Трейнер молчал, задумчиво посасывая погасшую трубку. Его глаза были прищурены, лоб прочертили глубокие морщины, руки продолжали машинально гладить кошку, пригревшуюся у него на коленях. Наконец он пошевелил ногами, обутыми в меховые тапочки, и, показав мне на нависшее над забором апельсиновое дерево, заговорил:
– Когда-то давно я знал одного фермера. – Он поглядел поверх забора на блестевшую на солнце листву. – Кажется, его звали Джеймс, но я могу и ошибиться, с тех пор столько лет прошло. У него в саду было очень похожее апельсиновое дерево. На протяжении нескольких лет оно не приносило плодов и не цвело, да и выглядело довольно чахлым. Однажды утром я увидел, что Джеймс стоит возле дерева, внимательно его разглядывает и бормочет что-то себе под нос. В одной руке он держал молоток, в другой – три гвоздя. Я спросил, что он задумал, но Джеймс велел мне отойти подальше, примерился – и загнал один гвоздь в ствол примерно на уровне коленей. Тонкая кора дерева сразу лопнула, и чем глубже он забивал гвоздь, тем больше белого древесного сока выступало вокруг шляпки. Потом – примерно на уровне пояса – Джеймс вбил второй гвоздь, а затем третий: вот на такой высоте… – Трейнер провел ладонью у подбородка.
– И зачем это было нужно? – не удержался я от вопроса.
– Я задал ему точно такой же вопрос, и знаешь, что он мне ответил?
– Что? – машинально откликнулся я.
– Иногда, сказал мне Джеймс, деревья как бы забывают, что их предназначение – цвести и приносить плоды, и тогда им надо об этом напомнить. Понятно, сказал я и посмотрел на торчащие из ствола гвозди. Но почему именно три гвоздя, почему, допустим, не десять? В ответ Джеймс покачал головой и ответил: «Потому что трех вполне хватит. Я же не хочу погубить дерево, я хочу только напомнить ему, что оно должно делать».
Трейнер закончил, и мы еще минут двадцать сидели молча. Прохладный ветерок шуршал в кронах деревьев и долетал до нас, ероша кошачью шерсть и перекатывая по полу клубок красных ниток. На пару минут Трейнер вздремнул, потом очнулся, но вскоре опять стал клевать носом. Спустя недолгое время я услышал похрапывание.
Я поднялся, стараясь произвести ровно столько шума, чтобы разбудить, но не напугать старика. Трейнер поднялся вместе со мной и взял меня под руку. Вместе мы двинулись к крыльцу – он опирался на меня, я на него. На ступеньках я повернулся, чтобы попрощаться, но он меня перебил. Ткнув себя двумя пальцами в грудь, Трейнер сказал:
– Я в медицине почти шесть десятков лет, но эта штука у нас внутри не перестает меня удивлять. Наше сердце размером всего-то с кулак, но способно работать годами без остановок и отдыха. Оно устроено довольно просто и в то же время – бесконечно сложно, и мы по-прежнему почти ничего не знаем о нем. – Он поднял перед собой руки, словно только что закончил мыть их в раковине у дверей операционной и теперь ждет, пока сестра подаст перчатки, чтобы он мог продеть в них пальцы. – Вот этими вот руками я держал сотни сердец, я видел потерявшие эластичность артерии, видел тромбы, чувствовал последнее трепетание предсердий и другие признаки нездоровья… До сих пор я могу, закрыв глаза, на ощупь определить, больное сердце или здоровое… – Как бы в подтверждение своих слов Трейнер зажмурился и потер кончики указательных пальцев подушечками больших. Немного помолчав, он высморкался и добавил:
– Я работал со многими врачами и многих учил, но за всю жизнь я не встречал хирурга, который был бы так же талантлив, как ты. Твои знания и твои навыки, твои личные качества, а также твои нравственные принципы превосходно сочетались друг с другом и были настолько близки к идеалу, насколько это возможно, но, если говорить откровенно, вовсе не они привлекли мое внимание. Я заметил тебя гораздо раньше – еще в тот день, когда ты проходил собеседование в университетской приемной комиссии.
– Вот как?..
– Да. У тебя было нечто такое, что встречается исключительно редко даже у хороших врачей.
Я пристально вгляделся в его черты, не совсем понимая, к чему он ведет.
Трейнер положил руку мне на грудь и прижал ладонь к диафрагме.
– Если бы я мог, я бы привязал тебя к носилкам, зарядил «стукалку»[73] и бил бы тебя током до тех пор, пока у тебя волосы бы не задымились.
– Сэр?..
– Тебе нужно кое о чем напомнить, сынок…
Жена Трейнера подошла к нему сзади и, обняв за пояс, просунула голову у него под мышкой, отчего он снова стал казаться высоким.
– Если придется искать достойнейшего человека из тех, которые хотят и могут быть врачами, то это определенно ты.
Я ответил не сразу. Достав из кармана солнечные очки, я водрузил их на нос, спрятав за ними глаза, и посмотрел на учителя.
– Но что, если я… если я позабыл, как им быть?..
Трейнер покачал головой.
– Нет, сынок. Этот колодец никогда не иссякнет.
Глава 43
Субботнее утро застало нас с Чарли за работой. Склонившись над свиной тушей, мы старательно втирали в мясо соль и специи. Для хорошего барбекю необходимы три вещи: подготовка, ровный жар и яма. Наша подготовка состояла во втирании в тушу нашего секретного состава, в который вошли чесночная соль, молотый душистый и жгучий перцы, мускатный орех и кое-что еще. Огонь мы разожгли в семь утра и с тех пор постоянно подкладывали в него дрова. В этом деле главное – не спешить. Жар должен быть равномерным и достаточно сильным, но не слишком сильным, чтобы мясо не пересохло и не подгорело. Чтобы приготовить таким образом свиную тушу, требуется от десяти до двенадцати часов – в зависимости от ее размера, к тому же за мясом следует постоянно приглядывать. И если вам почему-то не нравится постоянно подкладывать дрова или переворачивать куски с боку на бок, лучше вообще ничего не затевайте.
Есть и еще одна тонкость. Приготовленное на углях мясо сохраняет идеальные кондиции в течение очень короткого промежутка времени. От полусырого к пересушенному состоянию оно переходит весьма быстро, поэтому крайне важно не упустить момент, когда мясо полностью прожарилось, но еще не потеряло сок. У нас для этого имелся весьма точный инструмент – нос Чарли. Обоняние позволяло ему довольно точно определить три степени готовности нашего блюда: «еще рано», «в самый раз» и «поздно». До сих пор Чарли ни разу не ошибся: его нос действовал гораздо лучше, чем те маленькие белые трубочки с выскакивающим красным штырьком-индикатором, которые втыкают в индейку на День благодарения, чтобы определить, когда же она будет готова.
Огонь мы развели в топке, откуда жар и дым попадали на стальную решетку с разложенным на ней мясом, а потом отводились через восьмифутовую трубу. Тягу мы регулировали в двух местах – открывая или, наоборот, закрывая дверцу топки и манипулируя вьюшкой дымохода. Слишком сильная тяга означала сильное горение и повышение температуры, отчего наша свинка могла пересушиться и стать жесткой. Слабая тяга или ее отсутствие могли привести к тому, что угли погаснут и мясо «не дойдет».
Правда, Чарли не мог видеть идущего из трубы дыма, поэтому мы купили большой термометр со стрелкой, сняли переднее стекло и прикрепили к дверце топки. Теперь Чарли мог снимать показания прибора пальцами и соответственно регулировать тягу. А поскольку для приготовления хорошего барбекю нужна сравнительно невысокая температура – где-то от ста восьмидесяти до двухсот градусов по Фаренгейту, высокой точности от Чарли не требовалось. Впрочем, прежде чем он освоился с этой системой, мы все же испортили пару свиных туш, но меня это нисколько не расстроило, поскольку в обоих случаях моей целью было вовсе не идеально приготовленное барбекю. Я видел, что Чарли доставляет огромное удовольствие сам процесс, и готов был съесть мясо и сырым, и превращенным в уголья, лишь бы мой шурин чувствовал себя счастливым.
* * *Синди позвонила утром и сообщила, что ее вызвали на работу, к счастью – только на полдня, и что теперь ей предстоит торчать в магазине до обеда. Ее смена заканчивалась в половине первого, и Синди просила меня подъехать к этому времени. Они с Энни обещали ждать меня возле «лимонадного киоска», и я сказал, что непременно буду.
Припарковавшись в трех кварталах от универмага, я не спеша двинулся по Главной улице. Этот район еще никогда не выглядел таким тихим и патриархальным. Даже пронзительное «Лимона-а-а-а-а-д!» Энни не нарушало сонной тишины. Девочка звонила в потемневший коровий колокольчик, но его глуховатые размеренные удары казались удивительно уместными на разморенных жарой улицах провинциального Клейтона.
Еще издалека я увидел, что Энни не расхаживает туда-сюда вдоль тротуара, как она обычно делала, стараясь получить как можно больше клиентов. Она сидела в своем кресле под навесом, закутавшись в старую вязаную кофту Синди, и я невольно подумал, что теперь она, конечно, собирает не так много денег, как раньше. Подойдя ближе, я, однако, убедился в том, что ошибся: пенопластовый лоток на прилавке был полнехонек, да и в прозрачной бутылке тоже лежало довольно много купюр разного достоинства.
– Привет, Энни.
– Привет, Риз! – Она вскочила с кресла и, бросившись ко мне, с разбегу обхватила мои ноги.
«Но сердце ведь должно иметь язык…»[74]
Энни неловко – одна рука у нее была все еще в лубке – обняла меня за пояс и показала на витрину универмага.
– Тетя Сисси сейчас выйдет. Один мужчина собирается на рыбалку и пришел за сверчками.
Наш сегодняшний пикник Чарли решил устроить у меня, однако это вовсе не означало, будто я знаю, чем занять гостей, пока будет готовиться мясо. Я понятия не имел, как мы будем проводить время – гостеприимство никогда не было моей сильной стороной, но последние слова Энни навели меня на мысль.
– А ты любишь рыбачить? – спросил я ее.
– Никогда.
«Я никогда не ловила рыбу», – хотел поправить я, но промолчал. Энни, впрочем, прекрасно меня поняла и рассмеялась тем звонким, мелодичным и нежным смехом, который я в последнее время часто слышал во сне.
– Никогда-никогда? – наседал я. – Тебе и правда не приходило в голову попробовать своих сверчков в деле?
Энни слегка приподняла брови и затрясла головой.
– Никогда.
– Ну хорошо…
Не расставаясь с посетившей меня мыслью, я сделал ей знак, что сейчас зайду в магазин. Там я прямиком подошел к Синди, которая стояла возле садка.
– Я бы хотел, э-э… – Я заглянул в садок. – Три дюжины сверчков, пожалуйста.
Синди посмотрела на меня и, облокотившись на крышку коробки, покачала головой.
– Ты… шутишь?
– Нет, – ответил я, хитро вглядываясь в ее лицо. – Почему это я должен шутить?
Наклонившись, Синди запустила руку в ящик и стала там шарить, вылавливая сверчков.
– Одну минуточку, – проговорила она чуть задыхающимся голосом. – Они не сидят на месте, и их не так-то легко… ухватить.
Я снова заглянул в садок, потом поглядел в окно на Энни и добавил шепотом:
– У нас впереди весь вечер, и нам нужно побольше этих козявок, чтобы чем-то заняться.
Синди улыбнулась, кивнула и протянула мне трубу из мелкой проволочной сетки, заткнутую с обоих концов двумя картонными крышками.
– Тогда держи.
И Синди, склонившись над садком, возобновила охоту. Время от времени она вынимала руку, я открывал крышку, она быстро опускала в цилиндр отловленных насекомых, и я спешил попроворней закрыть цилиндр, чтобы те, что уже сидели внутри, не разбежались. Это оказалась непростая работа, чем-то похожая на танец, когда от партнеров требуется полная синхронность движений. Продолжая сравнение, могу сказать, что мы ни разу не сбились с ритма и я ни разу не отдавил ей ногу.
Наконец сверчков в цилиндре стало достаточно. Я расплатился, и Синди пробила мне чек. Можно было идти. Мы собрали торговую точку Энни, спрятав ее в киоске, положили собранные ею деньги в магазинный сейф и пошагали к моей машине.
Отперев замки, я открыл и придержал дверцу, чтобы они могли сесть. Когда я тоже забрался в кабину, Синди неожиданно спросила:
– Этому тебя тоже научила жена?
– Чему?
Она тронула локтем дверцу.
– Придерживать дверцу. Ты всегда держишь дверь для меня и для Энни. – Синди покачала головой. – Даже не знаю, то ли мне это начинает нравиться, то ли со мной просто что-то не так, но мне почему-то хочется… чтобы на нашем пути встречалось побольше дверей.
Эти слова заставили меня задуматься, и мне вдруг стало ясно, что на самом деле я не слишком отличаюсь от Энни. Какие-то мои подавленные чувства и эмоции время от времени прорывались на поверхность, находя выражение в таких вот мелких жестах и поступках. Что ж, похоже, я не умер, как мне представлялось, или, во всяком случае, умер не до конца.
– Да, наверное, это она – Эмма. – Я пожал плечами. – Честно говоря, никогда об этом не думал. Что касается остального, то… мне кажется, что с тобой все в порядке.
Синди улыбнулась, а Энни придвинулась поближе и потерлась о меня плечом и ногой.
По пути к дому мы заехали на Якорную пристань (это было почти по дороге). Я выбрался из машины и сразу увидел Термита, который заправлял бензином гидроциклы «воскресных воинов». На лице его было написано глубокое отвращение.
– Привет, Термитище!
Увидев меня, парень едва не подскочил от радости, но сумел сдержаться и небрежно кивнул, явно изображая из себя крутого парня. В переводе на человеческий язык этот кивок означал, что у крутого парня «все норм!» и что мое появление – как и мое отсутствие – не имеет большого значения и уж во всяком случае ничего не меняет. Я, впрочем, давно подметил, что врать и притворяться Термит не умеет и что на самом деле ему очень хочется иметь друзей.
– Во сколько ты сегодня заканчиваешь? – спросил я.
– Часа через два.
– Есть какие-нибудь планы на вечер?
Термит подозрительно уставился на меня и отступил на пару шагов.
– А что?
Я покачал головой и улыбнулся.
– Я вижу, ты так и не научился доверять людям.
– А почему я должен кому-то доверять? – Он отвернулся и стал с напускным интересом разглядывать покачивавшиеся у пристани лодки. Он явно надеялся, что я снова возьму инициативу на себя. Правой рукой Термит то зажигал свою «Зиппо», то гасил о бедро.
Я не стал мучить парня.
– Мы с Чарли устраиваем барбекю для друзей, – сказал я. – Вот я и подумал – вдруг ты захочешь к нам присоединиться.
– Да? А во сколько?
– Приезжай, когда тебе удобно, это же не официальное мероприятие. – Я посмотрел на часы. – Думаю, когда ты освободишься, мясо уже дойдет, а если нет, то ждать в любом случае останется недолго.
Термит снова окинул взглядом причалы.
– Ну, может и заскочу на полчасика.
– В общем, если ты все же сочтешь возможным втиснуть нас в свое плотное деловое расписание, плыви на север, к мосту. Мой дом находится на юго-восточном берегу маленького залива за шесть домов до моста. В общем, там разберешься… В крайнем случае можешь ориентироваться на дым.
Тут я обратил внимание на двухместный водный мотоцикл, покачивавшийся на воде неподалеку. Он был сплошь разрисован алыми языками пламени, а на борту кто-то вывел аэрографом «Ракета».
– Твой? – спросил я.
Термит кивнул.
Я похлопал его по плечу (при этом мне показалось, что волосы у него на загривке встали дыбом, как у питбуля).
– Тогда до встречи.
Он посмотрел на мой автомобиль и увидел в кабине Синди и Эмму.
– Эй, док, а они там будут? – спросил Термит.
Этот вопрос заставил меня прирасти к земле.
– Что ты сказал?
– Я спросил: они там будут?
– А почему ты назвал меня «док»?
Термит пожал плечами и сунул свою «Зиппо» в карман.
– Не знаю. Может, потому что ты смотришь на людей так, словно… словно диагноз ставишь. Да ты вообще чем-то похож на врача, у которого я иногда лечился, когда жил… дома.
Я оглянулся на «Субурбан», потом снова посмотрел на Термита.
– Да, они там будут.
– О’кей. – Он кивнул – больше самому себе, чем мне.
Когда мы выруливали со стоянки у пристани, Синди спросила:
– Это не его я видела в «Колодце»? Он сидел там совсем один и…
Я кивнул.
– Да. Его зовут Термидус Кейн.
– Как-как?
– Термидус Кейн. Потому его все называют Термитом.
– Даже не знаю, что хуже!
– Он недавно в наших краях. Похоже, парень стремится от чего-то убежать, и ему очень нужны друзья. Горячая пища, я думаю, ему тоже не помешает. Ну и кроме того, – я показал большим пальцем себе за спину, – я надеялся, что он приедет к нам на своем гидроцикле.
Синди, казалось, хотела что-то сказать, но сдержалась, и оставшиеся мили мы проехали в молчании.
Свернув с асфальта на проселочную дорогу, посыпанную гравием, мы углубились в лес, за которым стоял на берегу озера мой дом. Чарли сладко дремал, надвинув на глаза бейсболку и прислонившись спиной к дереву, куда он передвинул свой складной стул. Джорджия лежала у его ног и принюхивалась к запаху жарящегося мяса.
Пока Синди и Энни переодевались в доме, мы с Чарли посильнее раздули угли в яме. Еще утром я разровнял граблями участок берега рядом с причалом; сейчас я принес из мастерской два пляжных шезлонга и поставил их на песок, развернув к озеру.