Мы вылезли из кустов — и остолбенели.
На краю поляны притулилась к лесу изба. Рядом правильными рядами стояли пчелиные ульи.
— Постой-постой, — растерянно проговорил Петька. — Так ведь это… Это же колхозная пасека!
Я рассмеялся:
— «Место глухое, дикое»!.. — передразнил я Петьку. — Пришли, называется! К дяде Никите в гости.
Мы подошли к избе. На дверях висел замок, но даже издали было заметно, что он не замкнут, а просто так висит на петлях, показывая, что хозяина нет дома.
— Дяди Никиты нету дома, — раздумчиво произнес Петька. — Если бы он просто в магазин ушел, он бы уже вернулся: это мы с тобой вместе с речкой петляли, а по прямой дороге от деревни до пасеки не так далеко.
— Ну и что? — нетерпеливо спросил я.
— А то, что дядя Никита, похоже, остался на денек у дочери. Так что давай не станем сегодня строить шалаш, а заночуем на пасеке. Завтра встанем пораньше, уйдем подальше, тогда уж и шалаш поставим. Согласен?
Я очень устал и был на все согласен.
Мы сняли замок и вошли в избу.
В избе прибрано, печь вытоплена. Чисто, тепло и вкусно пахнет медом.
Петька потянул носом:
— Хорошо бы медку поесть.
Долго искать не пришлось. Заглянули в кухонный шкафчик, а там — полная миска меда.
— Давай ее на стол, — весело командует Петька. — Тащи сюда ложки.
Сели мы с Петькой друг против друга за стол, стали черпать мед ложками, будто кашу. Съели всю миску дочиста.
Петька хохочет-заливается:
— Ха-ха-ха! Завтра дядя Никита придет, то-то удивится. Скажет: «Кто это мой мед съел? Не иначе медведь ко мне в избу забрался! Ах он, разбойник эдакий!» Ха-ха-ха! А мы с тобой в это время будем уже далеко-далеко отсюда.
После меда нам ужасно захотелось спать. Мы легли рядком на кровать, укрылись старым тулупом дяди Никиты и сразу же заснули.
Дядя Никита рассказывает про клад
Проснулись мы от скрипа двери и чьих-то тяжелых шагов в сенях.
— Дядя Никита пришел! — встрепенулся Петька.
В окнах стояла вечерняя мгла.
Я спрыгнул с постели.
— А ты говорил, он сегодня не вернется, — упрекнул я Петьку. — Что теперь делать?
Петька вздохнул:
— Что ж теперь поделаешь? Попались…
Стоим оба возле кровати, смотрим на дверь.
Дядя Никита вошел, удивился:
— О-о, у меня тут, оказывается, гости! То-то, гляжу, замок из петель вынут.
Мы с Петькой улыбаемся через силу, киваем молча, мол, гости, гости…
— Коли в гости пришли, надо вас медком угостить, — сказал дядя Никита.
Но тут он увидел пустую миску посреди стола и легонько усмехнулся.
Мы покраснели, забормотали:
— Так мы… Мы уже…
— Поели меду…
Старик поднял косматую бровь:
— Поели? Вот как? Ну что ж, правильно! Зачем в чужом доме стесняться, верно?
Что тут скажешь? Стоим, молчим.
Старик спрашивает:
— Так вы ко мне нарочно медку поесть пришли или еще куда путь держите, а?
— Мы… Гм… Мы…
— Ладно, не врите ничего. Я и сам знаю: убежали. В деревне переполох, все с ног сбились, вас ищут. Чего сбежали-то? Или обидел вас кто?
У меня с языка сорвалось, сам не знаю как:
— Нам учиться неохота!
— Учиться неохота? — удивленно переспросил дядя Никита. — Вот те раз! Когда я был маленьким, мне страсть как хотелось учиться, да отцу нужен был работник, вот и не пришлось мне в школу ходить. Вас же работать никто не заставляет. Вон какую школу для вас выстроили. Учителя из города ради вас приехали. А вам, оказывается, учиться нет охоты. Чудно, да и только!
— А зачем нас ругают? — пробурчал Петька.
Старик развел руками:
— Что же, хвалить вас, что ли, за лень вашу? — Он помолчал немного, потом сказал: — Родители ваши небось с ума сходят: на дворе-то уж темно. Ну ладно, сейчас отдохну маленько и отведу вас домой.
— Мы не хотим, — сказал я.
— Мы не пойдем, — сказал Петька.
Но старый пасечник так посмотрел на нас, что мы враз прикусили языки. Стало ясно, что придется нам как миленьким идти домой. Не удался наш побег…
Между тем дядя Никита поставил самовар.
— Попьем чайку на дорожку, — сказал он.
Он уселся на лавку, достал кисет и трубку, закурил.
— Эх вы, беглецы, — улыбаясь в бороду, сказал он. — Хорошо, что ко мне завернули, а то ушли бы за Очеев овраг, там вас не скоро бы сыскали. Пришлось бы людей с работы снимать — лес прочесывать. Сами посудите: разве это дело?
Я решил перевести разговор на другое:
— Дядя Никита, а почему овраг называют Очеевым?
— Жил в прежние времена в нашей деревне один богатей, — стал рассказывать старик. — Звали его Кайсы Очей. Дом у него был полная чаша. Несколько лошадей держал, коров пять или шесть голов, а уж овец, уток, гусей да кур — не счесть. Амбары у него ломились от зерна и муки, каменная кладовая была полнехонька сала и масла и всякого другого добра. У Кайсы Очея было три сына, но на все полевые и другие крестьянские работы он нанимал батраков. И бедные соседи постоянно гнули спину на богатого Кайсы Очея, но никогда не вылезали у него из долгов. К концу жизни скопил богач много золота, да жаден был до того, что даже родным сыновьям не захотел оставить свое богатство. Как пришло время ему помирать, ушел он в лес и несколько дней прожил в пещере на крутом склоне оврага.
— Мы видели эту пещеру, — сказал я. — С классом в прошлом году ходили в Очеев овраг на экскурсию. Только учительница ничего нам про Кайсы Очея не рассказывала.
— Учительница приезжая, она про него, поди, знать не знает, — сказал пасечник. — А я от наших деревенских эту историю не раз слыхал.
Петька дернул меня за рукав:
— Не перебивай, Витька! Что дальше-то было, дядя Никита? Ушел богач в лес…
— Дальше было вот что. Богач ушел в лес не с пустыми руками, а прихватил с собой все свое золото. Зарыл он его где-то или в дупло дерева спрятал — не знаю. Только люди говорят, что, когда сыновья отыскали в той пещере отца да привели домой, был он шибко болен. Несколько дней пролежал старик без памяти, бредил все время, а в бреду одни и те же слова повторял: «В овраге… Большая ель… Пусть лежит…» Так и помер. С тех пор стали тот овраг называть Очеевым.
— А клад? — спросил я.
— Нашли тот клад? — спросил Петька.
Дядя Никита покачал головой:
— Где ж его найдешь? За Очеевым оврагом глухой лес на десятки верст тянется. Много в том лесу растет больших елей. Под какой из них клад спрятан — никто не знает.
— Вот бы найти этот клад! — воскликнул Петька.
— Хорошо бы, — согласился я.
Старик хитро прищурился:
— На что он вам? Ну, нашли бы вы Очеево золото, что бы стали с ним делать?
Петька даже руками всплеснул:
— Что с золотом делать? Ну… Это…
Я пришел Петьке на помощь:
— Отдали бы государству, а нам в награду дали бы много-много денег.
— А много денег вам на что? — продолжал допытываться дядя Никита.
— На деньги что хочешь можно купить.
— Например?
— Мало ли! Одежду, еду всякую, конфеты…
Старик насмешливо улыбнулся:
— Ах вы, бедные: разутые-раздетые ходите, голодом вас родители морят.
Я почувствовал, что краснею. Гляжу, и Петьке стало не по себе от этих слов.
— Да нет же, дядя Никита, это так, шутка, — сказал я. — Мы бы отдали золото задаром, а от награды отказались бы. Правда, Петька?
— Правда, — нехотя ответил Петька.
— Вот это другой разговор, — улыбнулся дядя Никита. — А то: «Деньги, деньги…» Рано вам об них говорить. Запомните крепко, ребята: не в деньгах счастье. Ума бы вам набраться, он любых сокровищ дороже… Глядите-ка, покуда мы разговаривали, самовар поспел. Давайте пить чай да собираться в обратный путь.
Настроение у нас с Петькой сразу упало. Как хорошо было сидеть в избушке пасечника, как интересно рассказывал он про клад… Как не хочется возвращаться в деревню!
Но делать нечего, наскоро похлебали мы чаю, прихватили свои портфели, казенное ведро и поплелись за дядей Никитой.
Что было потом
Что было потом, неохота и рассказывать, потому что ничего хорошего не было.
Сначала мне попало дома.
Оказывается, и мои, и Петькины родители побывали в школе, поговорили и с классной руководительницей, и с самим директором.
Отец, правда, не ругал меня, только сказал:
— Стыдно мне, что вырастил такого сына!
После этого он ушел из избы, хлопнув дверью. Уж лучше бы отругал! Зато мама пилила меня весь вечер, несколько раз принималась плакать.
А на другой день нам досталось в школе.
После уроков устроили классное собрание. Классная руководительница Алевтина Игнатьевна, и пионервожатая Нюра Алексеева, и председатель совета отряда Валя Васильчикова на этот раз стыдили нас не только за плохие отметки, но и за побег и за украденные на ферме ведро и кружки.
А на другой день нам досталось в школе.
После уроков устроили классное собрание. Классная руководительница Алевтина Игнатьевна, и пионервожатая Нюра Алексеева, и председатель совета отряда Валя Васильчикова на этот раз стыдили нас не только за плохие отметки, но и за побег и за украденные на ферме ведро и кружки.
В общем, пришлось нам с Петькой попотеть на этом собрании.
Всего неприятнее было то, что ребята, даже девчонки смотрели на нас насмешливо, шушукались и переглядывались.
Когда выходили из школы, Митька Пупыдов оскалил свой большущий рот:
— Эх вы, беглецы! И сбежать-то как следует не сумели… Только насмешили всех…
— Как дам по шее! — замахнулся Петька.
Пупыдов не стал дожидаться по шее, кубарем скатился с крыльца — и в калитку.
Мы с Петькой отошли в дальний угол школьного двора, привалились спинами к забору и стали обсуждать, как быть дальше.
— Собрание — это еще что! — сказал Петька. — Небось в стенгазете протащат, тогда вся школа станет над нами смеяться. Малыши проходу не дадут.
— Давай опять убежим, — предложил я.
— Давай! Только теперь мы все по-умному сделаем. Главное, чтоб нас не нашли. Когда сами захотим, тогда и вернемся. Никто тогда не станет над нами смеяться, Митька Пупыдов не скажет, что мы не сумели сбежать. Сумеем! Правда, Витька?
— Правда. И знаешь что, незачем нам строить шалаш. Лучше мы отыщем в Очеевом овраге пещеру, в ней и станем жить. Тогда нам ни дождь, ни холод не страшны. Хоть всю осень в лесу проживем. Верно?
— Верно. Только надо одеться потеплее, — напомнил Петька. — И не забыть взять котелок, кружки, ложки, соль, спички. Кстати, надо свечей прихватить, в пещере темно.
— Может, книг прихватим? — спросил я. — От нечего делать почитали бы иногда.
— Только этого не хватало! — возмутился Петька. — Никаких книг, они мне в школе надоели. Да и некогда нам с тобой будет с книгами рассиживаться. Мы будем охотиться. Чего ты улыбаешься? Будем охотиться — на зайцев, на белок.
— Ружья нет.
— И не надо! Мы лук сделаем. Ты прихвати из дома бечевку, а у нас есть гладкие плашки, из них можно стрел нащепать… И другое дело у нас с тобой будет: станем искать клад Кайсы Очея. Вдруг да посчастливится! Поищем?
В Конечно! Ведь богач говорил в бреду, что зарыл клад под большой елью. Уйти очень далеко от пещеры, в которой жил, он не мог: старый был и больной. А неподалеку от пещеры мы каждую елку обследуем.
— Может, от той елки и пня давно не осталось, — возразил Петька.
— Что сейчас об этом толковать, там видно будет. Когда уйдем, завтра?
— Нет, надо на той неделе, чтобы успеть все как следует подготовить.
— Тогда — в понедельник.
В это время по ту сторону забора раздался какой-то шорох. Мы с Петькой настороженно переглянулись.
— Наверное, кошка, — сказал Петька.
Я подтянулся на руках, глянул через забор.
За углом соседнего дома мелькнула чья-то спина.
Мне показалось, что это был Митька Пупыдов.
Очеев овраг
Наступил понедельник.
Утром, только начало светать, я встал, быстро оделся и за дверь. Мама, хлопотавшая у печки, даже не слышала, как я ушел.
На огороде из-под кучи старой картофельной ботвы я достал припрятанный с вечера туго набитый рюкзак, вскинул его на спину и спустился на зады, к реке.
Петька, ссутулившись под своим рюкзаком, ждал на берегу.
— Пошли, — коротко бросил он и зашагал вдоль реки.
Вырядился Петька по-зимнему: полушубок, меховая шапка-ушанка, кирзовые сапоги.
— Ты что, зимовать в лесу собрался? — засмеялся я.
Сам я был одет в короткое старенькое пальтецо, обут в ботинки, на голове — фуражка.
— Погоди смеяться, — сказал Петька. — Как затрясешься ночью от холода, будет не до смеха.
— Ничего, у костра авось не замерзну.
До избушки пасечника шли молча. На этот раз обошли пасеку стороной и вскоре очутились в глубоком овраге.
— Очеев овраг, — сказал Петька. — Пришли. Теперь можно и подкрепиться.
— Давай лучше сперва пещеру найдем, тогда и поедим, — предложил я. — Смотри-ка, по дну оврага ручей бежит, значит, где-то бьет ключ.
— Вот и хорошо, тогда нам и река не нужна, будем пить родниковую воду, — сказал Петька, развязывая рюкзак. — Пещеру мы, может, еще не скоро найдем, а я уже есть хочу.
— Ну ладно, я ведь тоже есть хочу.
Мы поели хлеба, запили его холодной водой.
— Хороша родниковая водичка! — похвалил Петька.
— Хороша! — Я зачерпнул вторую кружку. — Чистая, холодная — аж зубы ломит.
Чем дальше мы шли по дну оврага, тем темней становилось вокруг: росшие по склонам старые сосны и ели заслоняли небо.
Иногда наш путь преграждали густые заросли орешника, кусты смородины. То и дело приходилось продираться сквозь густой малинник.
Мы прошли не больше двух-трех километров, но выбились из сил.
Но вот один склон оврага стал более пологим. Зато другой склон сделался еще круче, образуя почти отвесную стену.
Я пригляделся и узнал место, куда мы в прошлом году ходили на экскурсию.
— Где-то тут должна быть пещера, — с уверенностью сказал я. — А вон и родничок в камнях пробивается…
Пещеру с первого взгляда и не заметишь: вход в нее прикрывают два больших валуна.
Петька опустился на колени, сунув голову в темное отверстие.
— Страшно, — прошептал он, — вдруг там какой-нибудь хищный зверь живет? Как выскочит!
— Надо проверить, — так же тихо ответил я. — Брось туда камень.
Петька бросил в пещеру камень, но в ответ не раздалось ни звука.
Осмелев, Петька полез было в пещеру, но тут же попятился.
— Темно, ничего не видно.
Он достал из рюкзака свечу и спички.
С зажженной свечой в руке Петька пролез вперед, я, опустившись на четвереньки, — за ним.
Потолок в пещере оказался высоким, и мы встали в полный рост.
В пещере
Пещера была довольно большой. Стены и потолок из песчаника, на полу — мелкая галька и песок. У входа мы заметили окаменевший бугорок золы.
— Может, еще Кайсы Очей костер жег? — высказал я предположение.
Петька нагнулся со свечой, чтобы получше рассмотреть золу, и вдруг воскликнул:
— Витька! Смотри: следы!
— Чьи? Звериные?
— Нет. Похоже, человек в сапогах сюда заходил.
— Кайсы Очей?
— Вряд ли… Сколько лет прошло, не могли следы так долго сохраниться. Отпечаток четкий. Кто-то недавно был.
— Ну и пусть. Нам-то что? Теперь разбойников нет, бояться некого. Давай лучше к ночи готовиться: постель сделаем, дров побольше запасем.
На лесистом склоне оврага мы насобирали валежника, кучей сложили у входа в пещеру — на всю ночь топлива хватит.
Маленьким топориком нарубили зеленых еловых лап, настелили у стены пещеры толстым слоем — что твоя перина!
Когда стало смеркаться, у самого входа в пещеру разложили костер. Освещенная ярким огнем, пещера стала уютнее, и настроение у нас сразу поднялось.
Мы долго сидели у костра, кипятили чай, пекли картошку.
Таинственно и глухо шумел лес, вокруг стояла непроглядная тьма, а у костра было совсем не страшно. Мы не спеша поужинали, попили чаю, поговорили о всякой всячине.
Наконец, мы оба стали зевать.
— Спать будем по очереди, — сказал Петька. — Один спит, другой следит за костром.
Кинули жребий. Первому дежурить у костра выпало мне.
Петька, не мешкая, завалился на еловую постель, поднял воротник полушубка, натянул поглубже шапку — один нос торчит наружу.
— Смотри не засни, — строго предупредил он.
— А когда тебя будить? — спросил я. — Часов-то у нас нет.
Но Петька и тут нашелся:
— Сосчитай до десяти тысяч и буди. А потом я буду считать до десяти тысяч.
— Ладно, спи давай.
Не успел я сосчитать и до сотни, как Петька уже засопел. До тысячи я досчитал, как положено, а потом вспомнил о доме — и сбился со счета. Начал считать снова, и опять какая-то мысль перебила счет.
Тогда я бросил считать. Сижу, подкидываю сучки в огонь, толстой палкой подгребаю угли. Чувствую, голова делается тяжелой, веки слипаются.
«Наверное, уже досчитал бы до десяти тысяч», — решил я и принялся будить Петьку.
А он знай себе причмокивает губами, бормочет что-то сквозь сон и только ворочается с боку на бок. Насилу я его растолкал.
Сел, глаза трет:
— Чего тебе?
— Вставай, теперь моя очередь спать, а ты огонь стереги.
— Ладно, — промычал Петька сонным голосом и пересел к костру.
Я улегся на его место и тут же заснул.