— Алиса! — крикнул Маккормак. Профессор в отчаянии метался по комнатам, искал жену.
Ее они нашли в чулане в гостиной, скорчившейся в углу; женщина тихо скулила, ее глаза были расширены от ужаса. Увидев их, Алиса закричала и попыталась оттолкнуть мужа, когда он наклонился, чтобы обнять ее. Но в его объятиях она расслабилась и заплакала. Лицо и руки у нее были расцарапаны, на ногах виднелись лиловые синяки. На порванной футболке и задравшейся юбке — пятна крови.
— О боже, — повторял Маккормак. — О боже!
Его жена рыдала, не в силах остановиться.
Глен взял Мелани за руку.
— Что случилось? — спросил профессор. — Что, черт возьми, тут произошло?
На этот вопрос мог ответить любой из них. Они уже знали, что все взаимосвязано, и Алиса, скорее всего, расскажет, что на нее напало какое-то существо…
монстр с прической «под африканца»
…или артефакты из коллекции Маккормака, которые вдруг ожили. Но причину случившегося они назвать не могли.
— Пойдем, выпьешь воды, — сказал Маккормак жене.
Он повел ее на кухню, мимо разбросанных по полу упаковок, мимо залитых молоком, соком и вином стен и потолка. Там нашел на столе целый пластмассовый стакан и наполнил его водой из-под крана.
— Ему известно, что мы напали на след, — тихо сказала Мелани Глену. — Он идет за нами.
Глен вздрогнул. Такая мысль тоже пришла ему в голову. Неизвестно, какая сила стоит за всем этим, но она их чувствует. Знает, что они занялись поисками, и посылает своих агентов, чтобы их остановить.
Алиса перестала плакать и жадно глотала воду. Теперь растерянным и обескураженным казался Маккормак. Мелани подошла к ним, чтобы предложить помощь.
Глен наклонился и поднял с пола глиняный черепок.
На неровном осколке была нарисована Алиса Маккормак, лежащая с раздвинутыми ногами, а из нее торчал украшенный резьбой дротик — похожий на тот, который теперь лежал у ее ног.
Смущенный и испуганный, он накрыл черепок ладонью, не желая, чтобы его видели остальные. Но линии рисунка словно зашевелились под его пальцами, одни удлинились, другие укоротились, и когда Глен бросил еще один взгляд на рисунок, то увидел Мелани, лежащую с раздвинутыми ногами — ее насиловала маленькая кукла с огромным пенисом.
Он хотел сунуть черепок в карман, но потом передумал и со злостью швырнул его в дыру в окне, выходящем на пустыню, и с удовлетворением наблюдал, как черепок ударяется о камень и разлетается на куски.
IIЭто происходит снова. История повторяется.
На то она и история, правда?
Нет. Не теперь. Не в наше время. Когда люди столько знают. Черт возьми, какой смысл изучать прошлое, если потом повторять те же ошибки?!
Пейса охватывало отчаяние — не только от неспособности найти череп, но и от того факта, что все остальные странные явления, о которых он узнавал и которые пытался изучить, к его приезду уже заканчивались, а сведения о них не поддавались проверке. Он искал пропавший череп по всему каньону Чако, сосредоточив усилия на дальней, недоступной части парка, в которой вел собственные не совсем легальные раскопки — «Запретная зона», как он ее называл в память о «Планете обезьян», — но безрезультатно. Потом поехал в Ховенвип и Меса-Верде, потом — в Навахо и Вупатки; даже останавливался в каньоне Уолнат, идя по следу необъяснимых сверхъестественных явлений, которые происходили не только среди руин анасази, но также в поселениях культуры синагуа. Но к его приезду все уже заканчивалось. Артефакты больше не перемещались и были возвращены в свои витрины. Звуки стихали. Не появлялись ни статуи, ни призраки. Документальные свидетельства — фотографии, видеосъемки — существовали, но всегда оказывались нечеткими, сделанными на бегу или в темноте, и на них трудно было что-то различить.
Однако в рассказах очевидцев недостатка не было, и картина вырисовывалась устрашающая. Теория, которую они разработали с Элом, оказалась не только верной, но и применимой к современному миру.
Через тысячу лет люди снова стали исчезать.
Интересно, как далеко все зайдет на этот раз.
Во время каждой остановки ученый просматривал газеты, искал свидетельства стихийных бедствий или грозящих катастроф. Работая в Чако, Пейс сделал открытие — он хотел поделиться им с Элом, но не успел, — что гибель древних культур, от анасази до ацтеков, сопровождалась катаклизмами библейских масштабов. Юго-Запад пострадал не только от засухи, продолжавшейся несколько десятилетий, и от набегов саранчи, но также переживал период геологической нестабильности, с землетрясениями и необычной вулканической активностью. Ничего подобного пока не наблюдалось, но Пейс был настороже.
Он ехал в сторону Альбукерке по шоссе номер 40 через радиоактивный город Грантс. И морщился, глядя сквозь ветровое стекло. Добыча урана, ядерные испытания, бурение нефтяных и газовых скважин… Ничем не ограниченная эксплуатация природных ресурсов… Компенсация бедному штату с прекрасной и изобильной землей. Большегрузный трейлер обогнал его справа; щебень из-под его колес застучал по капоту. Пейс не любил покидать каньон Чако и старался как можно реже сталкиваться с реальным миром.
Он подумал об Эле и о черепе. Может, земля наносит ответный удар? Может, именно в этом все дело? Или ее бывшие распорядители…
Ему приходилось слышать еще более безумные теории.
Черт возьми, он сам выдвигал еще более безумные теории!
За окном проносилась дикая местность. Красные скалы на севере. Плоские горы на востоке и юге. Он устал от долгой езды, а пробег его старенького пикапа приближался к отметке 200 000 миль, но не все можно доверить телефону или электронной почте. Кое-что требует личного присутствия.
Пейс ехал по пустынному плоскогорью, открыв окна пикапа и включив на примостившемся под панелью магнитофоне музыку из балета «Билли Кид» Аарона Копленда. Пейс считал Копленда величайшим американским композитором. Другие предпочитали Чарльза Айвза, с его судьбой настоящего янки, и не хотели признавать, что дух Запада лучше всего выразил еврей-гомосексуал из Бруклина. Но музыка Айвза всегда казалась ему искусственной: ограниченной, хаотичной, клаустрофобной. Как марширующий перед трибуной оркестр или рояль в гостиной. Она не передавала величия широких просторов и бездонного неба, как балеты Копленда; она не обращалась к духу Запада.
Пейс улыбнулся. Разве он в этом что-нибудь понимает? Он всего лишь антрополог.
Антрополог, гоняющийся за призраками…
Офисные здания Альбукерке торчали на плоской долине, словно устремленные в небо ракеты, а остальной город показался только после того, как шоссе спустилось к Рио-Гранде. Пейс свернул на первом же повороте после реки, остановился на заправке «Фино», достал карту города и нашел Дель-Эсте-уэй. Улица находилась на окраине города, у подножия гор Сандия. Когда он выехал на длинную гравийную дорогу, ведущую к россыпи хижин, бунгало и трейлеров, день уже клонился к вечеру и солнце отражалось от металлических почтовых ящиков, так что было трудно рассмотреть адреса.
Кристиансен Дивайн — совершенно невозможное имя для человека, которого он разыскивал. Его отправил к Дивайну Райан Лэдд, который раньше работал в Чако, а теперь в Тузигуте. По случайному стечению обстоятельств Райан приехал в гости к своему зятю в каньоне Уолнат, когда Пейс в последнюю минуту решил туда заглянуть. Пейс рассказал, чем занимается и что ищет, и оказалось, что приятель Райана из Альбукерке знаком с кровельщиком, который нашел индейскую мумию, когда копал колодец на другом участке. Мумия якобы вылечила дочь кровельщика от трещины позвоночника. Райан об этом даже и не вспоминал, считая, что его приятель преувеличивает ради красного словца, но, услышав историю Пейса, засомневался. С телефона зятя он позвонил приятелю, узнал имя кровельщика и сообщил его Пейсу.
— Может, это и пустышка, — предупредил он. — На вашем месте я бы сначала позвонил.
Пейс позвонил. Вернее, пытался. Но номер не обслуживался, и хотя это могло означать, что абонент просто не заплатил за прошлый месяц, мозг Пейса начал предлагать гораздо более зловещие сценарии. Поэтому он тут же распрощался и поехал в Альбукерке.
Адрес у него имелся, но и без него Пейс вряд ли заблудился бы. Фамилия ДИВАЙН была написана печатными буквами на покосившемся почтовом ящике в самом начале узкой грунтовой дорожки. Эта дорожка больше подходила для велосипеда, чем для пикапа, но Пейс все же свернул и поехал по пыльной, идущей под уклон тропе к старому трейлеру, некогда белая крыша которого блестела на солнце.
Он остановился рядом с черным, заляпанным маслом мотоциклом в конце закруглявшейся дороги. Трейлер выглядел нежилым. Дом на колесах высотой с человеческий рост стоял среди высохших коричневых сорняков, грязный и облупленный, с окнами, заклеенными изнутри пожелтевшими газетами. Одинокий дуб, корявый и наполовину сухой, отбрасывал тень на некое подобие туалета. По другую сторону от туалета на деревянных колодах был установлен микроавтобус — не один из этих новых, семейных, а старый, с единственным окном сзади, на которых подростки обычно ездили на рок-концерты или по девкам.
Он остановился рядом с черным, заляпанным маслом мотоциклом в конце закруглявшейся дороги. Трейлер выглядел нежилым. Дом на колесах высотой с человеческий рост стоял среди высохших коричневых сорняков, грязный и облупленный, с окнами, заклеенными изнутри пожелтевшими газетами. Одинокий дуб, корявый и наполовину сухой, отбрасывал тень на некое подобие туалета. По другую сторону от туалета на деревянных колодах был установлен микроавтобус — не один из этих новых, семейных, а старый, с единственным окном сзади, на которых подростки обычно ездили на рок-концерты или по девкам.
Пейс вышел из пикапа и зашагал по узкой грунтовой тропинке к трейлеру. Перед ним среди сорняков прыгали кузнечики. Ступенькой к приподнятой двери служил старый деревянный поддон. Пейс ступил на шаткие доски и постучал в металлическую дверь. Внутри было тихо — ни голосов, ни радио, ни телевизора, — и он снова постучал.
— Есть кто-нибудь дома?
Он не ждал ответа и собирался обойти участок и поискать хозяев, как вдруг дверь распахнулась и из полутьмы взглянул маленький морщинистый мужчина в грязной футболке.
— Да? Чё надо?
Пейса едва не сбил с ног запах, волна которого хлынула из трейлера — тошнотворный запах протухшей пищи и человеческих выделений, — но он быстро взял себя в руки и даже сумел изобразить нечто вроде обезоруживающей, дружелюбной улыбки.
— Мистер Дивайн? Меня зовут Пейс Генри. Мне неловко так вот к вам врываться. Я пытался позвонить, но ваш телефон, наверное, отключен…
— Что вам нужно? Что-то продаете?
— Нет, нет! Я профессор антропологии и работаю в национальном историческом парке Чако…
В глазах мужчины блеснуло понимание.
— Вы хотите ее увидеть…
— Да, — улыбнулся Пейс.
Старик кивнул и посторонился, освобождая проход.
— Входите. Я позволю вам на нее посмотреть. Но она не продается. Забирать ее нельзя.
— Мне только посмотреть.
Похоже, гостиная занимала бо́льшую часть площади трейлера. Когда глаза Пейса привыкли к полутьме, он различил линии на полу, стене и потолке — остатки перегородок, некогда отделявших кухню, спальню и ванную. Мебели почти не было: холодильник без дверцы, покосившийся шифоньер, переполненная мусорная корзина, телевизор с разбитой трубкой. Посередине лежал свернутый спальный мешок в окружении пустых молочных пакетов, бутылок из-под виски и жирных бумажных пакетов от фастфуда. У передней стены стояли маленький унитаз, душевая кабина и маленькая раковина. Рядом с дверью, которая, наверное, вела в другую комнату, Пейс заметил старинную детскую кроватку из дерева. В ней сидела, свернувшись калачиком, голая девочка лет девяти или десяти и сосала палец.
Та самая девочка с трещиной позвоночника?
Пейс не хотел ни спрашивать, ни смотреть и просто шел за Дивайном через гостиную, обходя мусор и переступая через него; проходя мимо детской кроватки в другую комнату, он смотрел в пол.
Там было еще темнее. Если тут и были окна, то их полностью закрыли, причем не только газетой. Свет сюда почти не проникал, но когда Дивайн сказал: «Джесси, Авессалом», Пейс сумел разглядеть две тени, которые выступили из темноты и двинулись вслед за стариком.
Задняя дверь распахнулась, тьма рассеялась, и от яркого света на глазах Пейса выступили слезы. Сквозь влажную пелену он увидел и внутренность комнаты, в которой ничего не было, кроме пары ржавых шлюпочных якорей на куске клееной фанеры с пятнами крови, и своих новых товарищей: карлика и однорукой женщины средних лет.
У задней двери не было ни ступенек, ни даже ящика. Старик спрыгнул вниз, неловко приземлился и едва не упал. Потом обернулся и помог женщине, схватив ее за единственную руку. Карлик прыгнул сам и покатился по земле, прямо в сорняки. Пейс сошел осторожно, придерживаясь за дверной косяк, чтобы не упасть. Ему не нравилось, что он тут один с этими людьми, и ему было неловко от их молчания и — хоть это и неполиткорректно — уродства. Он уже жалел, что никому не сказал, куда направляется; было бы неплохо, если б хотя бы кто-то знал, где он, и пришел бы за ним, если он не вернется.
— Сюда, — сказал Дивайн.
Пейс пошел за ним через сухие сорняки к импровизированному навесу и в какой-то момент понял, что карлик идет уже не впереди него, а сзади — как будто сторожит.
Зачем? На тот случай, если он захочет повернуть назад? Захочет уйти?
Это нравилось ему все меньше и меньше, но Пейс проделал долгий путь и был полон решимости увидеть мумию.
Они подошли к навесу: ветхая фанерная крыша на четырех старых брусьях, прислоненных к валуну размером с «Фольксваген». Стен не было, разве что роль одной из них выполнял валун, но под крышей было темно, и Пейс увидел мумию только тогда, когда едва не наступил на нее. Они нарядили ее в женскую одежду. Вернее, в женское нижнее белье. Белые треугольные трусики прикрывали лобок, а кружевной бюстгальтер был плотно натянут на плоскую, впалую грудь. Никаких признаков того, что это женщина, Пейс не заметил, но и на мужчину было не похоже. Скорее обезьяна, а не человек: сутулые плечи и черная морщинистая кожа. Но лицо не было ни обезьяньим, ни человеческим. Безносое, с глубоко посаженными глазами, беззубым ртом, застывшим в ухмылке, и рыжей щетиной на округлой макушке. Отдельные черты не были такими уж уродливыми, но все вместе внушали страх. Пейс вспомнил о фигуре, нарисованной на центральной стене склада в каньоне Чако.
Но почему мумию одели в женское нижнее белье?
Пейс услышал тихое покашливание старика, и в его голове прозвучал тревожный звонок. Он понимал, что должен бежать отсюда со всех ног, но вел себя так, словно все было в полном порядке. Он только собрался спросить, где нашли мумию и может ли он исследовать этот участок, когда его ноги буквально взорвались болью от удара бейсбольной битой по икрам.
— Поклонись ей! — прошипел Дивайн. — На колени!
Пейс рухнул на землю; из глаз брызнули слезы. Он вскрикнул от боли, но грязная рука зажала ему рот, заставив умолкнуть. Он почувствовал вкус земли, прокисшего молока и фекалий. Его вырвало, но ему пришлось все проглотить.
— Проявите к ней уважение, профессор. Она вылечила мою малышку!
Это игра воображения или мумия действительно пошевелилась? Слезы мешали видеть, боль — думать. Неужели ему сломали ноги? Трудно сказать, но каждый раз, когда он пытался пошевелить стопами, проверить ноги, новая вспышка боли пронзала все тело. Пейс не знал, как выберется отсюда — если вообще выберется! — но надеялся, что Райан Лэдд сумеет сложить два плюс два и направит копов к этим психам, если…
Если что?
Если он исчезнет, если не вернется.
— У нее растут волосы, — сказал Дивайн. — Я брею ей голову каждый день, а за ночь они опять отрастают. — Он наклонился, и Пейс почувствовал зловонное дыхание старика. — Волосы — они лечат.
Пейса снова затошнило и чуть не вырвало, но он подавил позыв, боясь захлебнуться в собственной рвоте. Стоять на коленях было очень больно, и он почувствовал, что вот-вот упадет ничком, но тут ладонь Дивайна перестала зажимать ему рот, а сильные руки подхватили под мышки и подняли в воздух. Нужно было звать на помощь, пытаться убежать. Но Пейс лишь всхлипывал от невыносимой боли в ногах.
Сквозь слезы он видел, что Дивайн поддерживает его слева, карлик — справа. Женщина, должно быть, шла сзади.
Они тащили его за навес. Небольшой участок земли здесь был очищен от сорняков, и в центре его виднелась квадратная дыра, обрамленная деревянным брусом.
Колодец, подумал Пейс. Именно здесь они нашли мумию.
— Вот так, — сказал Дивайн. — Спасибо, что зашли, профессор!
Его бросили (или столкнули) в яму, и за долю секунды до того, как началось падение, Пейс увидел на черной земле дна большой белый предмет. Это был череп. Возможно, не тот самый череп, который сотрудники Эла привезли из Бауэра, но очень похожий.
Затем он полетел вниз, ударяясь головой и руками о плотный грунт и камни. Ударился о дно, так что у него перехватило дыхание, а травмированные ноги пронзила боль, но сознание все же не потерял.
Сверху до него донеслись голоса.
— Не разбился, — сказала женщина; удивление в ее голосе смешивалось со страхом.
— Он жив! — вскрикнул карлик.
Они умолкли. Пейс заставил себя открыть глаза и на дне колодца рядом с собой увидел не только череп, но и что-то похожее на осколки фарфоровых статуэток.
— Оставим его там, — сказал Дивайн. — Посмотрим, что будет.
Пейс закрыл глаза, уступая боли.
Голос старика слабел, становился неразборчивым по мере того, как они удалялись от колодца. Перед тем как голоса окончательно смолкли, Пейс услышал слова женщины:
— Может, она хочет оставить его в живых…
IIIЗачем, черт возьми, он вообще баллотировался в мэры?