— Боюсь, впятером нам в одной постели будет тесно, — с язвительной усмешкой сказала она.
— Ты че, считать не умеешь? — удивленно вытаращился на нее Леша. — Тупая блондинка, ля…
Его шлюхи оскорбительно захихикали.
— Да нет, она умеет считать, — сказал вышедший из спальни Вадим. — А вот кто-то даже вести себя не умеет.
Леша снова выпучил глаза, на этот раз на него.
— Это что за хрен?
Шатенка и брюнетка с интересом смотрели на Вадима. Парень производил впечатление. Высокий, широкоплечий, мускулистый, в плавках крупный калибр…
— Я тебя сейчас по стенке размажу, козел!
Вадим стремительно подошел к Леше, одной рукой схватил за горло, другой за пояс брюк, приподнял и швырнул на пол.
Леша с трудом поднялся на ноги, но вместо того, чтобы дать отпор обидчику, попятился от него. Но словам волю дал.
— Ты что, охренел, козел!.. Ты хоть знаешь, что с тобой будет?
— И что со мной будет?
Вадим снова подступил к нему и резко замахнулся. Леша был примерно одной с ним комплекции, но гонору в нем было гораздо больше, чем смелости. Вадим не стал бить его, всего лишь показал ему кулак, но этого хватило, чтобы парень шарахнулся назад, споткнулся и сел на пятую точку опоры. Но рот не закрыл.
— Ну, ты попал, козел!
— А за козла ты ответишь!
— Вадим, не надо!
— А я говорю, надо!
Вадим резко схватил Лешу за грудки, оторвал от пола, движением головы показал на Веронику.
— Это моя женщина. Ты меня понял?
— Понял, — зажмурив от страха глаза, кивнул трус.
— И за эту квартиру я буду платить.
— Я понял.
— А ты дорогу сюда забудь.
— Забыл.
— И лебядей своих забирай!
Леша убрался вместе со своими развратными подружками. Вадим нежно обнял Веронику.
— Вот и все, а ты боялась.
— Я и сейчас боюсь…
— Что он нам с тобой сделает?
— Не знаю…
— Пусть только сунется, я ему башку сверну…
Вадим увел ее в спальню, уложил в постель и своими ласками заставил забыть о бывшем любовнике.
Но Леша напомнил о себе ровно через три дня. В квартиру к ней пришли два оперуполномоченных уголовного розыска и заявили, что разыскивают золотое ожерелье, которое она якобы украла у гражданина Быкова.
Ожерелье они нашли, изъяли его в присутствии понятых. И напрасно Вероника пыталась объяснить им, что это подарок…
* * *Три года тянулись как сама вечность, но, как сейчас казалось, пролетели как один миг. Завтра для Евгении «прозвенит звонок», завтра она покинет колючие стены постылой колонии…
А сегодня пришел этап. Сегодня начальство принимает «пополнение». Евгения с сожалением смотрела на испуганных женщин, сиротливо жавшихся друг к дружке. Даже бывалым товаркам не по себе — хорохорятся, но все равно видно, что тяжесть на душе. А подполковник Шашило распушил хвост. Евгения видела, кого сластолюбец выбрал в жертвы. Лето, женщины без платков и верхней одежды. А белокурая красотка и вовсе как будто на бал собралась. Волосы уложены в прическу, губы смачно накрашены, кофточка хоть и без декольте, но туго натянута на пышной высоко поднятой груди; и джинсы слишком плотно прилегают к бедрам и паховому зазору. А фигура у девушки на загляденье. Шашило пускал слюни, глядя на нее, а она не спускала глаз с Евгении. Смотрела на нее с интересом, но напряженно и как будто с опаской. Нет, это не взгляд розовой нимфетки, здесь что-то другое…
Евгения пришла к ней сама. Вечером, в карантинный корпус. Девушка сидела на койке, сложив руки на железной дужке и склонив на них кручинную голову. Сначала она услышала ее шаги и только затем подняла на нее глаза. Встрепенулась, узнав; поднялась с койки. В нерешительности переплела руки, нервно закусила губу.
— Ты кто такая? — резко спросила Евгения.
— Вероника.
— Ты меня знаешь?
— Знаю.
— Я так и подумала… Откуда ты?
— Из Москвы.
— Меня откуда знаешь?
— На суде видела, — сокрушенно усмехнулась она. — Адам там был, Леша, Гена…
Евгения грозно нахмурилась. Возможно, эта дива причастна к ее несчастью.
— Ты знаешь этих скотов?
— Да… Я жила с Игорем Соломоновичем… А ты красивая. Я не зря переживала…
— Что ты переживала?
— Адам говорил, что ты понравилась Игорю Соломоновичу.
— Так понравилась, что за решетку на три года.
— Это все Адам. Он и отца заставил, и сам с ментами договаривался…
— Сама как здесь оказалась?
— Так же, как и ты. Насчет меня Леша Быков договорился… Я с ним жила после того, как от Игоря Соломоновича ушла. Еще та сволочь… Подарки мне дарил. Кольца, серьги, браслеты. И ожерелье тоже подарил. А когда я ушла от него, за мной пришли. Ожерелье, говорят, ворованное. И попробуй докажи, что ты не верблюд… Пробовала, бесполезно. Шесть лет за кражу дали… Это Адам Лешу надоумил, я уверена… Вадим пытался помочь, так его чуть ли не на смерть забили… Эти ублюдки что хотят, то и творят. Денег много, родители во всем потакают…
— Вадим — твой парень?
— Да, я с ним собиралась новую жизнь начать… Чтобы никаких больше Игорей Соломоновичей, Леш, Адамов, Ген…
— Ты что, и с Адамом спала?
— И с ним… И с Геной, — через силу призналась Вероника. — Из-за тебя все…
— Из-за меня?
— Ну, не совсем из-за тебя. Не хотела, чтобы они за меня взялись. Они же нелюди, им же в радость человека загубить… И меня бы сгубили… Адам сказал, что, если я с ним не лягу, он скажет отцу, что я его совращала… А потом Леша был, Гена… Шантаж, угрозы, все как обычно… И морально меня сломали, и физически. А потом все равно подставили…
— Ты права, это нелюди, — кивнула Евгения. — А нелюдей уничтожать надо, без суда и следствия…
— А кому это нужно?
— Мне нужно… И тебе…
— Ты скоро выходишь?
— Завтра.
— Везет же! — с завистью посмотрела на нее Вероника.
— Могла бы и раньше выйти, если бы Шашило подмахнула.
— Кому?
— Подполковник Шашило, заместитель начальника колонии, упырь с липким взглядом. Да ты его видела, он на тебя как тот кот на сметану смотрел…
— А-а, этот…
— Он на тебя глаз положил.
— И что? — в замешательстве спросила Вероника.
Глядя на нее, трудно было понять, то ли обрадовалась она, то ли огорчилась.
— А то, что не сегодня-завтра он тебя в кабинет к себе вызовет. Принуждать не будет, но предложение сделает. Работу предложит, у себя дома. Дом у него большой, в два этажа, работы много. Уборка, готовка, глажка белья и его жирного тела… Будешь стелить, через три года выйдешь, нет, как я до самого звонка сидеть будешь…
— Лучше через три года.
— А не противно? — спросила Евгения, неприязненно глянув на Веронику.
— А я через «не могу». Зато всего три года… Не подыхать же здесь…
— Каждому свое.
Евгения не смогла переступить через себя. Пусть она попала в тюрьму за разврат, но здесь, в колонии, никто не посмеет бросить в нее камень. И Шашило пытался ее совратить, и матерые «коблы» из спецконтингента, но никому она не уступила… А Веронику осуждать глупо. Она по натуре своей содержанка; если старому Потапову по своей воле стелила, то и с Шашило спать будет. И это ее сугубо личные проблемы.
— Ты мне расскажи, как там Адам поживает, — хищно улыбнулась Евгения.
У нее не было конкретного плана мести, но спуску этому подонку она не даст. Рано или поздно сведет с ним счеты. Как и на чем сыграет — это уже детали. Главное, решимость, а этого ей не занимать. Сколько раз она представляла себе, как Адам стоит перед ней на коленях и умоляет о пощаде.
— Хорошо поживает, — горько усмехнулась Вероника. — Нам так не жить… Отец все там же, только должность повыше. Чем конкретно занимается, не скажу, но то, что деньги лопатой гребет, точно. Адам университет закончил, отец хочет, чтобы он бизнесом занялся. С таким отцом далеко можно пойти… Только ему ничего не надо. Он больше с Лешкой и Генкой по ночным клубам и казино… Хотя, может, и возьмется за ум. Отец его с матерью разводится. Может, уже развелся, я не знаю. На красотке какой-то жениться собирался. Или уже женился… Если отец у него бизнес отберет, то своей цацке отдаст. Она, говорят, ему сильно голову заморочила… — завистливо вздохнула Вероника. — Или уже бизнес отобрал… В общем, я мало что знаю. Три месяца под следствием была, два — ответа на кассацию ждала. За пять месяцев много чего измениться могло… Но то, что Игорь Соломонович дом на Рублевке достраивал, это точно. И Александр Петрович там же обосновался…
— Александр Петрович?
— Да, Лешкин отец. У него банк свой, тоже деньги лопатой гребет… А у Гены отец нефтью занимается, тоже миллионер. Но Игорь Соломонович круче, я так понимаю, они все от него в какой-то мере зависят… Они же тоже тебя топили, я знаю. Лешка и Генка деньги у предков своих брали, Адам ими с ментами расплачивался… Может, и меня они вместе топили… Топили, и утопили… Они в шоколаде, а мы в дерьме… Ты уж и за меня отомсти, ладно?
— Александр Петрович?
— Да, Лешкин отец. У него банк свой, тоже деньги лопатой гребет… А у Гены отец нефтью занимается, тоже миллионер. Но Игорь Соломонович круче, я так понимаю, они все от него в какой-то мере зависят… Они же тоже тебя топили, я знаю. Лешка и Генка деньги у предков своих брали, Адам ими с ментами расплачивался… Может, и меня они вместе топили… Топили, и утопили… Они в шоколаде, а мы в дерьме… Ты уж и за меня отомсти, ладно?
— Отомстить?.. А кто тебе сказал, что я мстить собираюсь? — изобразила удивление Евгения.
— А разве нет?
— Нет.
Вероника была обозлена на богатых подонков, скинувших ее в пропасть. Но при всем при том она была ненадежной. Кто знает, может, завтра приедет к ней тот же Леша или даже Адам, приласкает ее, она растает и поведает им, что Евгения собирается им отомстить… Они, конечно, и сами должны понимать, что мышка захочет вернуть котам свои слезки. Но одно дело предполагать, и совсем другое дело знать, что кто-то уже точит на тебя нож…
— Я в эти игры больше не играю, — покачала головой Евгения. — И сюда больше не хочу… Нет у меня денег, чтобы тягаться с этими ублюдками. Бог их накажет, а я в сторонку отойду… А ты мстить будешь, когда вернешься?
— Не знаю… Что я могу с ними сделать? — растерянно спросила Вероника.
— Если ты здесь, то ничего…
— А Бог их всех правда накажет…
— Вот на это и будем надеяться, — снисходительно усмехнулась Евгения.
Не боялась она Адама и его дружков. Плевать на их деньги и связи. Как только представится возможность восстановить порушенную ими справедливость, она обязательно пойдет на риск, чтобы сделать это…
* * *Перед воротами контрольно-пропускного пункта было пустынно. Карликовый смерч поднял и закружил над землей обрывок газеты, подкрался к Евгении, чтобы поднять ей юбку, но как будто чего-то испугался, повернул назад, скользнул по капоту старой «Волги» и пропал. Девушка с улыбкой проводила его взглядом. Все, закончился ее срок, теперь она такая же вольная, как это воздушное завихрение.
Август месяц, полдень, солнце в зените, на небе ни облачка. Но Евгения ни на что не жалуется. На голове белая косынка, лучшая защита от солнца, а жакет, собственноручно пошитый из дешевого материала, хорошо бы, защитил ее от мужских взглядов. Но нет вокруг никого, кто мог бы позариться на нее. И ее ужасная мешковатая одежда никого не покоробит, пока она не прибудет на станцию, с которой можно будет уехать в Москву на пассажирском поезде. Идти до нее недолго, час-два, может, больше: после трех лет, проведенных в неволе, это не время и не расстояние, так, легкая прогулка…
Евгения прошла километра три, когда сзади послышался шум мотора, а затем и шорох шин по гравийной дороге. Она остановилась одновременно с подъехавшей к ней «Волгой».
Из машины вышел убеленный сединами мужчина лет семидесяти. Серая рубашка с коротким рукавом и на резинке, давно не глаженные черные брюки, на тощем запястье левой руки болтались старые часы с пожелтевшим от времени циферблатом. И сам он был, казалось, таким же, как его часы, — время вроде бы показывал, но глаз не радовал. Сухая морщинистая кожа, впалые щеки, дряблая шея. Глаза больные, уставшие. Но видно было, что галантность у него в крови. На ногах еле стоит, но из машины вышел, чтобы пригласить Евгению ехать с ним.
— Прошу!
Было бы смешно ответить отказом столь изысканно-вежливому старику. Да и зачем, если он мог отвезти ее на станцию. А если вдруг он окажется маньяком, то в кармане у Евгении лежит ложка с остро заточенным черенком. Вскроет старикашке горло и не поморщится… Нет уже той доброй наивной девочки, которой она была три года назад.
— А запросто!
Он открыл багажник, чтобы она положила туда свою сумку с нехитрыми пожитками, но Евгения бросила ее на заднее сиденье.
— Тут ехать-то, — пояснила она, удобно разместившись на переднем кресле.
— А куда именно ехать, милая девушка?
Голос у старика хриплый, свистящий, как будто в горле была дырка, через которую стравливался идущий от голосовых связок воздух.
— На станцию.
— А дальше?
— В Москву.
— А мне в Домодедово надо.
«К своей домобабове?» — хотела спросить Евгения, но промолчала, чтобы не обидеть старика.
— Это, считай, Москва, — добавил он.
— Не спорю.
— Двести сорок километров пути, и мы дома.
— Мы?
— Если, конечно, вы поедете со мной.
Евгений думала недолго.
— А почему нет?
Машина старая, но в салоне достаточно комфортно, даже прохладно, и двигатель уютно урчит — не хотелось выходить из салона на жару. Ехать бы и ехать до самого дома. Тем более что двести сорок километров — плевое дело. Уже к вечеру будут в Москве. И в душном общем вагоне париться не придется.
— Тогда едем, — весело, но с грустью в глубине глаз улыбнулся мужчина.
— Меня Женя зовут.
— Анатолий Данилович… А вы, я так понимаю, только что освободились.
— Смелый вы человек, Анатолий Данилович. В машину меня посадили. А вдруг я убийца?
— У вас же общий режим, какие здесь убийства?
— Да нет, есть и убийства. Неумышленные, бытовые…
— Это совсем другое дело. Да и не похожи вы на убийцу.
— Внешность бывает обманчивой.
— Вы светлая девушка.
— Ага, солнце за тучей…
— И тучу я вижу, но она маленькая…
— Вы, Анатолий Данилович, на дорогу лучше смотрите, а то будет нам туча на чебучу…
— Да-да, на дорогу, — кивнул он, крепче сжав на руле подрагивающие руки.
— А сами что у нас в краях делали?
— К внучке приезжал…
— Кто такая, может, знаю?
— Лучше бы вам не знать. Она в блоке для ВИЧ-инфицированных.
— Ой-ля-ля! Мне такое счастье не улыбнулось… Тфу-тфу-тфу!
Евгения не удержалась и три раза сплюнула через плечо.
— А Софье улыбнулось… Страшная улыбка, жуткая…
Анатолий Данилович учащенно задышал. Остановив машину, сунул руку в карман, достал оттуда склянку с таблетками, бросил под язык белый кружочек.
— Извините, это у меня от волнения…
— Нитроглицерин?
— Да.
— Сердце?
— Есть чуть-чуть…
— Как вы машину в таком состоянии ведете?
— Ничего, уже прошло. Поехали?
Евгения задумалась. Может, лучше ей на станции сойти? На поезде надежней будет, а то как бы не налетел дед на встречную машину… Но в то же время за ним присмотр нужен. Если вдруг что, она сможет выправить руль. Если повезет…
— Что вы молчите? — спросил он. — Не хотите ехать?
А машина уже катила по гравийному полотну, еще немного, и будет поселок с выездом на шоссейную дорогу.
— Да нет…
— Или боитесь?
— А я не из трусливых… Что с внучкой вашей случилось? — спросила она и тут же пожалела о том.
Вдруг у старика снова прижмет сердце.
— Что случилось?.. А муж непутевый попался. Сам с наркоманами связался и ее за собой потянул…
Но нет, все нормально с ним. Не хватается за сердце, не лезет в карман за таблетками.
— За наркоту взяли?
— Да нет… Мужа ножом ударила.
— А говорили, что у нас в зоне убийц нет.
— Так не насмерть же… Но два года получила. Могла бы и больше, но у меня знакомый есть… Ладно если бы два года. У нее СПИД нашли, вот что страшно. Все из-за наркотиков проклятых…
— Да, гадость еще та…
— Я ей лекарства возил. Дорогие очень, и не достанешь еще. Если бы еще и помогали…
— Ну, бывает же, что с этим до смерти живут…
— Если просто инфекция, а когда болезнь прогрессирует, то уже не спасешь… Никогда к наркотикам не прикасайся, слышишь, — затряс подбородком старик.
Евгения испуганно приподняла руки.
— Да нет, что вы! Никогда!
Анатолий Данилович успокоился. А ее потянуло за язык.
— Может, я сама за наркотики сидела?
— Нет, ты не наркоманка, — уверенно мотнул он головой.
— Вы что, ясновидящий?
— Нет, но тебя вижу… Что душа у тебя чистая, вижу. Черствая корка на ней, но это пройдет…
— Может, еще скажете, за что я сидела? — развеселилась Евгения.
— Не знаю… Но ты невиновна.
— Может, ваше второе имя Нострадамус?
— Нет. Просто я много в этой жизни повидал. И людей насквозь вижу…
— Не знаю, не знаю…
Евгения почти уверена была в том, что старик нарочно поет ей дифирамбы. Бывает же, что и в семьдесят лет мужчину активно интересуют женщины. Может, потому он и пытается размягчить ей мозги, что хочет ее совратить. Возможно, думает сейчас, что есть у него шансы. Молодая зэчка, соскучившаяся в заточении по мужской ласке… Евгения с неприязнью и угрожающе глянула на попутчика. Пусть только попробует рукам волю дать, так по своим непристойностям получит, что никакой нитроглицерин не поможет.
— Что-то не так? — настороженно спросил Анатолий Данилович.
Ему явно не понравился ее взгляд.
— Свистеть не надо… Душа у меня чистая, — хмыкнула она. — Еще скажите, что краше женщины не встречали.
— И скажу… Вы, Женя, богаты внутренней красотой.