— М-да… Так мы едем?
— Да, только вещи соберу.
Анатолий Данилович молчал до самой Москвы. И только когда машина свернула на Кольцевую автостраду, спросил:
— Ты чем заниматься собираешься?
— Не знаю. Главное, что домой вернулась… В училище бы восстановиться.
— Пока судимость не снимут, это вряд ли… Хотя, может, времена сейчас другие.
— Я попробую.
— А если не выйдет?
— Не знаю, на работу попробую устроиться.
— У тебя специальность есть?
— Нет. А что?
— Могу работу предложить. Я в больнице буду, а ты в доме у меня живи. Убраться там надо и за домом смотреть… А вернусь, так все равно кто-то нужен, плохо одному. Да и сердце, если вдруг что, «Скорую» некому будет вызвать…
— Ну, я не знаю.
— С оплатой не обижу. Две тысячи долларов буду платить.
— Сколько?! — изумленно спросила Евгения.
— Две тысячи долларов. Поверь, это немало.
— Да уж верю… Хорошо, я согласна.
Она совершила бы преступление против самой себя, если бы отказалась от такого предложения.
— Только не совсем понятно, с чего такая честь? — не удержалась она от любопытства.
— Нравишься ты мне как человек… И за себя постоять можешь… Эдик у меня заноза, с ним по-хорошему нельзя. Он только по-плохому понимает. Ты ему особо не груби, но и спуску не давай. Если он, конечно, с проверкой к тебе нагрянет… Он такой, он и нахамить может… Это тебе на всякий случай, за моральный ущерб. Считай, что подъемные, сверх зарплаты…
Анатолий Данилович сунул руку в карман, достал тонкую пачку денег из стодолларовых купюр. Три тысячи американских рублей. Уже одно это делало Евгению сказочно богатой.
* * *Не было у Евгении желания нравиться мужчинам. Поэтому совсем непонятно, почему ее потянуло в салон красоты. И стоматологический кабинет она не обошла стороной — лечение, отбеливание… Ну и как в магазин модной одежды не заглянуть, когда на руках столько денег?..
Вчера весь день на себя убила, зато сегодня не стыдно на улицу выйти. Освежила с утра прическу и вперед. Сначала в больницу к Анатолию Даниловичу, через магазин, само собой. А потом к нему домой, в деревню. Деньги на такси есть, так что в электричке убиваться не придется. И дома у него напрягаться она особо не собирается. Генеральная уборка сейчас и в день, предшествующий его выписке. А с Эдиком, если он вдруг объявится, она разберется. Очаровывать его не будет, но пару ласковых скажет… Лишь бы только за нож не схватиться, а то неизвестно, что у него на уме; возьмет еще и в милицию заявит.
— Женька, твою мать!
Евгения вздрогнула, услышав за спиной знакомый женский голос. Остановилась, обернулась. Катька!.. Красивая, нарядная. За открытой дверью иномарки стоит. Рукой помахала, от машины отошла, двинулась к ней навстречу. Улыбка отрадно-сдержанная. Как будто не пристало ей бурно выражать свою радость. Как будто она каких-то важных высот в этой жизни достигла. Скорее всего, так оно и есть, роскошная иномарка тому подтверждение.
— Катька!
И все-таки сдержанность в Катиной улыбке исчезла, когда она вплотную подошла к Евгении. Девушки обнялись.
— Хорошо выглядишь, — с упреком сказала Катя.
— Спасибо. А чего хмуришься?
— Не заходишь почему? Забыла или зазналась?
— Не то и не другое. Я ж только-только освободилась.
— Да ладно, только… По тебе не скажешь, что ты сидела…
— Так мне что, по-твоему, справку об освобождении на себе носить? — улыбнулась Евгения.
— Да нет, этот шелковый сарафан тебе больше идет… Отлично выглядишь.
— Ты не хуже.
— Ну, я… — губы у Кати дрогнули, расплылись в довольной улыбке. — Я замуж вышла. У Миши фирма своя… Мы с ним на Цветном бульваре живем… Да, ты про Никиту спросить ничего не хочешь? — спохватившись, она недовольно повела бровью.
— Как Никита поживает? — сухо спросила Евгения.
— Ну, пока не очень. Может, этой осенью выйдет, по условно-досрочному…
— Что ж, честь ему и хвала за примерное поведение.
— Он тебе письма писал. Почему не отвечала?
— Не было писем, — солгала Евгения.
Письма были. Сначала они приходили одно за другим, затем ручеек иссяк, пока и вовсе не прекратился. Но ей было все равно: Никита для нее не существовал. Он писал, что любит, но она ему не верила.
— Да ладно, не было, — не поверила Катя.
— Говорю же, что не было!
— Ну, тогда считай, что были… Он же любит тебя.
— Любит… В тюрьме все любят. Сначала в душу наплюют, а потом говорят, что любят. Потому что делать нечего, как в любви признаваться. А выйдут на свободу, так и прощай любовь. На свободе девки красные, и с ментами спорить не надо, чтобы до их белых тел добраться…
— Это ты о чем?
— Да так…
— Напиши Никите, я тебе адрес дам, если не знаешь.
— Я бы написала…
Евгения была далека от того, чтобы объяснять Кате, как подло поступил с ней Никита в камере предварительного заключения. Не хотелось душу себе травить, да и ни к чему тратить время на пустые разговоры… Легче соврать.
— Я бы написала, да не могу. Я, Катя, замуж вышла. Я теперь замужняя женщина…
Катя с сомнением посмотрела на пальцы ее рук.
— А кольцо где?
— Нет пока. Не успели расписаться. Я же только вышла… Мы пока в гражданском браке живем. И ничего, мне нравится…
— И когда же ты успела?
— А по тюремной переписке. Это брат одной моей сокамерницы. Он написал, я ответила… В общем, он ко мне в зону ездил, мы с ним… Он в Подмосковье живет, у него дом свой. Я сейчас к нему еду, так-то вот.
— Могу подвезти, — с озадаченным видом нерешительно предложила Катя.
— Да ладно, я на такси.
— Ну, смотри…
Катя, казалось, была донельзя разочарована в ней. Как будто это она ей изменила, а не Никите…
* * *Анатолий Данилович лежал в платной двухместной палате. У его соседа едва не вывалилась вставная челюсть, когда Евгения зашла в палату. Прическа, косметика, стильный сарафан, подчеркивающий прелести ее фигуры, изящные босоножки на высоком каблуке.
И сам Анатолий Данилович тоже был удивлен. Даже признал ее не сразу.
— Женя?!
Но в его взгляде она не видела ослепительного свечения, как на кончике сварочного электрода, яркого свидетельства того, что мужчина прикипел к женщине. Он был восхищен ее внешней метаморфозой, но не более того. Похоже, он так и остался во мнении, что Евгения некрасива… Впрочем, ей все равно. Любовь с ним крутить она не собирается… И все равно обидно…
— Как здоровье, Анатолий Данилович? — стараясь скрыть разочарование, спросила она.
— Ничего, — улыбнулся он.
Старик был искренне рад ей. Но красивую женщину в ней не видел. Ну и черт с ним!..
— Предынфарктное состояние было, вовремя обратился…
— Надеюсь, вас подлечат.
— А вы почаще приходите, милая барышня! — в ухарской улыбке растянул губы его сосед. — От такой красоты и мертвый выздоровеет…
Евгении не нравилось, что Анатолий Данилович не реагирует на нее как на женщину. Но экзальтированная тирада его товарища по несчастью вызвала дурной ком в горле. Она с трудом удержалась, чтобы не послать его в процедурную к висячей клизме.
— Нам еще рано умирать, правда, Анатолий Данилович? — улыбнувшись через силу, сказала она.
— Мы еще поживем, — кивнул он. — Назло всем…
На этом общение с ним и закончилось. Он оставил ей номер своего мобильного телефона, который лежал у него на тумбочке, и отправил к себе домой.
Глава 10
Речка не широкая, но вода в ней глубокая и достаточно быстрая. Берег чистый, не заросший камышом, но много разросшихся верб, так что мостки, с которых Евгения ныряла в воду, издали не приметны. Хоть голышом купайся, никто не заметит.
Но в чем мать родила Евгения купаться не рискнула. Нимфоманией она не страдает, а бикини простирнуть и просушить совсем не трудно: материи там совсем чуток… Но и верхнюю одежду она с собой не брала. Так в купальнике и отправилась к реке. Искупалась и, не переодевшись, обратно.
А возле дома у самых ворот — машина. Черный «Мерседес», и два здоровенных типа возле нее. Костюмы строгие, но дешевые для важных персон. Наверняка телохранители. А кто в гости к Анатолию Даниловичу пожаловал, ясно и без них. Наверняка Эдик. Банкир.
Смерив ее пренебрежительным и в то же время любострастным взглядом, один из телохранителей перекрыл Евгении дорогу.
— Куда идешь?
— Я Женя, я у Анатолия Даниловича работаю, — ответила она всполошенно.
Не нравилась ей эта сцена.
— Ничего не знаю. Босс сказал никого не пускать.
— Да я работаю здесь. Вот и ключи у меня от дома…
— Откуда мы знаем, может, ты воровка? — усмехнулся второй громила.
— Воровка? В купальнике и с полотенцем?
— Да хоть без купальника, — хохотнул один.
— Ну, если без купальника, то, может, и пустим, — добавил второй.
Что-то щелкнуло в голове у Евгении. Глаза как будто сами по себе хищно сощурились, губы изогнулись в угрожающей усмешке. И появившаяся твердость во взгляде не была напускной.
— Пустят тебя. По кругу.
— Чего? — возмущенно взвыл громила.
— А спорим, что так и будет? — Евгения непоколебимо смотрела на него.
Парень не выдержал, дрогнул.
— Ты че, психованная?
— Да пошел ты!
Евгения обошла одного, второго, направилась к калитке. Она спиной чувствовала их липкие от похоти взгляды, но при этом покачивала бедрами, чтобы вызвать в них досаду. «Эх, не смогли удержать, упустили такую женщину…»
Она стремилась поскорей войти в дом, оказаться в своей комнате, где можно было бы накинуть халат. Но с Эдиком она встретилась во дворе. Он спускался с крыльца, но, увидев ее, остановился; не без восхищения уставился на нее.
Евгения и сама знала, что в бикини она смотрится превосходно. И ничуть не удивилась восторженному свечению в его маленьких и широко расставленных, как у хомячка, глазках. И сам он похож был на мелкого грызуна. Вислые щеки, заметно выступающие вперед верхние зубы. На вид ему было не больше тридцати лет. Молодой еще для банкира, но уже достаточно солидный в том смысле, что брюхо нарастил себе приличное.
Восхищение угасло, к Евгении он спустился с едко-насмешливой ухмылкой на пухлых губах.
— Ну и кто ты такая? — спросил он.
— А то ты не знаешь, кто я такая, — не осталась в долгу Евгения.
Конечно же она не хотела потерять прибыльную работу, но и прогибаться перед этим невежей не собиралась. К тому же она помнила, что хороший тон Эдик не понимает.
— А ты что, со мной на «ты»? — удивился он.
— Ну, ты же меня не нанимал, с какого ляда я должна с тобой на «вы»?
— Вот оно как, — паскудно усмехнулся Эдик. — А если я заплачу?
— За что?
— Да за все это, — он многозначительно махнул по ней блудливым взглядом.
— Я тебя не понимаю…
Евгения резко шагнула вперед, и от неожиданности банкир подался в сторону. Ей даже не пришлось обходить его, чтобы продолжить путь. Он догнал ее у входа в спальню, где она обосновалась. И в комнату вошел вместе с ней.
— Я тебя сюда не приглашала, — она недобро посмотрела на него.
Но ее взгляд Эдика не пронял.
— Послушай, что ты из себя здесь ставишь? — нагло усевшись на застланную постель, со злой усмешкой спросил он. — Кто ты, а кто я!
— А кто я?
— Уголовница ты. Думаешь, я не знаю, с какой помойки тебя дед подобрал?
— Ну, допустим, с помойки. Допустим, подобрал. Но ведь он это сделал, а не ты!
Она потянулась к стулу, на спинке которого висел ее халат, но Эдик перехватил ее руку.
— Погоди, не торопись, — удерживая запястье, сказал он. — Сначала купальник снять надо. А то халат намочишь…
— Мой купальник и мой халат, что хочу, то и делаю!
Она оттолкнула его руку, взяла халат, набросила его поверх мокрого купальника.
— Могла бы и раздеться, — похабно ухмыльнулся он. — Я бы заплатил… Ты же на это намекала, киска?
— Стриптиз в ночных клубах показывают.
— А я в твоем исполнении хочу посмотреть. Сто долларов за показ.
— А не пошел бы ты!
— Двести.
— Да хоть тысячу.
— Хорошо, тысячу.
— Я сказала, пошел!
— Да ладно тебе ломаться!
Эдик поднялся, достал из кармана ворох стодолларовых купюр, отсчитал десяток и небрежно бросил на стол. Похоже, он всерьез полагал, что этого будет достаточно, чтобы сломить ее сопротивление. Иначе бы он не праздновал победу, пытаясь обнять Евгению. А она бы не двинула его коленом в пах, чтобы сбить его похотливый накал.
— Уй-е!
— Пошел отсюда, урод!
Вдобавок она просунула палец ему за щеку, больно ухватившись за место, где находился нервный узел.
— Оу-у!
Он стонал и корчился до тех пор, пока Евгения не вывела его из дома и не вытолкнула за калитку, где он смог присоединиться к своим телохранителям.
* * *Два дня Евгения находилась в неведении. Ей все казалось, что в дом нагрянет наряд милиции; ее обвинят в незаконном проникновении в чужое жилище, доставят в отделение и бросят в камеру к уголовникам… Но в конце концов Эдик появился сам. В белом костюме, с корзинкой цветов и улыбкой до ушей. Смотрелся он эффектно даже при всей своей неказистой внешности, но не смог заставить Евгению проникнуться к нему симпатией.
— Привет! Это тебе!
Похоже, он ожидал от нее салюта восторженных эмоций. Или хотя бы легкого прикосновения губами к его ботинку. Ну да, он же все, а она никто, и за столь роскошный подарок обязана ноги ему целовать.
— Спасибо, — сухо поблагодарила его Евгения.
Не дождется он от нее фурора. Пусть даже из золота цветы подарит… Но не подарит же. Да и она не возьмет…
— Ты чем-то недовольна? — разочарованно спросил он, едва сдерживаясь, чтобы не выпустить наружу злобный пар.
— Довольна.
— Может, накормишь гостя?
— Если гость немного подождет, то конечно.
Анатолий Данилович мог выйти из больницы уже завтра. Она готовилась к встрече. Накрутила фарш, нарезала телятину под отбивные.
Пока она готовила стейк, телохранитель Эдика накрыл стол в зале. Вино, коньяк, фрукты…
— Ты будешь пить в одиночестве? — спросила она, подавая блюдо.
— Нет, мы будем пить вместе, — сказал он и движением руки отослал телохранителя в машину.
— Но я не хочу с тобой пить.
— Это же «Шато Помероль», — сказал Эдик, бережно взяв в руки бутылку вина.
— Не хочу помероль, я еще только жить начинаю…
— Я серьезно.
— Я тоже.
— Ты не видишь, я пришел к тебе с серьезными намерениями…
— И в чем они заключаются? В предложении руки и сердца? — язвительно спросила Евгения.
Иллюзий насчет серьезности его намерений она не строила. Да и замуж за него вовсе не хотела. Эдуард Варшагин был типичным представителем бесславной когорты пакостников, в которую входил мерзкий тип Адам Потапов со товарищи. Она терпеть не могла эту подлую породу людей. И ничего хорошего от Эдика не ждала.
— Ну, это слишком…
— Слишком, — кивнула она. — Я же с помойки, как ты выразился. Рылом, так сказать, для тебя не вышла…
— Может, и не вышла… Но так ты ничего, очень даже здорово смотришься… Я узнавал, за что ты сидела. За разврат, правда?
— Не переживай, тебе это не грозит, — саркастически усмехнулась Евгения.
— Ну, ты бы могла создать угрозу, я не против, — паскудно усмехнулся он.
— Запросто.
Ей не надо было изготавливать заточку из ложки: на кухне в ящике стола она нашла небольшой, но тяжелый и хорошо сбалансированный охотничий нож. Такой хорошо метать в цель, но Евгения не умела этого делать. Зато в зоне научилась вертеть нож в руке. И пырнуть могла, и на горизонтальном взмахе порезать — правда, чисто теоретически, потому как ни разу не воспользовалась приобретенными навыками.
Эдик и опомниться не успел, как мелькнувший в ее руке нож острием своим уперся ему в подбородок.
— Угрозу создала, что еще? — хищно прошипела она.
— Ну ты змея!
— Если змея, то не ты меня пригрел… Пошел отсюда, козел!
Она убрала нож, и побледневший банкир отпрянул назад.
— Ну, смотри! Ты еще пожалеешь!
Он направился к выходу, но в дверях остановился, вернулся назад, смахнул со стола вино и коньяк. Евгения презрительно скривила губы. Надо же, какой мелочный…
Эдик убрался, но, как показало время, рано было праздновать победу. Не прошло и часа, как он снова ворвался в дом, в сопровождении своих телохранителей, пьяный и подлый.
— Сука! Я с ней как джентльмен, а она как та тварь! — заорал он. — Ты и есть тварь!
Евгения схватилась за нож, когда к ней устремился охранник. Но громила легко выбил его, взял руку на прием, заломил ее за спину. И это было только начало.
— На диван ее давай, шлюху!
Один телохранитель перегнул ее через подлокотник дивана, второй сзади задрал полы халата… Евгения пыталась сопротивляться, но громила так больно заломил руку, что у нее потемнело в глазах. Она могла только выть от унижения и плакать навзрыд…
Но едва банкир подступился к ней, как раздался голос Анатолия Даниловича.
— Что ж ты творишь, сволочь?
Только тогда насильник оторвался от жертвы, а его телохранитель разжал руки. Евгения вмиг воспользовалась обретенной свободой и, подскочив к Эдику, в бешенстве полоснула его растопыренными пальцами по лицу. Ноготки у нее маленькие, но острые, и банкир убедился в этом.
— Тварь! — взвыл Эдик.
Но ударить ее в ответ не посмел. Да она бы и не позволила. И телохранители не пожелали вступиться за него. Присутствие хозяина дома явно смущало их.
— Пошел вон отсюда, мерзавец! — заорал на внука старик.
— Дед, ты чего? — оторопело выставился на него внук. — Это же игра. Она сама так захотела. Любит, когда ее насилуют. Ты же знаешь, за что она сидела!
— Я сказал, пошел отсюда вон! — бледный от волнения, повторил Анатолий Данилович.
А Евгения уже подобрала с пола нож и с ним неторопливо, но с одержимостью приближалась к нему.
— Дед, да ты посмотри на нее, она же психованная! — взвизгнул банкир.