Генка облизнул губы. Ему в голову вдруг пришла ужасная и одновременно влекущая мысль.
— Вы… — спросил он и тоже начал сгребать листья на полу.
Вы… Вы убиваете?..
— Иногда, — тихо сказал Диман. — Тех, кого нужно убивать. Мы все преступники, Ген. И если ты прямо сейчас уедешь вообще — я тебе ни слова не скажу и даже деньги отдам за это время. Около двух тысяч, Тонида точнее посчитает…
— Я не трус! — вскинулся Генка. Диман пожал мокрыми плечами:
— А это тут ни при чём… Конечно, не трус. Но этого мало. Понимаешь, Ген… Мы так поступаем, потому что не можем и не хотим больше терпеть того, что происходит на нашей земле. В этом вопрос. Не просто недовольны происходящим, а не желаем с ним мириться. Такие ребята, как мы, не предусмотрены правилами современной жизни. Рядом с нами находиться — всё равно что на бомбе сидеть.
— Это кайф — сидеть на бомбе, — не открывая глаз, сказал Мачо. Физический кайф… Всё становится в тыщу раз острее и ярче…
— Ты его не слушай, — досадливо сказал Диман. — Он сумасшед ший… Кукуня. Ты о себе подумай, Ген.
Генка сел, подтянув колени к подбородку. Воображение рисовало ему картины суда за какието невероятные преступления, пожизненное заключение, собственную гибель в перестрелке с ОМОном, ещё чёрттечто… но в то же время какой-то бесёнок нашёптывал ему на ухо: "Клир, да ведь ты мечтал об этом! Когда смотрел вокруг и видел, сколько грязи… когда отец рассказывал, как их подставляли и предавали те, кто посылал их воевать… когда телик глядел… А Юрз? А Мачо с братом? А все остальные? В конце концов, мы же русские, мы на своей земле живём, а как будто в плену — кто у страха, кто у наркоты, кто у начальства… А чтобы просто жить и не гнуться — никто и не помнит, что это… Ну вот же такая жизнь, Клир, руку протяни! Вот настоящие ребята, которые не только о девках и пиве думают — ты же почти и не видел таких, а кого видел — все поодиночке… и не соберёшь, потому что никто никому не верит… Или так и будешь ждать, когда вырастешь? А вырастешь — так и что? Кто даст тебе на самом деле по совести жить и защищать то, что достойно защиты?! НУ!!!"
— Я согласен… с вами, — сказал Генка. — Если я правда вам нужен, то я согласен.
— Я же говорил, — Мачо открыл глаза. Диман ткнул Генку в плечо:
— Младшие ничего не знают. Об этом. Может, догадываются, но не знают. А старшие… те делают вид, что не знают. У них тоже есть какието дела, о которых не знаем мы. Вот такая жизнь… А теперь к делу, — Диман осушил остатки кваса. — Дело денежное. Макс, давай.
Андриянов уселся удобнее и сказал:
— Короче, Дриня вместо того, чтобы с нами на линию ходить, проработал неделю подметайлой в этом гадюшнике. Клиентура та ещё. Педикюрманикюр, чистка шёрстки и продажа акс… слово такое он говорил, с сексом связано…
— Звеньевой Андриянов, — лениво сказал Диман, — кончайте при дуряться…
— Не, правда, я сейчас вспомню… аксекссуаров, во! Их самых для собак всех пород. Я так понимаю, что их там сводят — типа породистых с породистыми, только с ценой Дриня напутал что-то — там тысячами долларов меряют… Ну, «суаре» по французски — это ведь «встреча», так? Секссуар, сексвстреча…
Андрэ уже не смеялся — он ржал над братом, раскачиваясь на полке и икая. Мачо, сохраняя полную невозмутимость, сказал:
— Макс, аксекссуары — это АКСЕССУАРЫ. Барахло разное. Я слышал, что собачьи шубки по двадцать пять тысяч зеленью стоят…
— Да? — Макс коротко впал в задумчивость, потом отмахнулся:
Да ну и крен с ними. Короче, у Дрини теперь есть план помещений, график дежурств охраны и адреса хозяев шавок.
— Я не понял, — подал голос Генка. — Если уж вы решили меня в своё дело допустить, то о чём вы?
— А, да! — спохватился Диман. — В общем, недалеко от Кравцова, в бывшем детском санатории, есть дом отдыха для собак. Это сейчас модно. Содержит его предприимчивая одна дрянь, обслуживает таких же дряней, гребёт деньги. Вот её мы и тряхнём. А точнее — хозяев её питомцев. На выкуп их поставим.
— За такой бизнес на кол надо сажать, — высказался Макс. — При киньте, Дриня рассказывал: привозят пуделька. Так на него хозяйка потратила чохом больше пяти тысяч долларов! А Дриня как раз полы там мыл, и эта сучка, ну, пуделятница, спрашивает владелицу: "Ой, скажите, а вот этот мальчик чистый, вы его дезинфицируете, прежде чем он тут работает? Он же, наверное, уличный… " Пацан для неё "уличный",а её ненаглядный пуделёк — вершина эволюции…
— Вообщето это… — Генка поморщился. — Я собак люблю. как-то…
— Мы все тоже, — кивнул Диман. — Правда, у нас у каждого собаки, ты сам знаешь… Только Клир. Это — это не собаки, как и хозяева их — не люди. Для меня любой, кто способен потратить на маникюр для пса хотя бы доллар в стране, где два миллиона беспризорных детей — фашист, гад и нелюдь.
— Последнее — самое верное, — добавил Мачо.
— И обращение с ними будет соответствующее, — присоединился
Скачок. — Ты, Клир, не видел, а я видел. У одного такого девчонка случайно машину великом задела. Так он на неё питбуля натравил. Прямо на глазах у людей. Вылезла такая харя из «мэрской» скотовозки и уськнула. Девчонка на всю жизнь хромая, а харя депутатом городской думы стала. Правда, недолго пробыла…
— Это ты про Гаврюхина? — усмехнулся Мачо. — Да, было такое…
В областном центре, в Остроге, — пояснил он Генке. — Потом у него чёто полоса несчастий пошла — питбуль удавился, машина сгорела, дверь в квартиру взорвалась… Он и дёрнул в Питер жить. Подальше от наших диких мест…
— Короче, берём собачатин, — подытожил Диман. — Мы с Мачо и ты, Андрэ — втроём справимся, выезжаем завтра… Ну, кому ещё что помыть надо? Пошли, сейчас ребята придут баню убирать…
… В предбаннике показалось очень холодно, и Генка, поспешно вытеревшись, начал одеваться — и обратил внимание на то, как Диман провёл пальцами по вороту куртки. Генка пошутил:
— Проверяешь на вшивость?
— А? — Диман посмотрел отсутствующе и усмехнулся: — Да нет… Ампулу проверяю.
— Какую ампулу? — Генка перестал одеваться. Диман спокойно пояснил:
— Да понимаешь, Клир… На меня тут всё замкнуто. Целую кучу вещей только я знаю и только в памяти держу. Если что — мне нельзя попадать, скажем, в ментовку или к бандюкам живым. Я ведь не смогу промолчать, если как следует возьмутся, — он пожал плечами, — а что же из-за меня — людям пропадать? Вот я и достал несколько, ну, ампул, с цианидом. Один раз куснул — и всё, сразу.
Генка молча смотрел на спокойно объясняющего это Димку, и тот рассердился:
— Ну а что ты так смотришь?! Ну что ещёто делать, если в такие игры играем?!
— Ничего, — медленно сказал Генка. Потянул на ноги штаны и, снова посмотрев на Димана, сказал: — Я с вами. Теперь — просто не вопрос. Хотя… один вопрос. Можно, Дим?
— Давай, — буркнул тот.
— А что вообще за люди на вас работают?
— Не надо говорить «работают». Помогают. Многие. Ты понимаешь, хороших людей на свете много. В сотни раз больше, чем плохих. Но они почти всегда боятся активно бороться. Кто из-за семьи, кто из-за работы, кто просто за себя трусит… Но им стыдно. Вот они и думают: "Я просто помогу чутьчуть… "Понимаешь? Я их не виню и даже понимаю. Мне их даже жаль. Они видят, что вокруг плохо, а решительно бороться — духу не хватает. А им перед нами стыдно — пацаны бьются, что-то сделать пытаются, а я сижу… Ну и помогают охотно, кто чем может — деньгами, информацией, кто-то просто промолчит… И им не так страшно, и нам польза… Хотя если бы все взялись поправде, то всю мразь за неделю раздавили бы. И оружие бы нашлось, и деньги, и вожди… Андрэ! — окликнул он Олега Андриянова, который ожесточённо вытирал голову. — Спойка, где гитара?
Олег моментально скользнул наружу, оставил дверь открытой. Все потянулись следом, устраивались на поленьях. Олег уже сидел на старой лавочке возле стены, перебирая струны. Не поднимая головы, он спросил:
— Отчего вы, поручик, печальны? — и Генка, как раз садившийся на самое удобное полено, не понял, что это начало песни, а Олег спросил снова:
— В чём тоски ваша тайная суть?
Станислав и Владимир с мечами (1)
Неспроста украшают вам Грудь.
Вам ли, сударь, не видеть развязки?
Так довольно хандрить, милый мой!
Нынче армия в Новочеркасске
Здесь начало дороги домой!
— он вскинул голову, и Диман, опершийся рукой на косяк двери, присоединил свой грубоватый голос к олегову альту:
1. Имеются в виду ордена Российской Империи. С мечами — в знак военных заслуг.
— И неважно, что полк меньше роты
Но у каждого грудь в орденах!
Эскадрон ваш, блистательный ротмистр,
Весь почти в офицерских чинах!
Каждый ведает цену ошибки
И победы пленительный вкус,
Демонстрируя в яростной сшибке
Ослепительный сабельный шлюсс!
Аа… кто-то сыщет бессмертную славу,
кто-то сгинет, поверженный в прах,
Когда лава проходит сквозь лаву
На карьером идущих конях!
Только всплеск угасающей мысли,
Да холодная ночь, как смола,
Если кто-то, безжалостно быстрый,
Рассекает тебя до седла!
— и Олег снова заговорил, даже не подыгрывая себе:
— и Олег снова заговорил, даже не подыгрывая себе:
— Мы невольники истинной веры.
Это явь, как она ни горька…
Нашу честь, господа офицеры,
Не увяжешь, как тюк в торока…
И когда над Россиею тучи
Собираются, вроде чумы
кто-то должен вмешаться, голубчик.
кто-то должен вступиться, голубчик.
Ах, голубчик…
Ну кто, как не мы?..
КЛИРИК ПРОТИВ МРАЗИ
Глеб уже минуту как пришёл в себя и оценивал обстановку. Он сидел, прислонённый к стене в отделении УАЗа для заключённых. Левая рука прикована к правой руке сидящего рядом беспризорника. Темно, но не совсем — временами из кабины тоже что-то падает. Напротив сидят двое ментов. Один смотрит в заднее окно, забранное решёткой, второй поигрывает дубинкой. Мальчишкабеспризорник по временам ёжился и тихо, дрожаще вздыхал…
… Всё шло хорошо. Генка даже посмеялся сам над собой — перед отъездом он сунул в надрезанный шов джинсов (уроки Лешего!) длинную стальную спицу. Просто так, повинуясь какомуто толчку. Зря. Он помотался сорок минут по улицам города — Острог был полумиллионным облцентром, шумным и суетливым — в какой-то степени даже наслаждаясь подзабытым ощущением большого города, зашёл в кафе, но еда показалась отвратной, позвонил домой и узнал, что отец уехал. Пакет в кабинке тоже взял без проблем, попытался понять, кто из посетителей туалета его оставил, но так и не понял. На автобусе добрался до железнодорожного вокзала, посмотрел расписание — ближайшая электричка уходила в полодиннадцатого вечера! Генка вышел из здания, и отправился мотаться по городу…
К вокзалу он вернулся около десяти, прошёлся туда-сюда по площади с небольшим сквером, свернул за пакгаузы.
И увидел, как между ними двое ментов, матерясь, бьют мальчишку — явного беспризорного, примерно ровесника Генки. Тот не сопротивлялся, только закрывался руками. Занятые этим делом, менты не услышали шагов Генки — он застыл, поражённый увиденной картиной. Такого он ещё не видел — и, когда старший из ментов сказал: "Кончай его, нечего!" — а младший размахнулся нанести удар дубинкой по затылку мальчишки, Генка почти непроизвольно выкрикнул: "Нет, что вы делаете?!" А дальше он ничего не успел сделать — потому что не ожидал, не верил, несмотря на всю определённость происходящего, что это может быть на самом деле. Один удар пришёлся по темечку, второй — в колено…
… Голова болела несильно, но ломило колено. На очередном прыжке на ухабе Глеб попробовал пошевелить ногой — шевелится, но больно… стоп, откуда ухабы?! Изпод прикрытых век он посмотрел в заднее окно. Темнота. Они не в городе. какой-то просёлок…
Так. Убивать везут, что ли, хладнокровно подумал Глеб. Вполне может быть. Он видел, как эти гады забивали насмерть пацана. А по нему видно, что он не из беспризорных. И?.. И — вывезти подальше и записать в пропавшие без вести, потому что такой пацан может и хай поднять, полез же вступаться? Тогда вылететь из ментовки можно, а где ещё найдёшь такую кормушку? Глеб не питал ни малейших иллюзий по поводу морального облика «арестовавших» их "блюстителей". Для таких жизни двух мальчишек в сравнении с тёплым местом — ноль, жизнь беззащитного — не объект для защиты, а ничто, в лучшем случае — объект для куража, для демонстрации власти, подкреплённой дубинкой, наручниками и пистолетом… И даже если бы были сомнения в том, что живыми их не отпустят — просто попадать в ментовку нельзя. Ни в коем случае. Сразу начнётся выяснение, кто он. Следующий вопрос — где он проводит лето? Следующий — что он делает за пятьсот километров от своего областного центра? А простой обыск (так, а ведь меня не обыскали… ) даст массу интересного. Деньги, например. Кстати, обыскать могут и труп — и наверняка обыщут… Тогда спалятся и ребята. Амбец.
Надо действовать. Быстро и беспощадно.
Убивать их неохота. Он никогда никого не убивал. Не хотелось бы начинать с соотечественников, пусть и такой мрази. Но тут всё зависит от того, смогут ли они его внятно описать. Нет, не смогут. Темно — и тут, и там темно было, а свет фонарика искажает лицо до неузнаваемости. В лучшем случае смогут составить фоторобот, по которому можно арестовать половину обезьянника в любом зоопарке.
Их счастье…
Только бы нога не подвела. Клир сосредоточился. Боль мне кажется. Её нет. Я не хочу её. Её не существует. Она лишь в моём сознании, а я — хозяин сознания, я управляю им, а не оно мной… Как там Юрз учил…
Хорошо, что свободна правая. И хорошо, что они такие лохи. Впрочем — скорее всего просто не стали обшаривать, решили отложить на потом. Какой бы этот «потом» не был.
Начали…
… Едва ли менты что-то успели понять. В правой руке словно взорвавшегося изнутри мальчишки, только что сидевшего без сознания, мелькнуло что-то (это была выхваченная из шва джинсов спица), и сидевший ближе сержант тонко заверещал — острая боль пронзила его правую ладонь, которой он опирался о скамью. Генка молниеносным движением загнул спицу, прошедшую насквозь через ладонь и решетчатую скамью, в кольцо — а левая его нога носком впечаталась в кадык начавшего подниматься второго сержанта. Тот задохнулся и осел на скамью, потом сполз на пол. Но прежде чем он упал, Клир выхватил из кобуры держащегося за проткнутую руку мента пистолет, оборвал ремешок крепления и, сбросив предохранитель, передёрнул затвор и взял мента на прицел.
— Молчи, — нарочито сипловато приказал Генка. Мент, для которого всё это выглядело, как секундный вихрь, родивший острую боль в его ладони и полное непонимание, тут же закивал. В его расширенных от боли глазах стояли слёзы, сейчас стало отчётливо видно, что ему лет двадцать, не больше. Но жалости Клир не испытывал… Вольно ему было пробовать силу на двух пацанах. А теперь один из них оказался чемто страшным и непонятным. Кушай на здоровье и молись, что останешься жив. — Сними ключ, — приказал Глеб беспризорнику. Мальчишка действовал быстро и беспрекословно — в его взгляде при слабом полусвете из кабины Генка читал почти такой же страх. — Лежать! — тычок носком ноги за ухо пресёк попытку второго сержанта очнуться.
Наручники распались.
— Ключ от двери, — приказал Генка. Сержант дрожащим голосом ответил:
— Она… только снаружи… правда…
— Ты со мной? — коротко бросил Генка беспризорнику. Тот облизнул губы и кивнул. Очевидно, инстинкт подсказал ему, что тут его точно ждёт смерть, а странный ровесник то ли убьёт, то ли нет. — Приготовься прыгать и не бойся.
И Генка наотмашь выстрелил в дверь.
Мальчишки вывалились на дорогу. К счастью, УАЗ в самом деле шёл по просёлку, не очень быстро, но Генка невольно охнул — нога подломилась, и он наверняка бы переломался, но только прокатился кубарем и встал на колено.
— Бежим скорей, я знаю это место, — возбуждённо выдохнул бес
призорник. Надо же — не умотал тишком… Но додумать эту мысль Клир не успел — УАЗ резко затормозил, послышались хлопки распахивающихся дверей. Выстрелы Генки — один, другой, третий, четвёртый — слились в тарахтящую очередь. Послышались хлопки взрывающихся шин, истошный вопль боли, другой, ругань — Генка прострелил ноги выскочившим из кабины. Ударил автомат — кто-то из них стрелял веером над землёй, но Генка, увлекаемый беспризорным, уже свалился в канаву и с трудом сдержал стон.
— Ногаа… ссс… сука… — выдавил он. — Беги, я тут сам…
— Не, погоди, я помогу, — засуетился мальчишка и подлез под руку Генки, помогая подняться. — Погоди, типа сейчас… ты наваливайся, я крепкий…
От пацана пахло потом, немытым телом, жвачкой, чемто сырым. И крепким он тоже не был — тощий, Генка это ощущал. Но и запах, и готовность мальчишки помочь, и то, что он был тощий — всё это неожиданно слились во что-то очень дружелюбное и своё. Генка вдруг почувствовал почти нежность к этому пацану и буркнул:
— Ну похромали… я сейчас разойдусь…
— Как ты их! — восхищённо прошептал мальчишка, честно волоча хромающего Генку. — Раз, раз, раз… — и он засмеялся приглушённозвонко, словно маленький мальчишка, увидевший, как смелый, сильный, а главное — добрый взрослый расправился с его давними и грозными обидчиками. — Тут сейчас… тут есть такое место… мы отсидимся…
"Надо бы, — подумал Генка. — Там как минимум один вполне боеспособный, автомат, да и подкрепление уже летит — террористов ловить, конечно… Скинхедов, ваххабитов, нацболов, братковских "сынов полка" — о ком они там доложили, интересно? Фантазиято у них буйная… "
Боль отвлекла его от этих мыслей, он охнул, и тащивший его мальчишка подбодрил:
— Пришли почти… Тут это — осторожней…
Генка увидел широкий спуск, что-то вроде карьера, в дальнем конце — решетчатую громадину то ли недостроенного, то ли полуразрушенного здания.