Оказалось, что эти слова она произнесла вслух, сама этого не заметив, так как зашедший в палату Роман произнес:
– Тебе не придется хоронить себя заживо, – и весело ей подмигнул.
– Это еще почему? – с вызовом спросила она, с первого дня странно невзлюбив этого человека.
– Сейчас придет пластический хирург, он уже разработал схему твоей операции с учетом травмы. Посмотришь компьютерные распечатки и можешь давать свое согласие. Тогда тебя перевезут в клинику пластической хирургии и сделают операцию. Будешь красивой. Пройдешь реабилитацию, шрамы рассосутся – и хоть на подиум.
– Почему вы все это делаете? – с подозрением поинтересовалась Антонина. – Ни я, ни мама никогда не сможем отдать вам столько денег, мы бедные. Да и Северьян тоже.
– О деньгах не беспокойся, вам не придется мне ничего отдавать. Можешь считать, что мне просто стало скучно и я от безделья решил поиграть в Санта-Клауса, а ты нечаянно подвернулась под руку. Так что расслабься и не переживай. У Северьяна, кстати, тоже все хорошо, хоть ты и не спрашиваешь. У мальчика большое будущее, если он будет много работать и меня слушаться.
– Я спрашиваю у мамы, – надулась Тоня.
– Да ладно, – махнул рукой на нее балетмейстер. – Постыдилась бы, ушла вся в свои переживания, а как там твой парень, который готов для тебя в лепешку расшибиться, тебе и дела нет. Не стоишь ты его, краля. Вообще, все вы, бабы, одинаковы! Так что я это не для тебя делаю.
Тут пришел хирург, и они занялись обсуждением нового Тониного лица. На самом деле Роман решил сделать из девушки настоящую голливудскую красотку, поэтому под видом необходимости внесли изменения в корректировку лица с учетом изменения формы носа и губ, а также увеличения груди. Но это был сюрприз, и Роман с хирургом стойко хранили секрет. Роману хотелось посмотреть, как будет вести себя девочка, когда станет невероятной красоткой. Он подкинет ей работу в лучших домах мод, она возгордится, потом пара смущающих и шокирующих интересных мыслишек – и тогда Север достанется ему с потрохами, душой и мыслями… Viva la хитрость!
Антонину перевезли в Клинику пластической хирургии и реабилитации доктора Торнбека (который на самом деле, стыдно сказать, был Васей Ивановым, а теперь вот – Базиль Торнбек). После различных анализов и тому подобной суеты назначили день операции. Мама и Тоня очень волновались, но старались скрыть это друг от друга под маской заботы.
– Как ты сегодня спала, мамочка? – дрожащим голоском спрашивала Тоня.
– Хорошо, доча, – отвечала та, – а ты сегодня завтракала?
– Ты что, мама! – махала руками Тоня. – Мне же нельзя сегодня ничего, мне же наркоз давать будут!
Пришла медсестра и сделала ей в вену укол, сказав, что он предварительный. Через несколько минут девочка заснула. В клинике не хотели пугать пациентов, поэтому не везли их сразу в операционную, а делали укол в палате, после чего производили остальные манипуляции: перекладывали на каталку и увозили.
Когда Тоня проснулась, она увидела прикорнувшую в кресле мать.
– Мама, – позвала она хриплым, иссохшим после наркоза голосом, – мама, пить!
Та тут же вскочила и подала дочери стакан воды, предупредив:
– Один маленький глоток, только смочить губы и рот. Пока больше нельзя.
– Мама, – спросила опять Тоня, – уже все?
– Все, доча, все. Сказали, что, скорее всего, тебе не придется делать повторных операций, только будут лазером шрамы шлифовать, чтобы разгладились. Скоро ты опять станешь красавицей. Спасибо Роману и Северьяну. Когда снимут швы, ты, наверное, захочешь увидеть его?
– Посмотрим, – сказала Тоня, – я еще не знаю, буду ли я рада видеть свое новое лицо.
Зашедший в палату врач поздоровался:
– Здравствуйте, дамы! Хочу вас обрадовать. Операция прошла успешно, шрамов на вашем лице не останется, только там, где их видно не будет. Когда пройдет реабилитация, вы превратитесь в самую очаровательную из всех наших пациенток. Если будут какие-то вопросы или пожелания, обращайтесь. Я ваш лечащий врач Торопцев Валентин Тихонович. Прошу любить и жало-вать. Меню вам сейчас принесут. Вы можете из вашего диетстола выбрать что-то по вкусу. К сожалению, у вас еще будет болеть лицо и челюсти, поэтому только бульоны и протертая пища типа запеканки с мясом, протертым на тёрочке. У нас есть еще и салаты, которые вам тоже можно кушать, а также суфле из семги. Наша клиника старается максимально соответствовать мировому и европейскому стандарту, так что мы надеемся скрасить вашу жизнь здесь на время вашего невольного пребывания в этих стенах. Когда будете готовы, нажмите кнопку, медсестра запишет ваш заказ и принесет еду вашей маме. А вам, – обратился он к Тоне, – пока придется воздержаться от пищи. Всего доброго. – И врач ушел.
– Ну и дела, – ехидно сказала Тоня. – За не наши деньги нас так облизали, что даже не верится. Давай, мамуль, заказывай.
Все это время Антонина, тем не менее, регулярно ходила на перевязки и различные процедуры, молча терпела все, что ей предписывали, и никогда не возмущалась. Наконец настал тот день, когда должны были снять повязки. Пришел Роман, пришла мама. Внизу под окнами тенью бродил Северьян.
Антонину увели в процедурную. Через десять минут дверь ее палаты открылась и вошла Тоня. Но это была не она. Хирург действительно постарался на славу – вошедшая девушка была неземной красоты. Даже Роман потерял голос и молчал, глядя на нее. Вошел довольный хирург и громко спросил:
– Ну как?
– Божественно! – произнес Роман.
– Невероятно! – потрясенно произнесла Инесса Петровна.
– Тоня? – спросил врач.
– Мне надо привыкнуть… – тихо прошептала она. – Это красиво, невероятно красиво, но это не я. И моя грудь, она тоже стала другой и такой потрясающей.
– Я могу позвать Северьяна? – спросил Роман.
– Извинитесь перед ним за меня, но лучше в другой раз, я хочу сейчас побыть немного одна. Привыкнуть к самой себе.
– Роман, я хотела бы вас поблагодарить. Я не знаю, что я делала бы без вас. Вы спасли меня и мою жизнь, – сказала Антонина, когда врач и мама вышли обсудить какие-то моменты дальнейшей реабилитации.
– Не стоит благодарности, – усмехнулся тот, – благодари Северьяна.
Тоня внимательно посмотрела на балетмейстера и задумчиво произнесла:
– Скажите, вы ему чем-то обязаны или он вам? Почему вы это для меня сделали? Я должна знать. И вы здесь сами, лично, несмотря на то что у вас много дел. Вы же человек известный?!
– Ты проницательная девочка, – развязно произнес тот. – Может, тогда сама догадаешься почему? Да, в этой жизни ничто не бывает за так, это ты верно подметила.
– Северьян что, подписал с вами какой-то кабальный контракт? На несколько лет?
– Практически, дорогая, – ответил Роман и фамильярно похлопал ее по плечу, – только он продал мне ради тебя свою душу и… свою задницу. – Ядовито усмехнувшись, он с наслаждением наблюдал, как побледневшая Тоня пытается ухватиться за спинку стула, чтобы не упасть, как расширяются от ужаса ее глаза, как открывается в немом крике рот. – Выздоравливай, дорогая, ты теперь красотка. Найдешь себе еще принца, – сказал Роман и вышел, аккуратно и тихо затворив за собой дверь.
Тоня осталась в больнице еще на две недели, пройдя курс психологической реабилитации, после чего в середине февраля успешно выписалась домой. Благодаря Роману ее стали осаждать многочисленные агентства с предложением поработать на них моделью. Сначала она отказывалась, мотивируя это недостатком сил и нежеланием делать модельную карьеру. Но мама уговорила ее попробовать. Ради мамы она согласилась. В принципе, ей было уже все равно. После душевной травмы, которую нанес ей Роман, девушка разочаровалась в жизни и в людях. Выйдя на подиум, Антонина сразу завоевала известность своей невероятной внешностью и интригующей историей превращения Золушки в принцессу при трагических обстоятельствах. С журналистами она не общалась категорически, ставя это условие на первое место в любом контракте. Негодяев, изнасиловавших девушку, так и не нашли. С Северьяном Антонина так и не встретилась, упорно отказываясь его видеть и ничем не мотивируя свой отказ. Девушка стала много зарабатывать. Параллельно она поступила в юридический институт и заочно окончила его. Отдала Роману все деньги, которые тот потратил на ее операцию. Позже Антонина вышла замуж за французского миллионера Шарля Круазо и переехала в его замок в провинции Шампань вместе со своей матерью. Шарль очень красиво за ней ухаживал и буквально боготворил ее. На ее слова о том, что подарить детей ему она не сможет никогда, миллионер махнул рукой и сказал, что это не важно. Ради своей любимой он готов не иметь детей вовсе или усыновить десяток. Антонина Круазо тайно спонсировала постановку балета «Суламифь», написанного одним современным американским композитором и произведшего фурор во всем мире, в которой знаменитый танцовщик Северьян Полунин исполнял главную партию. Ухватившись за слова об усыновлении, знаменитая модель удочерила троих русских детей: двух девочек и одного мальчика. Она занялась благотворительностью и лично опекала несколько российских детских домов. В настоящее время счастлива или почти счастлива…
Северьян очень обиделся на Антонину за то, что она не захотела его видеть. В эти дни Роман стал ему настоящей поддержкой и опорой, в какой-то степени заменив недостававшего мальчику отца. Несмотря на свои многочисленные пороки, балетмейстер умел тонко чувствовать и смог спасти душу своего друга от депрессии и отчаяния, в которое так умело его сам же и вверг. Немало поспособствовали этому Лара и Эля, девушки-профессионалки, с которыми Север познакомился на яхте. Совсем скоро Северьян стал танцевать все ведущие партии у Романа, и его имя прогремело на весь мир. Посмотреть на него любители балета съезжались отовсюду. Часто ему предлагали различные контракты, суля невероятные выгоды, но он отказывался, говоря, что ему хватает и денег, и славы. Он купил матери дом в Швейцарии, дом в Ницце, дом на Багамах и заваливал ее подарками. Семьей он не обзавелся, предпочитая многочисленных подружек. К Роману Север относился снисходительно, но все же с налетом благодарности. Он так и не решил, к добру ли была произошедшая с ним история и произошедшая в нем перемена. Он не хотел думать об этом. А еще он очень любил высоту и по-прежнему любил смотреть в окно, словно пытаясь найти там ответы на свои вопросы, которые смутно бродили в его душе.
Иногда он чувствовал в себе какую-то пустоту и неестественность, как будто потерял что-то очень важное.
Тогда его засасывала депрессия, и он просил всех называть себя Севером (холодным) или Яном (двуличным) – в зависимости от степени и силы депрессии.
Когда у него все ладилось, то для всех он был, как и в детстве, исключительно Северьяном.
Зимбабве на Рождество
Мария сидела дома одна и глядела в окно. Падающий крупными хлопьями снег медленно ложился на землю, укрывал деревья, машины, дома, красиво кружился в свете фонарей – в общем, весьма обычная зимняя картина, типичная для Рождества. Но настроение у Марии не было праздничным. Нельзя сказать, что у нее все шло плохо, скорее, так, ни шатко ни валко. Близких рядом – никого, с работой тоже как-то не складывалось, муж уехал в командировку на целый год в Зимбабве и, похоже, возвращаться не спешил, даже звонил нечасто. Сказочное слово Зимбабве казалось ненатуральным и звучало ехидной насмешкой, словно выражение – муж ушел к любовнице.
«Олег… человек, за которого я выходила замуж, замирая от счастья, когда он надевал мне на палец кольцо и клялся быть со мной и в горе, и в радости… Почему, когда люди расстаются надолго, между ними словно рвется какая-то ниточка, связь, и все становится по-другому? Я так плакала, когда он уезжал… Да, мы договорились, что нам нужны деньги и эта поездка необходима… Но так плохо, одиноко… А он там, где тепло… Говорят, что уезжающему всегда легче, чем тому, кто остается. Наверное, это правда. Неужели все? Мама говорит: «Найдешь себе другого». А если я не хочу… другого? Тогда что? Мы были счастливы вместе. А что сейчас? Где его дурацкие шуточки, разбросанные по всей квартире носки, записочки, оставленные на холодильнике, ласковые любовные эсэмэски?.. Мне холодно… холодно в двух шерстяных свитерах под теплым одеялом, потому что его нет рядом. Я так устала ждать. Иногда мне кажется, что в мире наступила полная тишина и кругом серая пустота, и ничего не хочется…»
М-да… зачем готовить еду, идти в церковь, зажигать свечи, гадать, как когда-то в детстве, на кофейной гуще или на колечке с волоском с подружками-одноклассницами, замирая от восторга и ужаса, сладкими волнами прокатывающимися по позвоночнику и тянущими низ живота непонятным томлением? Зачем все это? Зачем библейское имя М-А-Р-И-Я, данное матерью? Реальная жизнь не оставляет места сказочным историям. Она вспоминала, как рыдала в детстве над рассказом Ханса Кристиана Андерсена «Девочка со спичками», вспоминала, что потом долго отказывалась брать в руки его книгу, ненавидя автора за ту историю и еще за одну – «Девочка, наступившая на хлеб». Почему так? Ведь так же нельзя. Вспомнив, она передернулась: это осталось в ней на всю жизнь – неприятие подобных историй. Жестокосердие автора к своим персонажам, жизни – к людям, бога – к верующим…
«Блаженны нищие духом…» Почему блаженны? У них же не было выбора, и дух тут ни при чем: нищие не выбирают путь свой, не от силы духа он, от того, что просто так сложилась жизнь. Блаженны… значит, счастливы? Нет, вряд ли. Или это в значении другом… И тогда, став блаженным, можно не страдать от боли, голода, холода, одиночества, тоски?.. Да и откуда взять этот дух, силу, чтобы воспрять и верить, нести добро и свет в мир?
Мария вспомнила свою подругу Лизу, которая пела в церковном хоре в одном из московских монастырей и время от времени рассказывала о том, что творится в божьем приходе. Оказалось, что бесы сильно искушают святых отцов и не дают им покоя, смущают разными греховными мыслями, толкают на безрассудные поступки, на похоть, чревоугодие, алчность… Как исповедовать служителю, когда он сам грешен?
Выйти бы в магазин. Надо купить хлеб и сигареты. Можно еще бутылочку красного вина в честь праздника, ну и так, немного согреться. Сочельник. Сразу на ум приходит позапрошлый век, бубенцы летящей тройки, старинные картинки, уютный дом, в котором собирается за праздничным столом большая семья в нарядной одежде, с улыбками и предвкушением чего-то прекрасного. Хрустящая бумага, в которую завернуты подарки, перевязанные шелковыми лентами… И еще балы, благоухание духов и свечей и чей-то хрустальный смех, колокольчиками рассыпающийся в отдалении… Гости, вваливающиеся с мороза в тепло и блаженно вдыхающие кухонные ароматы, потирая замерзшие негнущиеся пальцы, с трудом расстегивают пуговицы, пристраивают свои пальто и шубы на вешалки, готовые рухнуть под грузом зимнего гардероба, а потом с торжественными и загадочными улыбками достают подарки…
Решительно поднявшись, Мария направилась в коридор, сняла с вешалки дубленку, сунула ноги в сапоги и, надев на плечо сумку, быстро вышла из квартиры, стараясь не думать о том, что на улице промозгло и холодно.
Осторожный черный и влажный нос медленно высунулся из подвала, нюхая острый, колкий воздух. Медленно и нерешительно на белый мягкий ковер снега вылез маленький пушистый комок, за ним выкатились еще два, а потом неторопливо и грациозно появилась она – кошка. Оглядывая своих несмышленых детей, радостно тычущихся носом в снег, огляделась по сторонам. Опасности не было. Она чуяла ее за версту, но сейчас все спокойно. Скоро должна подойти одна весьма почтенная особа, которая кормила их рыбой. Пора показать ей, что в семье пополнение, может быть, человек догадается, что не мешало бы увеличить ежедневную порцию. Зима отнимает много энергии. Дети еще пьют материнское молоко и спят, прижавшись к теплому маминому животу, а ей надо восстанавливать силы. К тому же одних оставлять малышей опасно. Она помнила, как когда-то, уйдя на поиски пищи, оставила тех, других детей в теплом подвале, а вернувшись, нашла маленькое окошко зарешеченным, заваренным стальными полосами, так что пролезть обратно уже не представлялось возможным. Мечась в поисках более-менее большой дыры или хоть какого-то выхода, вернее, входа, она звала их к себе, но малыши были слишком малы и только безутешно пищали, забраться наверх к окошку они не могли. Все дни, пока они умирали там, в одиночестве, она просидела под этой жестокой решеткой и умоляюще смотрела на прохожих, но их ноги проходили мимо, никому не было дела до ее материнского горя. Только тогда, когда она почувствовала, что малейшее проявление жизни ушло из подвала, что дети покинули этот мир, ушла не оглядываясь. С тех пор минуло много времени, и она старалась не вспоминать о той истории, просто всегда была осторожной и не уходила никуда без детей. Теперь три ее малыша знакомились с таким забавным понятием, как снег, и она снисходительно смотрела на их детские игры, ожидая с нетерпением еды.
Но вот и она, кормилица. Доброе и немного усталое лицо, пальто, пахнущее домашним уютом, рыбой и докторской колбасой, старенькие ботики, о которые так приятно тереться боком…
– Умница моя, детишек вывела погулять на Рождество? Ты моя хорошая, – раздался знакомый голос. – Ах, какие прелестные котята.
Женщина умильно разглядывала малышей.
– Что там такое, Васильна? – спросил кто-то сзади.
– Погляди, Мария, какая прелесть! – обернувшись и узнав соседку, позвала женщина.
– Да, симпатичные. Они все хорошенькие, когда маленькие. Я в магазин. Вам чего-нибудь купить?
– Да ты вон лучше им купи или вот возьми себе подарочек на Рождество! Это же тоже живая душа, и тебе веселее будет.
– Ой, Васильна, не уговаривай. Мне дома еще такого блохастого не хватало. Всю квартиру загадит, они же дворовые, неприученные.
– А ты и приучишь. Кошки вообще смышленые.
– Нет-нет. Благодарствуй. Я уж как-нибудь так.
– Ну как знаешь. Я бы взяла одного, но куда я всех-то дену?