Если монстр и обитал в этой квартире, то это был сам Вавилов.
— Ну что там? — спросил Виктор. — Чувствуешь что-нибудь?
— Чувствую, — ответил Михаил. — Воняет копченой рыбой.
Он двинулся вперед по коридору, на ходу включил свет в гостиной, затем прошел дальше до дверей туалета и ванной, продолжая касаться выключателей, повернул налево и зажег свет в кабинете Виктора и в спальне. Теперь свет горел везде. Михаил огляделся, втянул носом воздух, снова коснулся виска кончиками пальцев.
Пожалуй, лишь теперь он почувствовал, что же это за штука — быть экстрасенсом. Это тебе не девочек гладить по ладошкам и не угадывать содержание экзаменационного билета. Тут рядом с тобой стоит человек, над которым уже завис чей-то острый тесак, и ты должен либо этот тесак остановить собственной рукой, схватившись за лезвие, либо избавить жертвенного барана от страданий. Богатый выбор, нечего сказать.
Михаил реально ощущал чье-то присутствие. Как будто в этой квартире ребенок играет в прятки и пытается затаиться за какой-нибудь дверью или под диваном. Он старается не шуметь, и вроде бы у него получается, но его выдает воздух, энергетика живого тела… или как там это называется у маститых колдунов?
«Старая жопа Саакян был прав: я слишком беспечный молодой человек, и я слишком много времени потратил впустую. Оказывается, я могу слышать покойников… твою мать… и я совершенно к этому не готов».
От этой мысли Михаил преисполнился еще большей неприязнью к профессору, который, оказывается, знал о нем больше, чем он сам.
Существо, обитавшее в доме, скорее всего было фантомом Светланы. Впрочем, она уже уходила и, кажется, действительно не собиралась мешать. Михаилу даже показалось, будто он услышал ее голос — приветливый, робкий, словно перезвон кистей хрустальной люстры. Михаил сомкнул руки за спиной, прислонился к двери ванной, закрыл глаза и попробовал отправить сообщение, как уже делал это неоднократно, фехтуя с Саакяном.
«Не волнуйся, я тебя не трону. Мне нужно навести порядок. Обещаю, что буду аккуратен».
Он «умолк», прислушался. С некоторым волнением обнаружил, что хрустальный перезвон прекратился.
«Света, ты не возражаешь?»
Тишина. Только дрогнули занавески на кухне. Наверно, это был сквозняк — Вавилов не закрыл форточку.
«Если ты впускаешь меня, дай знать, — продолжил Михаил. — Позволь мне помочь Виктору, дай знать любым способом».
Он снова замер, боясь пропустить ответ. Но ответа не последовало. Он открыл глаза.
Виктор все так же топтался в прихожей, с ужасом наблюдая за этим спиритическим сеансом. Казалось, он едва удерживается от панического бегства.
«Если он сбежит, — подумал Михаил, — то умрет уже наверняка».
— Возьми себя в руки, Князь Тьмы, — произнес экстрасенс, — никто тебя на том свете не ругает, не бойся. И иди уже сюда!
Они вдвоем вошли в кабинет. Михаил обнаружил там стол с системным блоком и монитором компьютера и придвинутый к столу диван. Практически все ровные поверхности были усеяны обрывками бумаги, пустыми пачками из-под сигарет и какими-то опилками. Ни ожидаемых книжных полок, ни другой мебели, характерной для рабочего кабинета, не наблюдалось.
— Как Мамай прошел, — заметил Михаил. — Что ты тут творил?
— Боялся.
Михаил вытянул руку ладонью вниз, провел полукруг. Здесь, кажется, «чисто». Очевидно, Светлана игнорировала эту комнату при жизни и предпочитала обходить ее стороной сейчас. Здесь ощущался только страх.
— Прости за прямоту, старик, — сказал Михаил, — но насрал ты… в смысле — наследил здесь прилично. Где камера?
Виктор молча подошел к дивану, приподнял его за край, открывая нишу для подушек и одеял, и после недолгой возни вытащил ее. Причем вытащил двумя пальцами, держа за резиновый раструб объектива, как дохлую крысу.
— На, забери, а то я блевану прямо здесь.
Михаил протянул руку. Коснувшись камеры, он тут же ощутил тошноту.
«Видимо, блевать должен я?!» — успел подумать экстрасенс, потом бросил камеру на диван и быстрым шагом направился в туалет.
Капитан Баранов собрал в кабинете всех участников операции. В маленькой прокуренной комнатушке сидели четверо: двое — на стульях у стены, третий, водитель служебной машины по имени Паша, с которым Баранов обычно ездил, пристроился на подоконнике. Четвертым был сам капитан, он восседал в своем рабочем кресле на колесиках, раскладывал на столе фотографии преступников, а пальцами свободной руки все перебирал и перебирал таинственный предмет, похожий не то на авторучку, не то на зажигалку.
— Значит, так, хлопцы. Уродов зовут Филипп Бастрыкин и Андрей Слизко, и уроды они, естественно, не столько физически, сколько умственно. Можете посмотреть фотографии.
Коллеги передавали снимки друг другу, изучали их молча и почти равнодушно.
— Переговоры имеет смысл вести только со Слизко, — продолжал Баранов, — Бастрыкина в безнадежном случае разрешаю слить как особо опасного и безнадежного дегенерата. На нем столько трупов, тяжких телесных и изнасилований, что государство скажет вам только спасибо, если вы избавите его от необходимости пожизненно стирать засранцу трусы.
Коллеги похихикали. Баранов, кажется, пребывал в хорошем настроении, несмотря на поздний час и чудовищный недосып, скопившийся за время поисков Бубсеня и Вупсеня.
— Идем дальше, — взглянув на часы, продолжил капитан. — Значит, по данным моих информаторов, Бастрыкин и Слизко сегодня зависают в ночном клубе «Лагуна». Кто-нибудь был там хоть раз?
Один из оперативников поднял руку.
— Ну и как заведение?
— Не лагуна.
— Понятно. Тем не менее, хлопцы, устраивать облаву в клубе рискованно. Если Слизко еще можно как-то оформить и погрузить, то Филя наверняка начнет палить в разные стороны, тем более если примет на грудь, а на грудь он примет обязательно. Так что…
Баранов зажал таинственный предмет, похожий на зажигалку, в ладони, посмотрел на своих помощников почти с братской любовью.
— Короче, пацаны, помощь мне обещали только в случае железобетонных доказательств. Пока их нет, но засранцев брать надо. Честно сказать… — Он сделал паузу, оглядел парней. — Честно сказать, об этой операции мало кто знает. Так что пьем за мой счет.
При упоминании о выпивке хмурые лица невыспавшихся оперов просветлели и стали даже как-то повеселее. Только один из них, который, очевидно, спал меньше остальных, грустно заметил:
— Железобетон будет, если орлы начнут палить…
На это заявление никто не отреагировал.
Михаил справился с приступом не без труда. Такого выворота наизнанку он не помнил с тех самых пор, как надрался с новоиспеченными однокурсниками, отмечая поступление в вуз. В то мрачное сентябрьское утро он думал, что мир прекратил вращение, небо упало на землю и придавило его, бедного студента, насмерть, сплющив голову, желудок и вообще все, что в нем было теплого. Он думал, что умирает, и очень жалел, что не успел написать в завещании, что дарит свои компакт-диски группы «Кино» соседскому мальчишке Сашке Шмелеву. С тех самых пор Михаил старался не пить вообще, а если приходилось употреблять, то он ограничивался тремя стопками.
«А ведь я давно ничего не ел», — подумал Михаил, глядя в унитаз на результаты своего приступа.
— Эй, ты в порядке? — донеслось из коридора взволнованное блеяние Виктора.
Бедный журналист уже не знал, к чему готовиться — то ли к безоговорочной победе над темными силами, то ли к еще одному нечаянному трупу.
— Все нормально, — ответил экстрасенс, — уже иду.
Он появился через минуту, вошел в ванную комнату. Не обращая внимания на царящий там антисанитарный бедлам, открыл воду в раковине, умылся, посмотрел на себя в зеркало.
«Да, — подумал он, — определенное сходство с пьянкой на первом курсе есть. К счастью, тогда все закончилось благополучно. Как оно закончится сегодня?»
— Который час? — спросил он, рассматривая в зеркало свои зрачки с лопнувшими капиллярами.
— Половина первого.
— Здорово, блин…
Когда он вышел к Виктору, все его органы снова работали превосходно, и он был уверен, что при повторном прикосновении к камере приступ не повторится.
— Продолжим.
Он вернулся в кабинет, аккуратно дотронулся до аппарата. Кажется, все в порядке, камера его принимала как своего. Он взял ее за ручку, попробовал на вес.
— Кхм, легонькая.
— Ага.
Михаил нашел кнопку включения, нажал ее. Когда раздался писк, Виктор испуганно прижался к дверному косяку.
— Осторожно!
— Не бойся.
Михаил ногой отодвинул диван от письменного стола, присел на него, положил камеру на колени.
— Где кассеты? — спросил он.
— В ящике стола.
— Есть возможность их посмотреть?
— Осторожно!
— Не бойся.
Михаил ногой отодвинул диван от письменного стола, присел на него, положил камеру на колени.
— Где кассеты? — спросил он.
— В ящике стола.
— Есть возможность их посмотреть?
— Да, можно в самой камере, но от греха подальше лучше в компьютере. Я сбросил записи на жесткий диск. От страха всякие мысли полезли в голову, хотел посмотреть внимательно, проанализировать, и знаешь…
Михаил остановил его жестом.
— Витя, выводы потом. Дай мне все, что у тебя есть. Фотографии Колыванова давай.
— Кого? — От стресса Виктор уже забыл, с чего все это началось.
— Депутата, чьи похороны снимал твой друг.
— А, черт, точно! Да, есть… у меня все есть. Щас найду…
Виктор долго и суматошно рылся в письменном столе. Михаилу хотелось сказать ему, чтобы он успокоился и не суетился, но он понимал, что порой непросто уговорить не дристать того, кто запивал соленые огурчики парным молочком.
«Пусть дрищет, — подумал экстрасенс, — ему полезно».
Через несколько минут, за которые Михаил успел поближе познакомиться с камерой, на стол легли фотографии, вырезки каких-то газетных статей, несколько видеокассет. Также Виктор включил компьютер и приготовил нужные файлы.
— У меня все готово, — доложил он.
— Спасибо. — Михаил придвинулся к столу. — А теперь у меня к тебе просьба… — Виктор напрягся. — Постарайся не мешать. Можешь остаться здесь, если тебе боязно отходить от меня, но не отвлекай ни в коем случае, что бы ты здесь ни увидел. Договорились?
Виктор заподозрил неладное, но на всякий случай кивнул.
— Уверен, что понял?
Виктор кивнул еще раз.
— Хорошо. Все, время пошло.
Михаил откинулся на спинку дивана, положил камеру на правое колено объективом от себя, накрыл ее сверху ладонью. Левую руку он положил на подлокотник дивана, начал поглаживать большим и средним пальцами фотографию застреленного из охотничьего ружья депутата и негодяя Колыванова. Сделал глубокий вдох. Он просил Виктора не реагировать, что бы он здесь ни увидел, но сам Михаил не имел ни малейшего понятия, что тот может увидеть. Подобными делами он не занимался никогда.
«Вот и узнаем, чем же все-таки меня наградила бабуля».
Михаил закрыл глаза, слегка закусил нижнюю губу, а потом, словно по щелчку неведомого пальца, попытался вызвать нужный образ.
У него получилось сразу.
В ноль часов сорок минут малочисленная оперативная группа была на месте — на парковке перед двухэтажным зданием с гигантской мерцающей надписью «Лагуна». Капитан вышел из служебной вазовской «девятки», посмотрел на часы, закурил сигаретку. По его подсчетам, программа в клубе была в самом разгаре, уже давали стриптиз, скоро обещали немного садо-мазо и пару номеров творческой самодеятельности из Дворца культуры Металлургического района. Информатор сообщил, что Бубсень и Вупсень накачиваются пивом за барной стойкой в зале для бильярда. Дюша уже успел сыграть две партии со случайным знакомым, а злобный Филя, кажется, ищет, кому бы дать в рыло.
«Все идет просто замечательно», — подумал капитан.
Выкуривая сороковую, если не пятидесятую за последние сутки сигарету, он отметил, что буквально в двух шагах отсюда живет Виктор Вавилов. Мысль залетела в голову случайно, но уходить почему-то не спешила. Капитан решил, что после операции стоит навестить бедолагу, проверить, как он поживает.
— Сколько у нас времени, Валентин Сергеич? — спросил водитель Паша.
— Точно не знаю. Ну, грубо — час.
— Я успею добежать до ларька? Пить хочу.
— Валяй. И пописать не забудь.
До сегодняшнего дня Михаил понятия не имел, кто это такой — депутат Законодательного собрания Кирилл Колыванов. По долгу службы он интересовался политикой и даже неплохо в ней разбирался, ибо в противном случае не смог бы стать приличным историком, но он не был фанатом политики настолько, чтобы знать, какая публика наполняет местный парламент.
Впрочем, посидев несколько минут с закрытыми глазами в обнимку с фотографией и видеокамерой Сережки Косилова, Михаил узнал о Колыванове почти всё. По телевизору об этом человеке ничего подобного не рассказывали.
…Когда Кириллу было восемнадцать лет, он пытался изнасиловать собственную сестру. Пришел с гулянки с початой бутылкой портвейна, завалился на диван, по-братски обнял шестнадцатилетнюю девчонку. Она огрызнулась, он в ответ шлепнул ее по заднице. Потом шлепнул еще раз. Потом еще. Ему понравилось, и он зажал ее задницу в руке, швырнул сестру на диван и полез к ней в трусы. Она царапалась, кричала, но брат превосходил ее не только физической силой, но и размерами. В конце концов трусики он с нее стянул, бросил их в угол, а потом, расстегнув ширинку, попытался войти в девушку сзади. От изнасилования ее спас звонок в дверь — сосед пришел вернуть занятую до получки трешку.
Девушка в тот же день сбежала из дома, пыталась спрятаться от всех, но от себя спрятаться не сумела и до конца жизни носила в душе этот ужас. Носила, впрочем, недолго: Наталья Колыванова погибла под колесами автомобиля через два года, примерно в то же время, когда Кирилл в армии проходил по делу о сексуальных издевательствах над сослуживцем.
«Какая мразь», — думал Михаил, продолжая нежно и с закрытыми глазами поглаживать его фотографию.
…Еще он узнал, что Кирилл бросил собственную мать умирать в больнице. Он баллотировался на место депутата Законодательного собрания, занимался своей предвыборной кампанией, и ему недосуг было ухаживать за смертельно больной женщиной. У матери была неоперабельная стадия рака, и в те дни, когда медицина уже опустила руки и стыдливо прятала глаза, женщина нуждалась просто в присутствии и поддержке близких ей людей. Но Кирюша самозабвенно мочил конкурентов на выборах и «боролся с коррупцией», притягивая к этому благому делу подконтрольные ему СМИ. Когда мать умерла, он раструбил об этом на весь свет, состроил печальную физиономию и таким образом заработал еще несколько дополнительных очков.
«Гандон…» — резюмировал Михаил.
Он уже ничего не хотел знать об этом чудовище. Ни о том, как его пристрелили на охоте, приняв за медведя, ни о том, как его хоронили. Главное, что он понял, — часть этого «существа» осталась на видеопленке и начала размножаться, словно гриппозная бацилла. Наверно, Зло трансформируется, превращается в газ или воду, течет по трубам, заполняет пространство, чтобы воздушно-капельным путем попасть внутрь к какому-нибудь представителю биологического вида, не имеющему иммунитета.
«Спасибо за такое счастье, баба Юля, век не забуду», — подумал Михаил, открывая глаза.
Во рту ощущался странный привкус, словно он облизывал связку ключей. Виктор стоял у подоконника, и глаза у него были как два чайных блюдца.
— Ты живой? — спросил он.
— А что?
— Да у тебя руки тряслись, как у алкоголика. Я думал, ты откинешься.
Михаил вздохнул. В этот короткий миг он серьезно пожалел , что двадцать лет назад полез на эти дурацкие смертоносные качели в соседнем дворе.
Он встряхнулся, провел по лицу рукой.
— Ничего страшного… В общем, так, Вить, твой друг Сергей не прыгал из окна сознательно и не падал случайно. Я вижу убийство.
Виктор опешил:
— Как… как видишь?
— Не знаю. Вижу, и все. Камера всегда принадлежала ему?
— Кажется, да. Он все покупал сам и всегда старался брать новое.
— Кассеты, видимо, тоже его?
Виктор кивнул.
— Понятно, — устало резюмировал Михаил. — Я не вижу камикадзе, вижу убийство. Теперь скажи мне, Вить, что могут означать две большие зеленые гусеницы?
— Э… Не знаю…
— Жаль. Они имеют какое-то значение, причем, похоже, немаленькое. Точно никаких ассоциаций?
— Нет.
Михаил снова начал почесывать левый висок и кусать нижнюю губу. В голове его сама собой выстраивалась какая-то стройная теория, в которой не хватало нескольких звеньев. Он чувствовал, что, пожалуй, сумеет разгадать головоломку и тем самым сунуть под нос профессору Саакяну красивую дулю! Вот только нужно разобраться с этими жирными зелеными гусеницами. Что-то с ними не так.
* * *Бубсень и Вупсень никуда не торопились. Они пили и не пьянели, Дюша устал играть в бильярд и присел за столик к двум молодым особам, которые сегодня были «не прочь». Злобный маленький Филя доказывал официанту в белой рубашке, что он тупой козел и жертва аборта, потому что не может отличить вкус «Гиннесса» от «балтийской бурды». Официант уже подумывал, не окунуть ли пару раз башку этого гурмана в клубный толчок, и недвусмысленно оглядывался в поисках охранников.
Капитан Баранов подошел к барной стойке в бильярдном зале, уселся на стул.
— Все по плану, — коротко доложил наблюдатель, сидевший рядом и через соломинку потягивающий коктейль из длинного бокала.