– Что сказешь об этом, девоска? – он, видимо, обращался теперь к ней, но она, к сожалению, теперь, без очков, видела только отдельные темные и светлые пятна вокруг.
– Я за, – слабо отозвалась Габриэла.
– Она за! – обрадовался доктор. – Ну, тогда открой сыроко глазки, мы тебе закапаем капельки, стобы не было больно.
На самом деле этот доктор, конечно, не был шепелявым – просто он, как и многие иностранцы, имел проблемы с твердыми польскими согласными. И даже не пытался с этой проблемой как-то справиться, а вот так прекомично шепелявил. Но Габриэле было не до смеха. Капли щипали, а еще она с беспокойством увидела, как что-то приближается к ее глазам, и через секунду уже смотрела на мир, которого не видела, широко открытыми глазами, а эта штука не давала ее векам двигаться.
– А теперь не севелись, – предупредил доктор очень серьезным голосом. – И не дергайся – а то лисысься глаз.
Габриэла застыла от ужаса. Уж лучше очки, чем ослепнуть!
Какая-то вспышка прямо ей в зрачок, потом еще одна и еще…
– Не севелимся, не моргаем, – бормотал доктор, манипулируя лазером, и Габрыся старалсь лежать неподвижно, смертельно напуганная. – Осень, осень красиво! – наконец воскликнул он.
Слепящий свет погас. Штука, которая держала веки Габрыси, отпустила их. Габрыся выдохнула впервые за все это время и, снова набрав воздуха в легкие, удивилась, что все еще может дышать. Моргнула осторожно.
– Посмотри на сасы, – врач взял ее за подбородок и повернул ее голову к стене, на которой висели часы. – Который сейсас сас?
– Десять ноль пять, – послушно ответила она и… чуть не упала в обморок от изумления.
Она видела! Видела не только стену, не только висящие на этой стене часы, но и стрелки! И часы, и минуты! Она все видела!
– О боже… не могу… это невозможно… я вижу! Я смотрю без очков – и вижу!
Она соскочила с операционного стола, бросилась на шею врачу и расплакалась от счастья.
– Десять ноль шесть! И двенадцать, тринадцать, четырнадцать секунд! Да вы просто волшебник! – она радовалась как ребенок. Потому что это было чудо. Она первый раз в жизни видела мир своими глазами. Она могла протереть глаза, не приподнимая при этом толстые стекла очков. Она могла идти под дождем – и видеть. Очки больше не запотеют, и она может плавать в море, в реке – и видеть, и даже в сауне она больше не будет слепа, и под душем!
– Я вас люблю! – крикнула она в камеру.
В субботу вечером пани Стефания, видя и слыша это, плакала от счастья вместе с Габрысей.
Доктор показал на уже ненужные ей очки:
– А это отдай бедным детям.
– А зачем они бедным детям? – удивилась она.
– Ну ведь они бедные – у них нет денег на собственные оски, – объяснил врач.
Габриэла вздохнула:
– Они и правда будут бедные, если им подойдут мои. Ведь они тогда не увидят целый мир…
Она вернулась в отель сразу после операции. Ее соперниц еще не было – наверно, они начали с каких-то других манипуляций.
С высоко поднятой головой, восторгаясь тому, что может видеть без очков, она уже почти попрощалась с камерой и Гномом, когда тот вспомнил и протянул ей солнечные очки.
– Нет-нет, – покачала головой Габриэла. – Больше никаких очков, даже солнечных. Я хочу наслаждаться многоцветием мира.
– Деточка моя дорогая, бери и не спорь. Будешь мне очень благодарна.
Она нехотя взяла очки, но, придя в номер, тут же небрежно бросила их в корзину для мусора. И уже уселась перед ноутбуком, чтобы посмотреть почту, как вдруг…
Сначала она не поняла, что происходит, увлеченная интернетом. Но потом действие обезболивающих капель, видимо, совсем закончилось и…
– Ой, не могу, не могу! – Габриэла не в силах была терпеть это жжение в глазах. Не боль, а именно жжение, как будто ее изнутри поджаривали на костре. – Ой-ой-ой-ой-ой! – экран ноута, на который она бросила взгляд, ее буквально ослепил.
На ощупь, уткнув лицо в подушку, она добралась до мусорной корзины, нашла там солнечные очки и поспешно нацепила их на нос и открыла глаза.
– О боже! – мир сиял, как лампочка на двести ватт. И он становился все ярче и ярче.
Она заползла под одеяло, пытаясь найти уголок, где свет не был бы таким ярким. Слезы текли из глаз неостановимым потоком. Ванная! Там нет окна! От одного только слова «окно» ее затрясло. Глаза начали пухнуть.
По дорогу в ванную она захватила со стола бутылку вина – как наркоз.
Утром следующего дня горничная обнаружила Габрысю, завернутую в одеяло, спящую в ванне. На носу у девушки были солнечные очки. И даже бутылка вина не прекратила поток слез, льющихся из ее глаз.
Первая космическая метаморфоза оказалась довольно болезненной.
Но это была сущая ерунда по сравнению с тем, что было дальше.
Потому что через пару дней Габрысе сломали ногу. И нос.
«Доктор Малыш», как называла его Габриэла из-за того, что он разговаривал как маленький ребенок, кружил с маркером в руке вокруг лежащей на столе пациентки.
Маркер в его пальцах так и мелькал.
Вот врач склонился над лицом девушки – на носу у нее до сих пор были очки Гнома, – поставил точку там, провел прямую линию здесь, пару кружочков нарисовал на щеках, лице, подбородке, носу…
– Эй, эй, пан доктор, – испугалась Габриэла, – Вы что, хотите сделать из меня Франкенштейна?
Он только радостно улыбнулся в ответ.
Большой Глаз следил за каждым его движением.
Доктор перебежал на другую сторону и начал водить маркером по искалеченной ноге Габриэлы, причмокивая при этом с явным удовольствием, как будто перед ним была сейчас совершенная конечность супермодели. Потом склонил голову и посмотрел на помертвевшую от страха Габриэлу с хитрой улыбкой. Подошел с правой стороны и…
– Показы сисечки, – умильно попросил он.
Габриэла выпучила глаза: здесь?! Сейчас?! Перед камерой?!
– Ну давай зе, давай, не стесняйся. У каздой женщины есть такие зе.
«Вовсе не у каждой», – мелькнуло в голове у Габриэлы, когда, пламенея от стыда, она все-таки распахнула белый халат, в который ее обрядили. Каких-то комплексов относительно своих прелестей она не имела: не маленькие, не большие – нормальные.
Малыш при виде грудей Габриэлы нахмурился – и начал в них тыкать своим маркером.
Она отпрыгнула и села, запахнувшись в халат.
– Я не разрешаю! Я не разрешаю трогать грудь!
– Но, Габриэля, они станут красивее, поверь мне!
– И речи быть не может! Все что угодно – только не грудь! – она была готова соскочить со стола и убежать.
Гном склонился к камере и зашептал в микрофон:
– Габриэла говорит «НЕТ». Удастся ли доктору Николасу уговорить ее на вмешательство, которое выходит за рамки обычного, или?.. – он драматично понизил голос.
– Посему? Ну посему, Габриэла? – ныл доктор.
– Почему? Почему?! – девушка находилась на грани истерики. – Потому что импланты… они… они ВЗОРВУТСЯ!
– Взорвутся? – доктор аж задохнулся от возмущения. – Мои импланты – взорвутся?!
– Не знаю, ваши или не ваши, но они могут взорваться. В самолете, когда я буду возвращаться домой. Я уверена!
Тут решила вмешаться медсестра:
– Габрыся, дорогая, импланты абсолютно безопасны, еще не было ни одного случая, чтобы они…
– Значит, будет! Зная свое невезение – я буду первой, у которой грудь сделает вот так… – и Габрыся драматичным жестом разорвала халат на груди.
Гном снова склонился к камере.
– Должна ли Габриэла увеличить грудь или нет? Голосуйте. Телефон студии в Варшаве указан внизу экрана. Стоимость одного смс 2,44 злотого с НДС.
– Боже мой, бедная моя девочка! – Стефания схватилась за сердце, а в следующую секунду – за мобильный телефон и начала поспешно слать одну смску за другой на указанный номер.
– А вы чего ждете? – обрушилась она на подружек, вместе с которыми смотрела передачу. – Шлите! Потому что я не хочу, чтобы у моей девочки грудь взорвалась!
Двое из подруг послушно взялись за телефоны, а вот третья сидела неподвижно в нерешительности.
– Знаешь, Стеня, мужчины любят, чтобы было во что лицом уткнуться… – начала она.
Стефания наградила ее грозным взглядом.
– Вот пусть купят себе подушку – и утыкаются сколько угодно! – рявкнула она и вернулась к смскам.
– Мужчины любят глазами. У Габриэлы было бы больше шансов с большой грудью, – не отступала пани Янина, но тут на нее заорали все трое, и она сдалась. – Ладно, ладно! – она замахала руками и тоже взялась за телефон.
– Нужно или нет? – Анна вопросительно смотрела на Юлию.
– Уверена, что нужно! Нужно быть полной дурой, чтобы оставить себе эти прыщики! Мужчины, они же любят, чтобы было за что подержаться. Так что пишем!
И они обе застучали по кнопкам телефонов.
Марта размышляла довольно долго.
– Большая грудь – это неплохо, – решила она наконец, глядя на свои доказательства женственности и даже взвешивая их в руках. – Габи, дерзай. Ты не пожалеешь!
И потянулась за телефоном.
– Габриэла Счастливая, – Гном с важностью на лице встал перед разрисованной, как пасхальное яйцо, девушкой, которую готовили к операции. – Твои болельщики решили: «ДА».
– Что «да»? – забеспокоилась Габрыся, которая знать не знала о голосовании.
– Ты должна увеличить грудь, – сообщил он гробовым голосом.
Габрыся подскочила как ужаленная:
– Никогда в жизни! Только через мой труп!
– Габриэла, но телезрители…
– У меня есть право вето. Один раз. Так написано в договоре, помните? – она хваталась за соломинку. Когда она представляла у себя под кожей эти импланты – ее охватывал животный ужас, будто это были не две мягкие подушечки из силикона в ее груди, а какая-то микросхема в голове, с помощью которой инопланетяне будут ею, Габрысей, управлять…
– Да, у тебя есть право вето, – согласился Гном. – Ты используешь его?
– Да, я использую его!
– Итак, Габриэла использует свое право вето, – зашептал в камеру Гном. – Правильное ли решение она приняла? Не окажется ли это решение фатальным для нее в финале шоу? Голосуйте. ДА или НЕТ. Стоимость одного смс составляет 2,44 злотого с НДС.
Двери операционной распахнулись, и к замершей от страха Габриэле подошел улыбающийся анестезиолог:
– Ну что, мы готовы?
Ее хватило на то, чтобы слабо кивнуть головой.
– Только без сисечек! – успела она крикнуть доктору Малышу, прежде чем погрузилась в глубокий наркотический сон.
Малина смсок не отсылала.
По крайней мере не в этот раз.
Потому что в это время ей как раз давали наркоз – как минуту назад Габриэле, чтобы отправить ее в страну грез.
У Малины был план. Хитрый план.
Еще до начала метаморфоз она записалась к лучшему пластическому хирургу в Польше, чтобы шаг за шагом копировать все операции, которым будет подвергаться ее сестра.
Уже была сделана операция по удалению близорукости, а теперь на лице ее красовались такие же точно пометки маркером, какие были у Габриэлы. И в отличие от сестры Малина ничего не имела против увеличения ее природных достоинств, то есть груди, поэтому грудь ее тоже была разрисована маркером, когда она засыпала на операционном столе, мысленно торжествуя и улыбаясь: еще посмотрим, кто из нас двоих будет красивее… и что на это скажет Оливер…
– Губки. Черно-желтые губки, – это были первые слова Габриэлы после пробуждения от наркоза.
Анестезиолог склонился над ней.
– Что ты говоришь, милая?
– Тссс, а то они услышат. Они ползают по мне, – проговорила она через повязку, которая закрывала ее лицо.
– Кто?
– Губки. Черно-желтые.
Мужчина спрятал улыбку – ведь кругом были камеры и следили за каждым их движением и словом.
– И что они говорят?
– Они поют. Сейчас они поют.
– И что именно они поют?
Габриэла закрыла глаза.
– Я бы предпочла этого не слышать, – сказала она мрачно, потому что губки пели довольно гнусаво и нудно матерные частушки.
И она снова провалилась в сон, из которого чуть позже ее вырвала боль.
Невыносимая и все время усиливающаяся боль во всем теле.
Первой ее осознанной мыслью было: «Я попала в автокатастрофу!» У нее болел каждый сантиметр тела, от кончиков мизинцев на ногах и до последней волосяной луковицы на голове – она вся была одним большим клубком боли и страдания.
Она начала постанывать, хотя каждое движение, в том числе и стон, было пыткой.
– Сейчас-сейчас, моя дорогая, сейчас я тебе кое-что дам, чтобы не болело…
«Да поскорее же, ради бога!» – хотела завопить Габрыся, но сил у нее хватило только на еще один тихий, жалобный стон.
Тетя Стефания, уже не в первый раз с того момента, как началось это несчастное шоу, залилась слезами при виде спеленутой бинтами, страдающей Габриэлы. Она сквозь льющиеся потоком слезы смотрела на закрытые глаза девушки, на опухшие губы, изгрызенные до крови, и была совершенно безутешна. Ведь она ничего, ничего не могла сделать, чтобы помочь своей маленькой девочке.
Подруги могли только обнимать пани Стефанию и шептать слова утешения. Правда, в глубине души каждая думала, что Габриэла получила то, что хотела, ведь никто ее не заставлял под дулом пистолета участвовать в этом шоу!
Изображение Габриэлы исчезло с экрана – теперь показывали одну из конкурсанток, которая, откровенно говоря, сейчас была похожа отнюдь не на будущую красотку, а скорее на жертву автомобильной катастрофы.
– Если Габрыся будет так же выглядеть, – начала Стефания, – мое сердце не выдержит.
Пани Янина молча выключила телевизор.
– Значит, так. Через неделю мы идем в кино! И ты не будешь это смотреть, понятно?!
Но в следующую субботу подружки пани Стефании напрасно стучали в дверь ее квартиры на Мариенштатской.
Ведь Стефания в это время находилась на высоте две тысячи километров.
– Моя любимая девочка, – шепнула она, склонившись над спящей Габриэлой.
Хотя она смертельно устала после многочасового перелета, все же прямо с аэродрома она поехала в больницу, чтобы обнять, утешить свою малышку, которая сейчас открыла глаза и недоверчиво заморгала при виде нее.
А потом, не спрашивая «Что ты тут делаешь?!» и «Как ты сюда попала?!», просто всплеснула радостно руками и бросила на шею тете.
Стефания должна была уехать уже на следующий день – отели на Кипре очень уж дорогие, но этот один-единственный день вместе принес и ей, и Габриэле много настоящего счастья.
– Я тебя люблю, тетя, – каждую минуту слышала Стефания. – Спасибо тебе, что ты рядом. Спасибо, что ты у меня есть. И прости меня за все.
– И я тебя очень люблю, доченька, – отвечала она растроганно. – Где же мне быть, если не рядом с тобой? И не проси прощения – тебе выпал чудесный и единственный шанс осуществить свою мечту.
– А это точно было моей заветной мечтой? – Габриэла жалобно посмотрела на нее из-под своих бинтов.
– Точно, Габрыся. Я жалею только о том, что раньше не раздобыла деньги, чтобы сделать операцию на твоей ноге.
Про себя тетя добавила, что счет за эту операцию, который выставила клиника телекомпании, был просто астрономический. Ей, чтобы оплатить такое вмешательство, пришлось бы продать квартиру – и не факт, что вырученных за нее денег хватило бы!
– Да, точно, – повторила она, поглаживая свою воспитанницу по щеке.
На несколько месяцев показ шоу «Чудовище и красавица» был приостановлен – участницам нужно было время, чтобы восстановиться и прийти в себя после операций. Дольше и тяжелее всех этот период тянулся у Габрыси, у которой должна была срастись сломанная в двух местах нога. В то время когда ее соперницы уже имели за плечами предфинальный выход и готовились к выходу, она все еще проходила болезненную и тяжелую реабилитацию.
Но все же и для нее наконец настал великий день.
Накануне Габриэла не могла заснуть.
Она ворочалась в своей постели в номере отеля с боку на бок и все пыталась представить себе, как она теперь выглядит. Нога ее все еще была закована в шину, которую должны были снять завтра утром. Лица своего Габриэла не видела уже больше двух месяцев, но знала, что ей соперировали сломанный в детстве нос и подправили подбородок, а еще зачем-то выровняли и отбелили зубы. «Зачем?!» – «Затем, что у тебя, горемычной, прикус неправильный и зубы жел-ты-е…» Еще ей зачем-то сделали липосакцию бедер, хотя она и так была худенькая. И получается, что единственное, чего не коснулся скальпель пластического хирурга, были как раз спасенные ею «сисечки», чем доктор Малыш был крайне недоволен и разочарован.
Утром с Габриэлы в очередной раз снимали мерки – платье, в котором она должна была появиться на публике, должно было сидеть как влитое.
От неуверенности и беспокойства она не могла заснуть.
Завтра, уже завтра все изменится.
Завтра у нее начнется новая жизнь.
Она получит от судьбы (и от организаторов шоу) то, о чем мечтала всю жизнь, с самого детства. НОРМАЛЬНОСТЬ. Габриэла покосилась на ногу, закованную в шину: нога больше не выгибалась к середине, она была длинная и прямая, как и вторая. Больше Габрысе не грозят костыли и эта кошмарная, чудовищная ортопедическая обувь!
– Мне не нужно становиться красивой, – говорила она в пространство. – Нет. Я хочу быть просто как все. Чтобы никто не пялился на меня с жалостью, чтобы в трамвае не ругались из-за того, кто должен уступить мне место, чтобы я могла бежать за автобусом и не спотыкаться о собственную ногу. Только это. И еще – чтобы мужчина обратил на меня внимание потому, что я обычная девушка, а не потому, что я калека или участница популярного шоу.
Габриэла встала и вышла на балкон.
Полная луна висела над морем, и по темной поверхности воды бежала серебристая лунная дорожка.
Габриэла восхищенно вздохнула и втянула ноздрями одуряющий запах соленого ветра и цветов бугенвиллеи.