А Евгения уже подобрала с пола нож и с ним неторопливо, но с одержимостью приближалась к нему.
— Дед, да ты посмотри на нее, она же психованная! — взвизгнул банкир.
И, призвав на помощь своих громил, убрался из дома.
Анатолий Данилович стоял у окна, пока не увидел отъезжающий от ворот «Мерседес». Только тогда грузно опустился в кресло, устремив глаза в потолок. Грудь высоко вздымалась, лоб в испарине.
— Вам плохо?
Евгения взяла его за руку, нащупала пульс. Сто двадцать ударов в минуту.
— Надо «Скорую» вызывать.
— Погоди. Если не пройдет, вызовешь.
— Я вас завтра ждала. Завтра и надо было приезжать.
— И этот скот бы тебя изнасиловал…
— И вы бы остались без внука, — ожесточенно, сквозь зубы сказала она.
Она уже знала, как российское правосудие борется с насильниками. И больше в тюрьму по развратной статье попадать не хотела. Уж лучше за убийство… Сейчас она была уверена в том, что убила бы Эдика, если бы он сумел овладеть ею. Извернулась бы, догнала его возле машины и всадила бы ему нож в сердце по самую рукоять.
— Ты что задумала? — большими глазами посмотрел на нее старик.
— Ничего… Ничего же не случилось…
— А если бы случилось?
— Не будем об этом…
— Как же так, мой родной внук, и такой подлец…
— Вам успокоиться надо…
Евгения снова замерила сердечный ритм.
— Сто ударов. Уже меньше.
— Не волнуйся, меня пролечили основательно… А с этим кретином я поговорю… Ну почему он такой? Ну почему такая сволочь?..
Сердцебиение улеглось до восьмидесяти ударов в минуту. Но Анатолий Данилович еще долго не мог успокоиться. Он и без того был невысокого мнения о своем внуке, но сегодня, похоже, вовсе разочаровался в нем.
* * *Желтый подсохший лист четко спланировал на землю, как будто им управлял муравей-парашютист. Но на этом его путешествие не закончилось. Евгения ловко смахнула его метлой вместе с другими листьями…
Октябрь месяц, золотая осень, а она все еще не у дел. В училище не восстановили, но утешили, что, возможно, через год ситуация изменится и она сможет продолжить обучение на третьем курсе. А работу, которой она занималась в доме Анатолия Даниловича, сложно было назвать достойным для нее занятием. Но делать нечего. Платят хорошо, Эдик больше не обижает, а работа как таковая не страшна. Готовить она умела и раньше, убрать по дому и во дворе — не проблема, а для стирки Анатолий Данилович приобрел стиральную машину-автомат. Поистине революционное изобретение…
— Ты еще не устала?
Она не услышала, как подошел к ней Анатолий Данилович. Но врасплох себя застать не позволила: он попытался забрать у нее метлу, но Евгения крепко сжала руки.
— Не упрямься, — улыбнулся он. — Врач рекомендовал мне физический труд. Пойди отдохни немного. Я тебя позову…
Пожав плечами, Евгения выпустила метлу из рук. Хозяин — барин… А отдыхать она не пошла. Ей еще нужно было на втором этаже дома убраться, чтобы завтра работы было поменьше…
Она протирала пыль в хозяйской спальне, когда услышала шум отодвигаемых ворот. Выглянула в окно и увидела въезжающий во двор «Мерседес» Эдика. Давно его здесь не было. Отношения с дедом у него не очень. Но, видно, неординарное событие произошло, если он к нему пожаловал.
Эдика она видеть не хотела. Да и Анатолий Данилович не стал звать ее, чтобы она подала кофе гостю. Поэтому Евгения продолжила уборку.
Заслышав шаги на лестнице, она отошла подальше от двери, затаилась. Не хотела привлекать к себе внимание. Вдруг Эдик заметит ее, не выдержит — скажет что-нибудь скабрезное… Лучше обойтись без инцидентов.
— Ты хорошо знаешь этих людей, только ты можешь мне помочь… — услышала она голос Эдика.
Он был чем-то взволнован. Похоже, действительно произошло нечто исключительное.
Анатолий Данилович забеспокоился, возможно, потому и не заметил, что дверь в его домашний кабинет, куда он провел гостя, осталась приоткрытой.
Евгения уже поняла, кем он был в прошлом. До перестройки он занимался нелегальным бизнесом, ходил, что называется, под уголовной статьей. Во времена Горбачева он не захотел выходить из подполья, как был цеховиком, так им и остался. И первые годы после распада СССР продолжал оставаться в тени. А сейчас он почти отошел от дел. И все же кое-какие интересы в бизнесе у него остались, поэтому время от времени к нему наезжали серьезные люди, с которыми он вел разговоры в своем кабинете за плотно закрытыми дверьми. А сегодня вот оплошал…
Двери в спальню и кабинет находились одна напротив другой. Поэтому, встав у дверного проема, Евгения могла слышать, о чем говорит дед с внуком. Нехорошо это, греть уши на чужих разговорах. Но с Эдиком нужно держать ухо востро. Мало ли каких гадостей он может наговорить Анатолию Даниловичу насчет нее.
— Там все очень серьезно, и если ты не вмешаешься, я пропал, — нервно частил Эдик.
— Не шуми, — одернул его дед. — Давай подробно обо всем. И по порядку.
— Пойми, я не виноват. Но в этом винят меня…
— В чем «в этом»?
— В убийстве.
— Вот с этого и начинай.
— Убили банкира. Викентия Скальцева, я тебе о нем говорил…
— Помню. Вы с ним бюджетный куш пилили.
— То-то и оно! Там очень большие деньги! Двести миллионов! И пройти они должны были через банк Скальцева. А тут раз, и нет его. Выстрел в затылок, все дела. Чистой воды заказуха…
— И?..
— Так пистолет, из которого убили, у моего Рахмана обнаружили.
— Значит, он и убил Скальцева!
Только сейчас Анатолий Данилович заметил, что дверь приоткрыта. Он закрыл ее, но было уже поздно. Хоть разговор и не касался Евгении, но ей очень хотелось узнать, какую мерзость Эдик сотворил в очередной раз. Поэтому она и решилась подойти к закрытой двери, прижать к ней ухо.
— Да нет, это подстава чистой воды! — услышала она взвинченный голос банкира. — Рахмана подставили, чтобы на меня все свалить!.. Менты его прессанули, он во всем и сознался…
— В чем «во всем»? В том, что ты Скальцева заказал?
— Да… Но это подстава, пойми!.. Его заставили показать на меня! Заставили!!!
— Не ори, я не глухой.
— Да ты сам подумай, стал бы Рахман пушку домой тащить? Да он бы на месте ее выбросил…
— У него что, был опыт заказных убийств?
— Нет, конечно… Но ведь он же не дурак… Подставили меня, пойми. Подставили! И я знаю, кто это сделал! Глотов за всем этим делом стоит. Сразу двух зайцев убить хочет. Нет, трех! Скальцева на тот свет, меня в тюрьму, а двести миллионов себе!.. Короче, дед, Рахмана убирать надо. Ты же можешь, ну, например, Гурона попросить, он человека в тюрьму отправит… Понятное дело, деньги нужны, так я отдам…
Возникла долгая пауза. У Евгении зашумело в ушах от напряжения. Ей все казалось, что сейчас Анатолий Данилович подойдет к двери, резко распахнет ее и, увидев ее, решит, что в его доме завелся сексот.
— С Гуроном я, конечно, могу поговорить, — наконец изрек он. — И деньги не проблема… Но этим ты ничего не решишь. Все равно на тебя думать будут…
— Да, но без показаний Рахмана меня за горло не возьмешь.
— Тебя уже должны были за горло взять.
— Не возьмут. У меня место есть, где я пересидеть могу. Официально я в Сочи уехал, ну, вроде отдыхать. Пусть там ищут…
— Искать будут. Везде. И у меня в первую очередь.
— Не переживай, я прямо сейчас уеду… Скажи, возьмешься ты мне помочь или нет?
И снова Анатолий Данилович надолго задумался.
— Как же ты до такой жизни дошел, Эдик? Что случилось, откуда в тебе эта гниль?
— Да не я Скальцева заказал!
— Я не про Скальцева… Софью кто наркоманкой сделал?
— Софью?! Наркоманкой?! Ну, ты, дед, даешь! Я-то здесь при чем? Это все Санька, ее муж!
— А его кто наркотой снабжал?
— Да я откуда знаю?
— А я знаю… Он мне во всем признался… Твой человек ему наркоту привозил. Он его рядом с тобой видел…
— Да врет он все! — простонал Эдик.
— Не врет… Ты всегда и во всем врешь… И Скальцева по твоему заказу убили…
— Дед, ну кому ты веришь? Санька — наркоман! Да ему соврать что высморкаться…
— Высморкался ты, сынок, в мою душу…
— Не хочешь помочь, не надо! Так и скажи, не могу и не хочу!
— Да нет, могу… И хочу… У меня же никого, кроме тебя, нет. И кроме Софьи. Но ей недолго осталось. А ты еще долго жить будешь… Я не хочу, сынок, чтобы ты поганил эту землю. Я хочу, чтобы ты взялся за ум. Жениться тебе надо, чтобы семья была, дети…
— Договорились. Если поможешь мне, стану образцово-показательным внуком… Хочешь, даже на этой, на приживалке твоей женюсь!
Евгения почувствовала, как холодеют ее ноги. Все-таки разговор коснулся и ее.
— Нет, я не хочу, чтобы ты на ней женился, — сказал Анатолий Данилович. — И никогда не хотел… Так что не думай, что, женившись на ней, ты сделаешь мне одолжение… И не приживалка она. Женя работает у меня экономкой…
— Ну, я думал, тебе жаль девчонку. Думал, пристроить хочешь… А ты чего так разволновался, дед, может, сам на нее глаз положил? Или у вас уже давно это ? А ну признавайся! — весело, подзадоривающим тоном потребовал Эдик.
— Ну, я думал, тебе жаль девчонку. Думал, пристроить хочешь… А ты чего так разволновался, дед, может, сам на нее глаз положил? Или у вас уже давно это ? А ну признавайся! — весело, подзадоривающим тоном потребовал Эдик.
— Ты неисправим.
— Ты мне поможешь?
— Да… Но пообещай мне, что больше никаких фокусов.
— Клянусь! Только помоги!..
Евгения решила, что ей пора уносить ноги. И не просчиталась. Только она закрыла за собой дверь в своей комнате, как услышала шаги на лестнице.
Сначала уехал Эдик. А вслед за ним засобирался в дорогу и Анатолий Данилович.
— Буду завтра утром, — сказал он. — Или послезавтра…
Евгения вопросов ему не задавала. Она всего лишь служанка в его доме. К тому же она должна была вести себя так, будто не подозревала об очередном ЧП, случившемся в этой непростой семейке…
Глава 11
Катька радовалась со слезами на глазах. И Никита быстро догадался, что это не слезы счастья.
— Что случилось, сестренка? — спросил он, внимательно глядя ей в глаза.
Катька держалась недолго.
— Мишка загулял!.. — всхлипнув, расплакалась она.
— Ну, загулял и загулял! — махнув на нее рукой, сказал отец. — Все мужики гуляют!..
Заметив, как смотрит на него мать, поправился:
— Ну, есть, конечно, исключения. Но это редкость… И, вообще, сын вернулся. Считай, что из армии.
— Почему из армии? — удивленно посмотрел на него Никита.
— Потому что три года, как в Морфлоте. Ну, чуть больше…
— Сейчас и в Морфлоте два года служат.
— Да пусть хоть сто лет! Главное, что теперь в армию тебя не призовут…
— Ну, если с философической точки зрения, то да, считай, что из армии вернулся, — весело сказал Никита. И, немного подумав, добавил: — Только там условно-досрочного нет…
Сам он освободился раньше отмеренных ему пяти лет. Не сказать, что в зоне был примером для подражания. На производстве он работал неважно — по причине собственной лености, а также потому, что заказов на производство мебели было катастрофически мало. Зато сам он был нарасхват. И все из-за Секача, который прислал в зону маляву о его выдающихся, как он писал, способностях. И потянулись к нему зэки за моральной поддержкой, потом и сам смотрящий за всей зоной вызвал его к себе, чтобы он хоть как-то утешил его. Никита тогда чуть не попал.
Смотрящий уже девять лет пребывал в статусе положенца, раз десять мог короноваться, но всякий раз воровской сход прокатывал его кандидатуру. В конце концов он впал в депрессию, из которой его могла вывести только воровская корона, но никак не слово в утешение. Пришлось Никите изворачиваться, объяснять человеку, что не в криминале счастье. Договорился до того, что призвал вора всерьез заняться искусством. Вор неплохо рисовал, но только завзятый льстец мог назвать его картины шедеврами живописи. Никита посоветовал ему поработать в жанре абстракционизма… Он тогда радовался, что живым ушел от вора. А через полгода смотрящий освободился. Еще через какое-то время пришла малява от одного его авторитетного кореша, который потребовал от нового пахана ни много ни мало «поставить Никиту на понятия». Оказалось, что старый смотрящий настолько преуспел в искусстве, что смог продать несколько своих картин на лондонском аукционе. Никиту обвиняли в том, что своими заморочками он сбил вора с истинного пути. Хорошо, что новый пахан оказался с юмором и лишь посмеялся вместе с ним над превратностями воровской судьбы. Да и с начальником колонии он из-за Никиты ссориться не хотел. Потому что Никита успешно выводил из депрессии его самого. Кстати сказать, из запоев тоже…
И вот он дома. Встречай, пап-мам, непутевого сына… Настроение праздничное, но впереди сплошной туман. В университете его не восстановят, а без образования да еще с отметкой о судимости он никому не нужен. Впрочем, уж лучше быть никому не нужным на воле, чем незаменимым за колючей проволокой…
— Армия, тюрьма, какая разница? — отрадно улыбнулась мама. — Главное, что дома…
Раньше Никита и не думал, что ванна в обычной стандартной квартире может быть объектом страстно-бытовых мечтаний. Сколько раз в холодном бараке он представлял, как вернется домой, как погрузится в горячую воду, зароется носом в мыльную пену… И наконец его мечта сбылась.
Из ванной он вышел разморенный, распаренный, страшно довольный. Мама уже приготовила праздничный ужин, отец поставил и сервировал стол в гостиной. Никита не прочь был пропустить рюмку-другую водки под горячую домашнюю котлетку, но еще больше хотелось полежать на кровати, в тишине своей комнаты. Он не удержался от искушения, прилег. Все равно без него не начнут.
Он еще не закрыл глаза, но уже стал проваливаться в сон. И если бы не Катя, он точно бы заснул.
— Балдеешь? — печально улыбнулась она.
— Угу.
Сестра села на край кровати, взяла его за руку.
— Никита, я по тебе очень соскучилась.
— Я по тебе тоже.
— А Мишка по мне совсем не скучает, — сказала она и снова расплакалась, уткнувшись лбом в костяшки его пальцев.
— Ты сейчас где живешь, с ним или здесь?
— Здесь… Уже вторую неделю… Он почти каждый день звонит, хочет, чтобы я вернулась.
— Так в чем дело?
— Я же тебе русским языком говорила, что загулял он.
— И ты не можешь его простить.
— Нет… И что делать, не знаю.
— Он осознает свою вину?
— Да.
— Это хорошо. Значит, не все еще потеряно… Пойми, если мужчина изменяет женщине, то это не значит, что он ее не любит. Не все мужчины могут справиться с природой. А если могут, то не всегда…
— С какой природой?
— Джунгли зовут!.. Пойми, мужчины — дикие самцы по своей натуре. В любой первобытной стае мужчин всегда было меньше, чем женщин. Они охотились на мамонтов, их убивали саблезубые тигры… Короче, чтобы стая разрасталась, одному самцу приходилось оплодотворять по нескольку самок. Поэтому у них и выработался полигамный инстинкт… К тому же в бой их зовет не только природа, но и современная цивилизация. Ты посмотри, что в мире происходит, людей умирает больше, чем рождается. Белая раса поставлена на грань вымирания. Твой муж, конечно, цивилизацию не спасет, да он и не стремится к этому, но инстинкты своего требуют…
— Ты меня почти убедил, — кисло усмехнулась Катя.
— Я и не собирался тебя убеждать в том, что твой Миша прав. И я еще не закончил…
— Да, но ты будешь продолжать в том же духе. Полигамия, спасение мира от вырождения… Но ты действительно прав, цивилизацию он не спасет. Потому что от его любви никто не родится…
— Он что, бесплодный?
— Если бы… Ребенок у нас будет, я на третьем месяце…
Никита открыл было рот, чтобы поздравить сестру, но Катя прикрыла его ладошкой.
— Но те, с кем он спит помимо меня, рожать не будут. Потому что не могут… Миша — голубой, он спит с мужчинами… Я его застукала в постели с одним…
Будь на месте сестры какая-нибудь другая женщина, он бы нашел, что сказать в утешение. Но муж гей не у кого-то, а у Кати. Никита долго смотрел на нее с открытым ртом. Не было у него слов…
— Ну, чего замолчал, философ? — горько усмехнулась она. — Расскажи мне про инстинкты голубого самца…
— М-да…
— И что мне теперь делать?
— Варианты, конечно, есть… Педики, по большому счету, тоже люди.
— Это я уже слышала.
— А я, если честно, нет. Потому и не могу ничего сказать… Одно я тебе скажу, тут без бутылки не разберешься.
— И с бутылкой тоже… Несчастные мы с тобой, Никита. Не везет нам в любви…
— Это ты о чем? — насторожился он.
Никита как раз собирался спросить у сестры про Женьку. Но, похоже, она сама завела о том разговор. И начала с минорной ноты.
— О ком… Женьку летом видела. Красивая вся из себя… Сказала, что замуж выходит… Только-только освободилась — и уже замуж.
— За кого? — дрогнувшим голосом спросил Никита.
Женя была отдушиной в его лагерной жизни. Он мечтал о ней, он жил ею. Без надежды на будущее… Никита давно понял, что в их отношениях произошла какая-то катастрофа. Что именно, знала только она. Он писал ей письма, но не получал на них ответа. Непонятно почему Женя поставила на нем крест.
— Да сказала, что переписывалась с ним. Говорила, что их подруга по лагерю познакомила…
— Понятно, заочная любовь… Только какая это к черту любовь? Баловство это! — взвился Никита. — Летом, говоришь, ее видела?
— Да, в августе.
— Два месяца прошло… Замуж она вышла?
— Не знаю. На свадьбу не приглашала… А может, и вышла, черт ее знает.
— Родители ее что говорят?
— Я что, спрашивала? Оно мне нужно?
— Она ж твоя подруга…
— Только на мораль давить не надо.
— О чем вы с ней говорили?
— Представь себе, о тебе… Я сказала ей, что ты ее любишь.
— Правильно сказала. А она что?
— В тюрьме, говорит, все любят. Сначала, сказала, в душу наплюют, а потом любовь… Или сначала любовь, а потом в душу?.. А выйдут, говорит, на свободу, так и любовь заканчивается…