На трибуне ораторствовала старая женщина, явно не растерявшая комсомольского пыла. Седые локоны ее летели вровень с полетом красных знамен, создавая едва ли не символическую картину. «Водрузим флаги Советского Союза над всеми райсоветами нашей родной Москвы!» – возглашала она. Толпа отвечала восторженным ревом, криками «ура»!
Нацболы, надо сказать, иной раз не без ловкости используют возникающие на улицах словечки нового жаргона, в частности слово «прихватизация». «Долой буржуазных прихватизаторов! – кричала Зоя Космодемьянская. «Долой спекулянтов и взяточников, распродающих наше народное хозяйство иностранным капиталистам! Квартиры многодетным семьям, семьям рабочих!». Вполне естественно, толпа все больше распоясалась от этих призывов, от собственного скандирования «долой-долой», она уже готова была немедленно броситься и бить «прихватизаторов», если бы в этот момент ораторша не допустила какого-то странного ляпа. «Жилой фонд на нужды детских учреждений!» – выкрикнула она нечто вроде бы вполне разумное, но затем последовало: «Квартиру каждому выпускнику детского сада!» – после чего толпа, подхватив было и этот лозунг, осеклась и стала в некотором недоумении переглядываться, очевидно воображая выпускников детских садов, въезжающих в отдельные квартиры. Стоящий впереди меня мужичок оглянулся, смущенно пробормотал: «Что-то она тут немного не того…» «Да, немного не в ту степь», – промямлил я. Ораторша, ничтоже сумняшеся, заканчивала свою речь на самых высоких нотах: «Да здравствует наше знамя Ленина – Сталина! Да здравствует коммунизм! Долой оккупационное правительство дерьмократов и сионистов!»
Тут произошло непредвиденное. В стройном хоре «наших» вдруг прорезался какой-то «не наш». Человек лет шестидесяти с большущим носом, однако совсем не сионистских очертаний, начал выкрикивать нечто кощунственное: «Провокаторы коммунистические! Красные гады! Фашисты!» К нему тут же бросилось несколько фигур, послышалось: «Где тут засланный? Вот он! Вот он!» – протянулись скрюченные от ненависти женские руки. Без преувеличения можно сказать, что фурии коммунизма готовы были растерзать смельчака на месте. Патриотическая дружина, однако, спасла его от расправы и выволокла под белы руки за пределы площади.
Не вся толпа внимала в тот час ораторам со сталинского грузовичка. Многие занимались самодеятельностью. Всеобщее внимание, например, привлекал один из немногих здоровяков, красномордый малый в армейской фуражке набекрень, в тельняшке, из которой окороками выпирали малость татуированные руки: типичная внешность охотнорядца. Подыгрывая себе на чем-то, то ли на семиструнной, то ли на единственном витом волоске, он голосил: «Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин, и Макашов на битву поведет!»
На стенде тем временем вывешивалась стихотворная прокламация, видимо, только что зарифмованная Станиславом Куняевым в боевом штабе акции, то есть на Соборе русского народа в Колонном зале дворянского собрания. «Средь сионских мудрецов, всех мудрей Олег Попцов».
Не все в этой толпе блока оппозиционных сил были полностью единодушны. В какой-то момент я уловил довольно странный обмен мнениями. «А что за человек этот Лужков?» – спросил один. «А просто такой партократ наглый», – сказал другой. «Никакой он не партократ, – возразил третий. Дрянь он, а не партократ!»
Налицо был явно разный подход к термину.
Существовал, однако, предмет, по которому весь блок проявлял полное единодушие. Вы, конечно, уже догадались, что это за предмет на букву «с»: сионизм-батюшка, коварный – заграмоничный, скрипочкой – отвлекающий. Распаляя друг друга до белого каления под вполне умеренным и даже ласковым июньским солнцем, различные ораторы высказывались на разных уровнях клинического бреда. Один, например, собрав вокруг себя человек полста, визгливым голосом размышлял вслух о еврейских тайных символах. Оказывается, цифра «22» – это знак некоего сионистского посвящения. Недаром кручение ГКЧП было приурочено к 22 августа, также недаром и сионист Гитлер напал на нашу любимую родину 22 июня. Надо им смело бросить вызов, надо им теперь дать бой 22 июня. У них, товарищи, вообще-то повсюду тайные знаки и символы. У них ведь гласных букв нет, одни согласные, поэтому надо особенно внимательно все газеты читать, потому что в них зашифрованные команды сионистов согласными буквами. Вот, например, если видишь фамилию Соломин, читай – Соломон, а увидишь Сахаров, читай – Захария. Вот открой «Советскую Россию» и найдешь там еврейские команды. Позволь, сказал кто-то из слушателей, это ведь наша газета. Газета хоть и наша, взвизгнул оратор, а все равно там их пятая колонна сидит. И все с ним согласились.
Вдруг подошли какие-то вполне обычные тетушки и предложили воды напиться из пластмассовых канистр. Нет-нет, спасибо, ответили мы активисткам «Трудовой Москвы», нам не нужно, пить совершенно не хочется, ей-ей, никаких признаков жажды. Черт знает, что за вода там у них в этих канистрах, вдруг сионисты чего-нибудь подмешали.
Несмотря на американскую кепку с длинным козырьком и темные очки, меня никто в этой толпе не узнавал, хотя вообще-то на улицах Москвы меня нередко окликают по имени. Только один какой-то господин товарищ вдруг стал двигаться параллельным курсом, внимательно ко мне приглядываясь. Вполне возможно, какой-нибудь писатель из распутинско-бондаревской группировки.
Отсвечивала на солнце гигантская Останкинская телебашня. Многочисленные отряды милиции сохраняли благожелательный нейтралитет. Пожилой господин товарищ истошно вдруг завопил неподалеку: «Они, жиды, наших девчонок в гаремы продают на Ближний Восток! Надо их всех в проруби утопить!» Откуда тут проруби в июньский день? Почему ему вдруг проруби явились в воспаленную башку? Может быть, все-таки до зимы хочет подождать?
«Товарищи, товарищи дорогие!» – взывала женщина в пиджаке с орденскими планками. «Вы только посмотрите, как над нами шут Хазанов издевается! Приедет из своего Израиля и издевается над советскими людьми! Да их всех таких вешать надо!»
Эта, как видно, до зимы, до прорубей ждать не собиралась.
2[330]
На следующий день после блужданий в стане патриотического воинства возле телецентра «Останкино» – на самом деле, нет ничего более сомнительного в современной Москве, чем патриотизм этого воинства, – мы отправились на другую народную манифестацию, кажется, диаметрально противоположного направления, то есть на уличный рынок в центре Москвы, в районе Столешникова переулка и Петровки.
Мы спускались к Столешникову от площади Моссовета, и толпа внизу плотностью своей напоминала эпизод «Похороны Сталина» из фильма Кончаловского «Иннер Сёркл». Полностью, но не цветовой гаммой. Нынешняя толпа была похожа на русский винегрет в полном расцвете. Может быть, это и были окончательные похороны Сталина.
Естественно, в этот довольно жаркий июньский день первое, что привлекало внимание, вернее, шибало в нос заокеанского путешественника, были запахи. Америка, милостивые государи, это страна, где почему-то существует явный недостаток земных ароматов. Добавьте к этому пристрастие к дезодорантам, и вы поймете, почему нос заокеанского путешественника начинает уже и во Франции дергаться под влиянием, прошу прощения за наукообразность, естественных человеческих перспираций, а что уж тут говорить о Столешниковом переулке в центре реформируемой России.
О, многообразие человеческих подмышек и ротовых полостей! Наплывами к их ароматам вдруг примешивались, а то и полностью подавляли запахи пудры, или хорошо прокопченных лещей, или выделанных до резиновой гибкости кож, или горячей пены консервированного пива. Повсюду, как в романах пишут, слышались голоса торговцев. «Изделия Сирии!» – зазывали они. «Турция!», «Ливанские товары!», «Китай!», «Индия!»
Я представил себе, как, покачиваясь, идут караваны верблюдов к границам еще вчера закрытой идеологической супердержавы. Москвы не узнать!
Ровно год прошел со времени моего последнего приезда летом 1991 года. В торговом отношении город представлял тогда картину полного убожества, последние, вялые уже, конвульсии социалистической, «выдавательной» системы. Только в этом году, после семидесяти пяти лет «давания», когда государство «давало» гражданам кое-чего пожевать и прикрыть срам, давало то лучше, то хуже, а потом все хуже и хуже до полной мизерности, впервые после трех четвертей века распределения «от каждого по способностям, каждому по труду», город начал торговать.
Иные скажут: «Ах, это уродливо!» Разумеется, это уродливо, но как это может быть не уродливо после стольких лет рысканья за «дефицитом» на фоне всеобщей нищеты. Впрочем, так ли уж уродливо? Базар есть базар, и для того, кто любит базар, он не уродлив. Я люблю. На базарах веселее, чем в вылизанных до последней соринки торговых аркадах богатых стран. За два года до нынешних походов, летом 1990 года я объездил на машине пять бывших социалистических стран Восточной Европы и везде видел то же самое. Коробейники сидели и в Берлине на Александр-плац, и на ничейной земле между западной и восточной частями города, и в Варшаве, на аллеях Ерозолимских, и в Будапеште, на набережной Дуная, и на венгерско-югославской границе. Теперь настала очередь главного бастиона социализма открыть ворота для верблюжьих караванов. Утопия кончилась. Как после тифа, человек постепенно возвращается к своему естеству, к торговле.
Между прочим, где это и когда было за семьдесят пять лет – ну, исключая жалкой предпятилеточной пятилетки НЭПа, – чтобы советский человек, не выходя из одного городского квартала, мог почистить зубы хорошей международной пастой, побриться с помощью международных кремов и лезвий, тут же выпить международного пива из банки и тут же закусить первоклассным отечественным (наконец-то) вяленым лещом, ну а затем, освежившись вот таким образом, обуться в мягкие копыта международной молодежи, сиречь кроссовки, натянуть на телеса майку с международными надписями, засунуть в уши тампоны международной рок-системы, причесать шевелюру щеткой «ёж» и сразу же водрузить на макушку кепчонку «Доджерс», ну и в завершение купить для ребенка международную куколку Барби?
Да где же взять деньги на все эти роскошества, скажете вы, и попадете в самую точку. Деньги, только лишь деньги нужны для того, чтобы чувствовать себя среди всеобщего этого торга как рыба в воде. Как все упростилось! Не нужно ни бесконечных отупляющих очередей для обладания всеми этими соблазнительными штучками, которых раньше ни за какие деньги нельзя было достать. Ненужные никому «деревянные рубли» вдруг стали всем нужны. Оказалось, что на них можно покупать. Вопрос только в том, как их достать в достаточном количестве. Вот Америку открыл, скажете вы, однако и в этом прозвучит весьма серьезная новизна: еще год назад ценность денег была под вопросом.
Вдруг в толпе я увидел знакомое лицо. Не кто иной, как Эльдар Рязанов плыл среди перечисленных выше сокровищ в творческих раздумьях. Мы обнялись, и нас тут же стала снимать на пленку какая-то бродячая телевизионная группа. В Москве сейчас только ленивый не снимается для телевидения. Из не-ленивых один торговец, пользуясь телевизионным оком, обратился с вопросом к всеобщему любимцу: «А все-таки, господин Рязанов, куда же смотрит мэрия? Посмотрите, какая грязь на Столешниковом! Почему нам не создают элементарных человеческих условий? Ждем вашей помощи».
Торговая Москва, однако, в этих же самых кварталах, кроме пахучего развала базара, предлагала и мир безмикробной чистоты, некий мираж своего капиталистического будущего. Прямо через дорогу, на другой стороне Петровки, располагался реставрированный Петровский пассаж, где всевозможные фирмы, как зарубежные, так и отечественные, предлагали в элегантных павильонах всевозможные первоклассные товары как за валюту, так и за рубли в фантастических ценах.
Еще недавно этот некогда блестящий дореволюционный торговый двор являл собой полный маразм и тлен, сейчас все было реставрировано с таким совершенством, которого, может быть, и не видел оригинал. Москвичи со значением говорят: «Это турки тут работали!» В связи с этими турками мне вспомнился эпизод из классической журналистики. В 1829 году Пушкин в качестве военного корреспондента сопровождал экспедицию графа Паскевича и написал «Путешествие в Арзрум», то есть в первый и единственный зарубежный город, который ему удалось посетить в течение жизни. Там он зашел в местную лавку и был поражен ее скудностью. Где же пресловутая восточная роскошь, воскликнул он. Да у нас, в Европе, возьми хоть Псковскую губернию, любая сельская лавочка предложит вам столько всего, что турку и не снилось! Далее он со знанием дела предлагает список товаров, которые можно найти «у нас, в Европе, в Псковской губернии».
Нынче, похоже, мы поменялись местами, и турки стали для нас представителями просвещенной и богатой западной цивилизации. Ей-ей, неплохой урок для «гордого внука славян», как ни сваливай вину на импортированную идеологию. Урок и ориентир, сказал бы я, давайте же, господа, подравниваться для начала под Турцию.
Всё те же или другие?
Снова вокруг стали много говорить о КГБ, то есть о той конторе, что утратила две свои первые буквы КГ и прибавила всего лишь одну из своего же прежнего обихода, М[331], таким образом дав досужим россиянам возможность предполагать, что это уже не государственная безопасность, а просто безопасность как таковая, то есть отсутствие опасности.
Прежняя аббревиатура, особенно в английском произношении, кей-джи-би, была известна всему миру, вложив немалую лепту в бизнес шпионской литературы во главе с Иеном Флемингом и Джоном ле Карре. Все прежние имена «вооруженного отряда партии», то есть Чека, ГПУ, НКВД и даже МГБ, американскому читателю – знаю по собственному опыту – надо объяснять, в то время как КГБ вызывает у каждого в общем-то довольно приятную реакцию немедленного узнавания, только уже потом сопровождаемую саркастически-брезгливой гримасой: о-у!
Нынешнему МБ, очевидно, долго не удастся избавиться от ассоциации с КГБ, если оно, конечно, не вознамерится вытащить из истории другие наименования, вроде Третьего отделения, секретной жандармерии или Охраны, которые при всем своем неблагозвучии для интеллигентного уха все-таки во сто крат лучше коммунистических жупелов.
Что же говорят нынче об «органах» в американской и русской прессе? Ну, во-первых, то, что они не только не уменьшились со времени крушения своего козлобородого кумира, но даже увеличились. Во-вторых, говорят, что и в кадровом отношении они мало изменились: все те же, мол, там сидят андроповские генералы, кувшинные рыла, все те же оперативники, специалисты по шельмованию как простого народа, так и интеллигенции. И, в-третьих, говорят о самом важном моменте в деятельности этих служб: как были, де, они «государством в государстве», так и остались, и никому до сей поры так и неизвестно, чем они на самом деле занимаются и не занимаются ли они по-прежнему своим любимым тайным ремеслом, сбором материала на представителей освобожденного народа, а то и на весь народ.
Признавая обоснованность этих опасений и подозрений, я не могу в то же время не обратить внимания на одно немаловажное обстоятельство. В «Новом русском слове»[332] недавно было напечатано интервью с бывшим генералом КГБ Стерлиговым. Оказывается, он тоже чрезвычайно недоволен современным МБ: и разбухли непомерно, и прежние методы слежки применяют. Это вселяет надежду на то, что нынешние органы все-таки в каком-то смысле мешают своему прежнему высокопоставленному сотруднику, который нынче вышел на самый верх в национал-большевистской, или, так скажем, фашистско-патриотической иерархии. В каком-то смысле, стало быть, такие одиозные фигуры, как Стерлигов, этим летом по телевизору недвусмысленно заявлявший о своем скором приходе к власти и о начале энергичных расправ, встречают в лице нынешних органов определенное препятствие.
Определенное, но не такое уж сильное препятствие, надо сказать. Беспредел фашистской вседозволенности повергает в изумление. Ни в одной демократической стране, ни один самый экстремистский орган печати никогда не позволит себе таких оскорблений в адрес президента и правительства, с какими встречаются Ельцин и Гайдар на страницах красно-коричневой печати. По количеству и по похабности антисемитских листков Россия превзошла Германию эпохи расцвета национал-социализма. Для чего же тогда разбухает министерство безопасности демократического правительства, если не может ограничить кровожадных хулиганов? Может быть, просто само по себе разбухает, без всякой цели, как всякое российское министерство, которое не может не разбухать?
Странное впечатление вызывают иной раз заявления представителей отдела МБ по связям с прессой и общественностью, а также интервью некоторых руководителей, в частности шефа разведки Примакова. Едва лишь выплывает что-нибудь из художеств КГБ на поверхность, нынешний МБ или разведка тут же стараются опровергнуть: нет-нет, господа, ничего подобного не имело места, это все несерьезные разговоры, жажда сенсаций, ничего более, КГБ – это солидная марксистская фирма и никогда такими глупостями, как «болгарские зонтики», не занималась. На что уж всему миру известное покушение на папу Иоанна Павла в 1981 году, однако и тут господин Примаков решительно открещивается: КГБ к этому делу никакого отношения не имеет! Очень странная ситуация, даже ведь и заботой о чести мундира этого не объяснишь, ведь мундиры-то, по идее, уже разные.
Так же и генерал Кандауров постоянно «раскидывает чернуху» перед иностранными журналистами, приносит из якобы открытых теперь хранилищ какие-то тоненькие папочки: вот, дескать, и все, что у нас есть в связи с вашим запросом, а то и вообще ничего не выносит, просто руками разводит – архив пуст. Так вот и с Владимиром Войновичем получается, и с Александром Солженицыным – никто не следил, не терроризировал, не отравлял. Дается как бы понять, что это все плоды художественного воображения. Страннейшая политика, основанная на все том же старом антисоветском анекдоте: «А где же лев? Какой лев?» Непонятен только смысл этой приверженности. Значит, все-таки преемниками себя считают, продолжателями общего дела? Да ведь и дела-то уже нет, лавочка обанкротилась. Дела, может быть, и нет, возразят мне, а извечный, почти метафизический принцип дела остался: бди!