того ни с сего не будет стрелять в собаку, тем более что Кафи не бросается на людей.
Во всяком случае, — сказала Забет, сидя на корточках посреди дороги и буквально уткнувшись носом в землю, чтобы лучше разглядеть следы, — здесь прошла еще одна машина — после той, с широкими шинами. Посмотрите! Вот здесь отпечаток стерся. — И тут же воскликнула: — О! Смотрите дальше! Машина петляла, как будто за рулем был пьяный. Ну-ка, пошли посмотрим!
Тиду предпочел бы вернуться к хижине Брюль-Лу, но Забет настояла, чтобы они шли в противоположном направлении. Может, у нее было какое-то предчувствие? Друзья не прошли и трехсот метров, как из-за поворота показалась машина Иностранца — она стояла поперек дороги и перекрывала движение.
— Не подходите! — быстро среагировал Тиду, удерживая товарищей.
Ребята смотрели во все глаза. Кажется, в машине никого не было. Вокруг ни души, ни звука. Вдруг Забег пробормотала:
— Посмотрите! Вон там, где дверца, чуть-чуть видны волосы. Да, светлые волосы. Это он — прячетсяд
Ребята подождали несколько минут. Голова не двигалась. Может, Иностранец заснул за рулем и соскользнул на сиденье? Но если бы он просто хотел поспать, то не поставил бы машину поперек дороги. Они спрятались в кустах и похлопали в ладоши. Незнакомец не пошевелился. Тогда ребята на цыпочках подкрались к машине, заглянули внутрь… Тиду резко обернулся к своим товарищам.
— Он ранен!
На нижней губе запеклась кровь, правая бровь была разбита и припухла, веко вздулось. Забыв о том, что этот человек, возможно, убил Кафи, Тиду потряс его за плечо.
— Что случилось?.. Вы попали в аварию?
Никакой реакции: незнакомец был без сознания.
Ребята осмотрели машину — она была в целости и сохранности.
— Мы не знаем, кто он такой, — сказала Забег. — Но оставить человека в таком состоянии нельзя. Надо привести его в чувство.
Она достала носовой платок, смочила его водой из колеи и, как смогла, протерла лицо водителя. Может, ощущения холода будет достаточно? Может, незнакомец придет в себя? Он открыл глаза и повел удивленным взглядом по сторонам, затем сказал два или три слова на иностранном языке, но, мгновенно опомнившись, спросил по-французски:
— Что со мной?
В тот же момент он узнал юных мотоциклистов, которых встретил позавчера на дороге.
— О! Вы?
Это открытие не испугало Иностранца; совсем наоборот. Он слабо улыбнулся и сказал:
— Вы самые добрые ребята на свете! Чертовы дровосеки!
Тиду и Сапожник переглянулись.
— Дровосеки? — спросила Забег. — Это они вас так отделали?
Вместо ответа Иностранец глубоко вздохнул. Его лицо уже порозовело, он с трудом привстал на сиденье и тихо сказал:
— Я все думаю, что они себе вообразили. Не могу понять.
— А разве вы их не знаете?
Молодой человек удивленно посмотрел на ребят и отрицательно покачал головой.
— Тогда, — продолжила Забег, — зачем вы к ним пошли?
Выражение лица незнакомца стало замкнутым. Ребята поняли, что этот вопрос ему не понравился. Прямого ответа не последовало.
— Да, — сказал он. — Они меня избили. Я просто хотел кое-что выяснить, но они отвечали с каким-то странным озлоблением, а потом просто стали хамить. Я ответил в том же духе, ну тут они на меня и набросились… Пришлось защищаться… А через несколько минут мне стало как-то плохо, удивляюсь, как я еще не врезался в дерево.
Он посмотрел в зеркальце и вздохнул.
— Да уж, они со мной не церемонились. Я ни за что не решусь показаться в таком виде в гостинице. Чтоподумает хозяин? Не знаю почему, но он и так ко мне не очень-то расположен. Ну и ладно: дождусь темноты и фазу поднимусь в свою комнату. Надеюсь, к утру все пройдет.
Вдруг неожиданно Забег предложила: —А может, вы пойдете к нам? Мы вам воды согреем, компресс сделаем!
Тиду и Сапожник смерили ее уничтожающим взглядом. Эта идиотка собралась привести незнакомца в лагерь, когда только сегодня они с таким трудом запрятались в самой чаще леса! Но было уже поздно.
— Мне неудобно опять вас затруднять, — ответил Иностранец. — Садитесь в машину, думаю, я уже всостоянии ее вести.
Мальчики пребывали в нерешительности. Им казалось кощунственным сесть в машину к человеку, который, может быть, убил их собаку. Но, несмотря на это, им все равно было жаль раненого парня… И потом, Забег уже расселась на переднем сиденье.
Иностранец завел мотор. Он еще не восстановил силы, и управление машиной явно давалось ему с трудом. Тиду и Сапожник, устроившись на заднем сиденье, склонились друг к другу.
Надо у него спросить, не встречал ли он в лесу Кафи, — предложил Сапожник. — Посмотрим на его реакцию.
Не стоит, — прошептал Тиду. — Он еще не настолько пришел в себя, чтобы реагировать. Давай-ка лучше поищем следы крови.
Тиду нагнулся как будто затем, чтобы поднять выпавший из кармана карандаш. На коврике под сиденьем ничего не было. Удалось обнаружить только одно-единственное, совсем свежее пятнышко на спинке переднего сиденья, но это была кровь водителя.
— Это еще ничего не значит, — тихо сказал Сапожник. — Ты же понимаешь, что если он действительноперевозил Кафи, то уж наверняка положил его не в салон, а в багажник.
Путь казался бесконечным. Водитель ехал молча, внимательно следя за дорогой, чтобы не сбиться среди множества лесных тропинок, которые извивались и пересекались между собой; время от времени он отрывал руку от руля и стирал с губы кровь. Наконец Тиду узнал дорогу, проходящую поблизости от нового лагеря.
— Это здесь, — сказал он. — Стоп!
Дальше пришлось пройти пешком; лес был такой густой, что напоминал джунгли. Увидев рядом со своими товарищами Иностранца, Гий подумал, что ему это снится. Однако он сдержался и не стал ни о чем расспрашивать.
— Почему вы выбрали такое темное и сырое место? — спросил молодой человек. — Как будто прячетесь от кого-то… И потом, вас, кажется, было больше, когда мы встретились?.. А где собака?
Подскочив от неожиданности, Тиду ответил почти грубо, и в его тоне явно сквозило обвинение:
— Наша собака пропала вчера в лесу. Скорее всего, ее убили.
Убили? — повторил Иностранец, явно удивившись. — А вы не думаете, что пес мог просто потеряться?
Нет. Он убежал вчера, где-то после двенадцати. Даже учитывая туман, он давно бы уже вернулся. Потом раздались выстрелы, а утром я нашел ошейник — вот; его перерезали ножом.
Молодой человек взял ошейник, осмотрел и тихо сказал:
— Бедный пес! Он был замечательный. У меня раньше была похожая собака. Когда она умерла, я так горевал, как будто потерял близкого человека. Кто же мог это сделать?
Ни Тиду, ни остальные не ответили; даже Забет, у которой был слишком длинный язык, на это раз сдержалась. Однако у ребят сложилось впечатление, что возмущение Иностранца было неподдельным. Похоже, он действительно любил собак… и Кафи это понял — дал себя погладить, а ведь обычно он этого не позволяет первому встречному.
— А где вы нашли ошейник? — спросил молодой человек.
В самой чаще, рядом с хижиной дровосеков.
Что? Это они стреляли? Выходит, они взялись и за собак? Зачем им это нужно? Странно, но мне показалось, что эти люди не похожи на дровосеков. Что они делают в заброшенной хижине?
А вы? Что вы ищете в лесу? — быстро отозвался Тиду. — О чем вы хотели их спросить?
Лицо Иностранца затуманилось. На мгновение он отвел взгляд и пробормотал:
— Не знаю, сможете ли вы понять… Иностранец замолчал. Забег только что разогрела
воду и протянула ему салфетку для компресса. Молодой человек протер лицо — оно все еще было в крови, приложил влажную ткань ко лбу и посмотрелся в маленькое зеркальце, которое ему дала Забег.
— Ну вот, уже лучше, — сказал он. — В гостинице, конечно, никто ничего не заметит.
Он минуту помолчал и продолжил:
— Хозяин гостиницы очень приветлив со всеми постояльцами, кроме меня. Когда я попросил у него карту, чтобы сориентироваться в лесу, он так подозрительно посмотрел! Здешние люди все такие недоверчивые?
На этот раз Забет, всегда выпаливающая первое, что пришло в голову, ответила без колебаний:
— Наверное, это из-за того, что вы иностранец!
Незнакомец вздрогнул, а потом все-таки заставил себя улыбнуться.
— А что, очень заметно?.. Здесь не любят иностранцев? Конечно, ведь все еще помнят зверства нацистов во время войны.
Он помолчал, вздохнул и, сильно покраснев, заявил:
— Я немец.
Парень обвел взглядом ребят, чтобы посмотреть, какое это произвело впечатление, однако не обнаружил ни малейшей неприязни.
Мы почти догадались по вашему акценту и по некоторым словам — французы их редко употребляют, — сказал Тиду. — Я слышал, что немцы часто приезжают в Веркор, но в основном это люди постарше, которые воевали и хотят посетить места боев.
Я родился после войны, — ответил Иностранец, — но именно поэтому я здесь.
Больше он ничего не сказал, но ребята приготовились слушать. Забет пригласила гостя в палатку, так как приближался вечер и становилось прохладно. Здесь, под навесом, незнакомец начал свой рассказ…
РАССКАЗ ИНОСТРАНЦА
— Да, я немец, — серьезно повторил он. — Мне двадцать два года. Зовут меня Рудольф Вассер… или просто Руди. Однако в пансионе я зарегистрирован под чужим именем. Сомневаюсь, что даже через столько лет жители Веркора могли бы забыть о жестокостях нацистов в 1944 году. Я не осмелился приехать на своей машине: даже буква «Д» на заднем крыле могла бы вызвать неприязнь. Я оставил ее в Нанси у старого друга отца, а он дал мне свою, и здесь, в Сент-Агане, я записался под его именем: Жак Николя.
Мой отец был офицером запаса немецкой армии. Он ненавидел Гитлера. В тот момент, когда нацисты покидали Францию, он находился на юге. Однажды, отказавшись руководить операцией против мирного населения, он был арестован и отправлен самолетом в Германию, где его ждал трибунал. Но самолет сбили над Веркором; мне неизвестно, что произошло с другими пассажирами и экипажем, знаю только, что отца — в наручниках, со сломанным бедром, истекающего кровью — нашел в лесу мальчик. Он очень удивился и спросил, почему отец в наручниках, и тот рассказал ему правду. Мальчик поверил и перенес его в хижину, где жил со своими родителями. Нацисты, уходя из Веркора, жгли деревни, и если бы моего отца нашли партизаны, то наверняка бы с ним расправились. Юный дровосек и его родители выхаживали и прятали отца до тех пор, пока он не смог уйти из леса.
После небольшой паузы Иностранец продолжил:
— Мальчика звали Сирилл Блан — это все, что мне о нем известно. После войны отец ему много раз писал, но письма остались без ответа. Наверное, он их не получил. Может, адрес был неточный… и потом, фамилия Блан — самая распространенная в Веркоре. Отец очень хотел что-нибудь сделать для своего спасителя: он думал вернуться сюда и расспросить людей, когда ужасы войны немного забудутся. Не получилось. По профессии он был инженером и получил работу в Мексике на строительстве плотины. Мы вернулись в Германию только три года назад, когда отец был уже тяжело болен. Но он не забыл своего спасителя. Прошлой зимой, перед самой смертью, он просил меня возобновить поиски. А потом, когда отец умер, я нашел его военные дневники. Он был немного поэтом: там так трогательно описано место, где ему спасли жизнь! Это была маленькая тесная комнатка, с выступающими балками, почерневшими от дыма; там же дровосеки хранили и свои припасы. Там было только одно окошко; из него он видел высокую гору, напоминавшую спину верблюда, и даже в августе там лежал снег.
— Это, конечно же, Гран-Веймон — самая высокая точка Веркора, — перебил его Тиду. — Только там остается немного снега в это время года.
— Ну вот, — продолжил Руда. — Обнаружив хижину Брюль-Лу и осмотрев перед этим множество других, я сразу подумал, что это та, что я ищу; кроме того, в дневнике было написано, что хижина расположена в самой высокой точке леса. Тогда, как вы понимаете, я захотел рассмотреть ее поближе и надеялся разузнать у тех, кто там сейчас живет, что-нибудь о прежних хозяевах. Я обратился к дровосекам — они как раз работали поблизости, но они ответили, что понятия не имеют о том, что здесь было раньше. Я хотел войти внутрь, но они не разрешили, тогда я им рассказал свою историю. Они мне не поверили и обозвали нацистом, а это оскорбление. Ну, я ответил… В конце концов мы сцепились… Остальное вы знаете.