Припарковавшись во втором ряду под громогласные гудки возмущенных водителей, Ева оглядела свой бывший дом.
Опять-таки: обычный небоскреб средних размеров, каких в битком набитом людьми городе, где всем нужно где-то есть, спать, жить, полным-полно. Ева мысленно сравнивала его с пчелиным ульем, где в квартирках-сотах ютятся люди. Она теперь жила в доме, о котором и мечтать не могла, в доме, который Рорк построил в угоду своим амбициям, потребностям, стремлению к стильной роскоши, в доме, который — она по-прежнему смущалась, признавая это, — был настоящим дворцом.
Может, и она была уже не совсем той Евой, что жила когда-то в этом улье. Но эта жизнь пошла ей на пользу.
«Но в глубине-то души я по-прежнему осталась все той же, разве нет? — спрашивала себя Ева. — По-прежнему я делаю все то же, что и раньше, — работаю, живу. Я — это я, конечно, я стала старше, я изменилась, потому что изменилась отчасти и моя жизнь, обстоятельства меняют людей, но, по сути, каждый человек в самом главном остается самим собой».
Ева глянула на выбежавшую из подъезда Пибоди: темные волосы затянуты в веселый хвостик, легкая свободная куртка, на ногах — розовые кроссовки на гелевой подошве. Уже совсем не тот новичок с прической-шлемом и в до блеска начищенной полицейской форме, которого она взяла к себе в помощницы.
Все менялось, и, как мысленно сказала самой себе Ева, далеко не все изменения ей нравились. Но в куртке и розовых кроссовках или в форме Пибоди была копом до мозга костей.
— Не деньги делают человека подонком, — объявила ей Ева, когда Пибоди открыла дверцу машины, — они просто делают человека подонком при деньгах.
— Как скажешь, — согласилась Пибоди.
— А тот, кто убивает ради кайфа, должен изначально иметь такую склонность, тягу к этому делу. Может, просто раньше кишка была тонка.
Пибоди поерзала на сиденье, поудобнее устраивая свой пышный зад.
— И ты считаешь, мы об этом узнаем, поговорив с его бывшей невестой?
— Я здорово удивлюсь, если окажется, что это не так.
— Я ее прокачала. Судя по тому, что на нее есть, похоже, нормальная баба. Работает в местном детском клубе воспитателем на общественных началах, а ее муж — тренер по софтболу. Оба состоят в загородном клубе, она еще председательствует в разных там комитетах. Похоже, все как обычно у людей с таким достатком и подобным кругом общения.
«Обычные люди, — снова подумала Ева, — но при деньгах».
— Выйди она замуж за Дадли, вращалась бы в ином, более изысканном обществе, — заметила Пибоди. — Но она и сейчас не с деревенщиной живет. В любом случае по тому, что я о ней вчера нашла, с Дадли и Мориарти она связана и через двоюродную сестру, и через колледж. Так что, если ты насчет них не ошибаешься, даже любопытно, когда именно выяснилось, что эти парни с гнильцой.
— Такой сговор требует абсолютного доверия или тупости, — задумчиво проговорила Ева. — Тупыми они мне не показались, во всяком случае, не на все сто. А такое доверие должно строиться годами: ведь стоит одному дать сбой, как оба рухнут. Если один запоет, сядут оба. И все же…
— Все же? — переспросила Пибоди.
— Если это соревнование, один должен рано или поздно проиграть. Промахнуться, попасться или напортачить. По-другому не выходит.
— Может, они оба уверены, что не проиграют?
— Но кто-то же все-таки должен, — возразила Ева.
— Да, но когда, например, мы с Макнабом играем, я всегда ужасно злюсь, если проигрываю. Я-то соглашаюсь на игру в твердой уверенности, что выиграю. И так каждый раз. И он тоже. Наверно, дело в том, что мы в такие игры играем, где мы с ним, считай, наравне. А поодиночке мы обычно всех на куски рвем.
— Тоже мысль, — кивнула Ева и, подумав, добавила: — И мысль дельная. Они ж такие самоуверенные! Может, вариант проигрыша между ними вообще не обсуждается. — Она еще какое-то время повертела эту мысль в голове. — Убийства они спланировали заранее. Тщательно все просчитали и, как я понимаю, специально устроили одно за другим. Нет даже намека на спонтанность. Если кто-то настолько ювелирно продумал убийство, значит, он давно его замыслил, ощущал такую потребность. Убийца может ее скрывать, маскировать внешним лоском, но, как ты ни старайся, гнильца все равно даст о себе знать.
— Ага, — закивала Пибоди. — А уж если рядом окажется кто-то близкий по духу, он просто не сможет этого не заметить. Получается, что они, можно сказать, признали друг в друге родственную душу.
«Признание, — вспомнила Ева. — Вот когда я про нашу дружбу с Мэвис думала, не то же слово на ум пришло?»
— Точно. Думаю, это сыграло свою роль. Теперь нужно найти, кто еще в них это заметил, и устроить им допрос с пристрастием. Ну или хотя бы ордер на обыск выбьем. Должны же они были после убийства как-то друг другу обо всем рассказать, поделиться впечатлениями. Ни за что не поверю, что они сидели и ждали, пока репортеры все разнюхают и распишут, смакуя детали.
— А я со своим свободным плаванием так ничего и не наловила. Связей между убитыми или убитыми и Свитом с Фостером нет, между убитыми и Мориарти с Дадли тоже нет. Только то, что у нас и так уже было — подставные корпоративные кредитки.
— Может, еще что-то есть, что-то менее явное, что не бросается сразу в глаза, — ободрила ее Ева.
В Коннектикуте жизнь была другая. Больше простора, больше зелени. Люди жили среди деревьев и ухоженных не хуже светской дамы садов. На мощеных дорожках стояли, блестя полированными кузовами, стильные авто, а за кустами на участках все более внушительных размеров проглядывали то красноватое покрытие теннисных кортов, то небесно-голубые бассейны, то темные круги вертолетных площадок.
— Чем они тут вообще занимаются?
— Всем, чем захотят, — предположила Пибоди.
— Я хочу сказать, что тут же пойти некуда. Ни тебе супермаркета рядышком, ни передвижного гриля, чтобы сбегать на угол, когда проголодаешься, никакого шума, никакого движения. Только дома да коттеджи.
— Наверное, потому люди сюда и стремятся, им нравится так жить. Хотят, чтобы было тихо, чтобы был простор. У тебя-то самой все это есть, — добавила Пибоди.
Ева сориентировалась по навигатору в наручных часах и свернула на дорожку, огибающую невысокий холм и выходящую к большому дому из камня, дерева и стекла. Ван Витты решили дополнить стандартную подковообразную планировку дополнительным вторым этажом в средней части, а левое и правое крыло оставили одноэтажными.
Вокруг дома поднимались, радуя глаз, заросли цветов, над ними высились, бросая тень, деревья.
Ева вырулила на небольшую стоянку перед домом, где уже был припаркован модный ярко-красный кабриолетик.
— Миленько, — сказала, глазея по сторонам, Пибоди. — Столько места! Наверное, детям тут привольно. Преступность в районе низкая, хорошие школы.
— Планируешь переезжать? — съязвила Ева.
— Нет. Мне тоже тишь не по душе. Но я понимаю тех, кто стремится жить в таких вот местах.
Дверь им открыла женщина в брючках-капри и белой, заправленной за пояс рубашке.
— Чем могу помочь?
— Мы ищем Фелисити Ван Витт, — сказала Ева, показывая жетон. — Лейтенант Даллас и детектив Пибоди, Департамент полиции и безопасности Нью-Йорка. Хотели бы с ней поговорить.
— Что-то с детьми? — воскликнула женщина, прижимая руки к груди.
— Нет-нет, не беспокойтесь. К детям это не имеет отношения.
— Слава богу! У них сегодня экскурсия в Нью-Йорке, детский клуб устраивает, вот я и подумала… Извините. У доктора Ван Витт сейчас пациент. Могу я ей передать, по какому вы вопросу?
— А вы кто?
— Анна Мансон, домоправительница.
— Нам нужно поговорить лично с доктором Ван Витт.
— Она минут через десять уже должна закончить. — Поколебавшись, Анна добавила: — Вы уж простите, я не хотела показаться невежливой. Просто к нам тут нечасто полиция приходит.
— Все в порядке, — заверила ее Ева. — Мы надеемся, что доктор Ван Витт сможет оказать нам помощь в расследовании.
— Понимаю, — сказала Анна Мансон, и хотя видно было, что ничего она не поняла, все же пригласила их войти. — Если вы не против, подождите немного. Как только доктор закончит сеанс, я ей сообщу о вашем приходе.
Внутри дом был таким же просторным и привлекательным, как и снаружи. «Заслуга Анны, — решила Ева. — Домоправительница свое дело знает». Букеты цветов, по всей видимости из собственного сада, были здесь повсюду. Анна проводила полицейских в гостиную, из окон которой открывался вид на утопающий в цветах сад и небольшой аккуратненький домик около бассейна.
— Принести вам чего-нибудь прохладительного? Я как раз собиралась готовить кофе гляссе.
«И зачем только люди портят хороший кофе льдом?» — подумала Ева и покачала головой:
— Нет, спасибо.
— А я бы с удовольствием к вам присоединилась, — решилась Пибоди.
— Нет, спасибо.
— А я бы с удовольствием к вам присоединилась, — решилась Пибоди.
— Ну вот и славно, — улыбнулась ей Анна. — Пожалуйста, располагайтесь. Я буквально… Как вы сказали, лейтенант Даллас? Ева Даллас?
— Да.
— Из книжки? Про дело Айконов? [5] Только на прошлой неделе прочитала. Так увлекательно! — воскликнула Анна, но тут же смутилась: — Ужасное дело. Но я буквально оторваться не могла. Даллас и Пибоди. Вы подумайте! Доктор Ван Витт ее сама сейчас читает. Она будет просто счастлива с вами познакомиться.
— Супер, — кивнула Ева и замолчала. Только когда Анна вышла, Ева дала выход своему раздражению: — Как думаешь, сколько еще все это будет продолжаться? «О-о-о, книжка про Айконов!» Черт, черт, черт!
— Не знаю. А по-моему, это круто. И, признай, к нам теперь по-другому относятся. Так она была вежливой, но настороже, а теперь прямо от радости прыгает, что мы у них в гостях.
— Ну, есть такое, — признала Ева, вышагивая по комнате.
Кругом были цветы, семейные фото, картины в рамках, удобная мебель в мягких зеленых тонах.
Учитывая размеры дома, она предположила, что это была комната для посетителей, а семья собиралась в другом помещении.
Анна вернулась быстро и несла перед собой поднос с кофе гляссе для Пибоди, еще одним высоким стаканом с гляссе и чашкой горячего черного кофе.
— Помнится, вы любите кофе, так что я на всякий случай сделала для вас. Доктор уже совсем скоро освободится. Второй стакан — для нее. Может быть, я вам еще чем-нибудь могу помочь?
— Нет, все отлично. Спасибо за кофе.
— Да не за что. Я просто…
Она замолчала, потому что в комнату вошла сама Фелисити Ван Витт. В руках у нее был еще один стакан.
— Анна, ты забыла в кухне свой кофе. — Протянув домоправительнице стакан, доктор Ван Витт направилась к Еве. — Рада с вами познакомиться. Я как раз сейчас читаю эту историю — дело Айконов. Полагаю, вы пришли ко мне, чтобы я вас проконсультировала по какому-нибудь захватывающему делу с убийством?
Сказав это, она рассмеялась легко и задорно. Понятно было, что она говорит не всерьез. У Фелисити Ван Витт была короткая стрижка, ярко-рыжие волосы и темно-зеленые глаза, в которых светились покой и естественность.
— Вообще-то, доктор Ван Витт, мы хотели бы задать вам вопросы об Уинстоне Дадли, — сказала Ева и заметила, как ее глаза потемнели.
— Винни? Даже и не знаю, что о нем можно рассказать. Я его уже много лет не видела.
— Вы с ним когда-то были помолвлены?
— Да, — ответила она, по-прежнему улыбаясь, хотя эта улыбка была довольно натянутой. — Но это было совсем в другой жизни.
— Ну, тогда расскажите нам об этой жизни, — попросила Ева, взяла свой кофе и устроилась в кресле.
— Я буду в кухне, — предупредила Анна.
— Нет, останься, пожалуйста. Анна, можно сказать, член нашей семьи, — объяснила Фелисити. — Я бы хотела, чтобы она осталась.
— Пожалуйста. Так как вы познакомились с Уинстоном Дадли?
— На вечеринке у моей кузины, Патриции Делотер. Она с ним была знакома. Патриция тогда встречалась с Сильвестром Мориарти. Они вскоре после той вечеринки объявили о своей помолвке. А мы с Винни стали встречаться и какое-то время тоже были помолвлены.
— А почему лишь какое-то? — поинтересовалась Ева.
— Может быть, объясните мне, какое это может иметь значение? Ведь почти пятнадцать лет уже прошло…
— Может быть, объясните, почему вам так неприятно об этом говорить, ведь уже почти пятнадцать лет прошло.
Теперь и Фелисити опустилась в кресло. Она взяла свой стакан и принялась неспешно из него отпивать, внимательно глядя на Еву.
— Что он натворил? — спросила она наконец.
— А почему вы думаете, что он что-то натворил? — словно бы удивилась Ева.
— Я — психолог. — Голос Фелисити, черты ее лица вдруг сделались резче. — Мы с вами можем весь день загадками изъясняться.
— Я могу вам сообщить лишь то, что он имеет отношение к расследованию и мы с напарницей наводим о нем справки. Всплыло ваше имя.
— Что ж, как я уже сказала, мы с ним очень давно не виделись и не разговаривали.
— Разрыв помолвки тяжело прошел?
— Не особенно. — Фелисити перевела взгляд на окно. — Просто не подошли друг другу.
— Тогда почему же вы его боитесь? — неожиданно спросила Ева.
— Почему я должна его бояться? — Голос Фелисити звучал уверенно.
— Теперь уже не должны?
Фелисити сменила позу.
«Тянет время, — отметила про себя Ева, — подбирает слова, интонацию».
— Не знаю, с чего бы мне было его бояться тогда. Вы здесь не потому, что наводите справки, не потому, что он имеет отношение к расследованию. Он сам под следствием. Полагаю, я прежде, чем что-либо вам рассказывать, вправе узнать, в чем, собственно, дело.
— Убиты двое людей. Этого вам достаточно?
Фелисити закрыла глаза и слепо протянула руку, словно нащупывая что-то. Анна тут же подсела к ней на подлокотник и взяла ее руку в свою.
— Да, — сказала Фелисити, открыв глаза. Глаза ее теперь смотрели прямо на Еву. — Вы считаете, мне и моей семье следует его бояться?
— Не думаю, хотя трудно судить, не зная, что у вас с ним было. Пару дней назад он был на вечеринке в Гринвиче, — добавила Ева. — Это всего в паре миль отсюда. Он не предлагал встретиться?
— Нет. Ему незачем со мной встречаться. И я предпочла бы, чтобы так оно и дальше было.
— Ну, так помогите же нам, доктор Ван Витт, — тихо, но настойчиво попросила женщину Пибоди. — И мы сделаем все, что в наших силах, чтобы оно действительно так дальше и было.
— Я была очень молода, — начала Фелисити. — А он был очень обаятельным, очень красивым молодым человеком. Я была им совершенно очарована. Голову от него потеряла, будь это хоть трижды штампом. Он за мной ухаживал, тенью за мной ходил. Цветы, подарки, стихи, внимание. Я не влюбилась, это я уже потом осознала. Он меня пленил. Он ведь был в буквальном смысле всем, о чем только могла мечтать молодая девушка.
Фелисити замолчала, но, как подметила Ева, уже не пыталась тянуть время. Нет, она мысленным взором окидывала свою молодость, вспоминала, возвращаясь в прошлое.
— Меня он не любил. Это я осознала раньше, чем разобралась в собственных чувствах, но мне хотелось, чтобы он меня любил. Отчаянно хотелось. Так что я, как и многие девушки в таких случаях, старалась быть такой, какой он хотел меня видеть. Мы повсюду разъезжали с ним, и с Пат, и Слаем, это было так увлекательно. Боже, как нам было весело! Куда податься на выходные, думали мы, — в Ньюпорт или на Лазурный Берег? А может, слетать пообедать в Париже? Мы делали все, что нам было угодно.
Фелисити вздохнула, помедлила, но затем продолжила свой рассказ:
— Он был моим первым любовником. Я была наивной и робкой, а он был весьма тактичен. В первый раз. Но он хотел чего-то другого, от чего мне было немного не по себе. Но он меня не принуждал, по крайней мере явно. Тем не менее чем больше мы с ним были вместе, тем больше я чувствовала, что что-то не так. Что-то… так бывает, когда краем глаза замечаешь какую-то тень или движение, поворачиваешься, а там уже ничего нет. Но ты-то знаешь, что видела что-то.
Она отпила из стакана, откашлялась.
— Он увлекался наркотиками. Как, в общем-то, и многие в то время, так, развлечения ради. По крайней мере, так мне казалось. Но он ведь только и делал, что развлекался, мы все только этим и занимались. Так что всегда было, чем себя подбодрить. К этому он меня и принуждал — к наркотикам, к развлечениям, настаивал, чтобы я не замыкалась в себе. Когда они со Слаем оказывались вместе, начиналось какое-то безудержное, прямо-таки дикое веселье. Поначалу меня это даже привлекало. Но потом все зашло слишком далеко. Вечеринки становились бесшабашными, веселье безудержным, развлечения дикими. В глубине души я ведь не была такой, какой хотела казаться.
Фелисити опять замолчала, выравнивая дыхание. Видно было, что этот рассказ дается ей нелегко. Рядом с ней ее надежной опорой по-прежнему была Анна.
— Он начал причинять мне боль. Совсем немного, просто небольшие такие случайности — случайности с синяками. И я начала замечать, что ему нравится видеть мой испуг. Он, конечно, меня потом всегда утешал, но я по лицу видела, что ему нравилось меня пугать — то случайно запрет меня в комнате без света, то погонит машину как сумасшедший, то, когда купаемся в море, ненадолго задержит меня под водой. И в постели он стал грубым — даже жестоким.
Фелисити уставилась в свой стакан. «Снова вспоминает», — поняла Ева. Но когда Фелисити поднесла стакан ко рту, рука у нее не дрожала.
— Во всем остальном он был очарователен — такой обходительный, внимательный, остроумный. Сначала я думала, что проблема во мне, что я слишком в себе замыкаюсь, не готова пробовать все новое и увлекательное, нестандартное. Но…