Лютава наткнулась на ветки, вытянутые над водой, и полезла между ними на берег. В полной темноте она не видела, куда ставить ногу, за что ухватиться; несколько раз она упала, но вставала и снова карабкалась, ощупью отыскивая проход меж невидимых преград.
Но вот под ногами твердая земля. Было очень шумно: ветер выл и разгневанно тряс деревья, которых она даже не могла разглядеть. Ее хлестали ветки зарослей, невидимых в темноте, и Лютава шла, пригнувшись и закрыв голову руками. Мокрая одежда прилипала к ногам, она была будто стреноженная и к тому же сильно мерзла. Каждый шаг давался с трудом. Вокруг мелькали низкие тени, раз или два ей померещилось, что она видит отблески в волчьих глазах; еще раз что‑то большое вдруг бросилось на нее из‑за деревьев, но две‑три серые тени метнулись навстречу, раздался шум борьбы, вой, визг… А Лютава все шла вперед как могла быстро, не оглядываясь.
Вдали появилось размытое мерцание, и Лютава ухватилась за него взглядом среди темноты, будто утопающий – за брошенную веревку. Оно усиливалось, блеснуло рыжее пламя, стали видны очертания исполинских деревьев. Рыжее пламя обнимало весь виднокрай, будто там впереди разложена длинная‑предлинная цепочка низких костров. Повеяло теплом, потом жаром.
А потом деревья кончились, и Лютава вышла на поле… или широкий речной берег. Под ногами похрустывал пепел, а впереди текла река из огня.
Огненная река…
«В пламя палючее, в бездны преисподние…» Неужели ее толкают туда, куда она сама обещала пойти за своим суженым? Неужели ей придется теперь перейти вброд и эту реку, как те первые две?
Уже медленнее, стараясь не терять решимости, Лютава приближалась. Жар Огненной реки уже высушил ее одежду и бросал рыжие отблески на белую шушку, длинную косу, суровое лицо. Теперь она напоминала молодую богиню Марену, что одна только и гуляет на этом сумрачно‑сером лугу, где посеян пепел мертвых и всходят обожженные кости с погребальных крад…
Но почему она должна искать своего суженого здесь? Он умер? Или еще не родился и она сама должна принести его с Той Стороны? Чего хочет от нее судьба?
Вдруг она увидела впереди что‑то длинное и темное. Сердце от внезапного испуга забилось чаще, она вздрогнула и застыла. Что это там, в полутьме, среди пламенных отблесков, какое чудовище?
Темный предмет не шевелился. Лютава сделала несколько шагов ближе… а потом содрогнулась и устремилась к нему почти бегом, увязая в пепле. Это был человек. И она его знала.
Лютомер лежал на спине, боком к огню. Неподвижный, будто идол каменный. У Лютавы упало сердце – еще ниже, если это возможно, – и со звоном покатилось куда‑то в бездну. Грудь осталась пустой, вся жизнь в ней замерла. Она приблизилась, не чувствуя, ступает по пеплу или по облаку, и опустилась на колени.
На теле не было видно никаких ран, но это ничего не значило. Разметанные волосы стали совершенно белыми от пепла, черты лица заострились, глаза и щеки запали. Никогда Лютомер не был так страшен – и никогда не казался ей так прекрасен и любим.
Лютава положила руку ему на грудь, потом склонилась и прижалась к ней ухом, пытаясь расслышать стук сердца, но слышала лишь шум крови у себя в ушах. От ужаса в глазах вскипели слезы, сорвались со щеки, упали на его холодную грудь. Она не могла поверить, что ее брат забрался глубже, чем ему было позволено, столкнулся с препятствием, которого не смог одолеть, нашел врага, чья сила превышала его силу…
И она знала этого врага. Дева Будущего – та, что выпивает до дна силы смертных, которых полюбит. Неужели она выпила всю его жизнь, так что волны первозданных вод вынесли его тело на берег Огненной реки, как негодный сор?
Дрожащими пальцами Лютава провела по его лицу, холодному, как камень, и столь же неподвижному. По волосам, белым, как этот пепел. По груди, где ничего не билось. По руке, сжатой в кулак… Если он не очнется, она останется с ним – не двинется больше с места, будет сидеть веки вечные на этом пепельном берегу с тем, кто всю жизнь был половиной ее самой, пока сама не превратится в пепел…
Ее пальцы задели что‑то твердое. И Лютава увидела у него на руке кольцо – совершенно черный ободок. То самое. С трудом разогнув твердые, как железо, пальцы, она взялась за кольцо и потянула. Не соображая, откуда это пришло, она смутно помнила: вместе с кольцом со спящего в Подземье снимаются смертные чары. Но кольцо Темнозор само решает, кого покинуть, а с кем остаться.
– Иди ко мне! – не просила, а приказывала она, будто могла вместе с кольцом забрать к себе смерть. – Иди! Я – твоя хозяйка!
И кольцо послушалось, поддалось, поползло… Вот оно соскользнуло в ладонь Лютавы и… рассыпалось в пыль. Она в изумлении глядела на крохотную кучку праха у себя на ладони; легкий порыв жаркого ветра от реки смел ее прочь, развеял по берегу.
Зато рука Лютомера, еще лежавшая во второй руке Лютавы, слегка дрогнула. Забыв о кольце, она впилась в него глазами, потом положила ладони ему на грудь, стала теребить изо всех сил, словно пытаясь растормошить глубоко внутри заснувший дух.
– Проснись! Просыпайся, брат мой!
Лютомер открыл глаза. Его лицо утратило каменную неподвижность, ожило, хотя и отражало безмерную усталость и изумление перед собственными воспоминаниями.
Лютомер попытался сесть, Лютава помогла ему. Наконец он узнал ее, и на его лице отразилось облегчение. Он огляделся, но ничего не спросил, а стал подниматься на ноги, опираясь на сестру.
– Если мы выйдем отсюда, – разобрала Лютава хриплый шепот прямо возле уха, – то я ее одолел…
Он прижался лицом к ее лицу, и Лютава ощутила, как горяча его кожа: прежний холодный камень сменился разогретым железом.
– Мы выйдем, – шепнула она. – Я вижу мои следы.
Цепочка ее следов на берегу мерцала искрами, но они постепенно бледнели и гасли. Торопясь, пока не угасли совсем, Лютава потянула брата за собой. Там, где искры меркли, светились иные огоньки: парные искры в волчьих глазах. Серые братья не смели дойти до самой реки, жались у опушки, но не уходили, ожидая вожака.
Прах кольца у них под ногами смешался с пеплом бесчисленных погребальных костров и скрылся с глаз.
* * *
Утром после свадьбы Зимобор проснулся от движения рядом с собой и невольно схватился за рукоять меча. Было очень рано, а заснул он совсем недавно, так что разлеплять глаза не хотелось; но, едва очнувшись, он испугался того, что вообще спал. С вечера он намеревался бодрствовать всю ночь, охраняя свою молодую княгиню. Вокруг лежанки из сорока сохраненных с осени ржаных снопов было разложено семь топоров лезвиями наружу, а само ложе покрыто волчьими шкурами. Зимобор лег в постель с мечом – будто древний витязь из свейских земель, о котором слышал на Бьерко, – и, едва выпустив супругу из объятий, нашарил рукоять и стал настороженно озираться в полумраке, будто ждал, что сейчас из темного угла выйдет она … Дивина тоже лежала с открытыми глазами, прижавшись к Зимобору и настороженно прислушиваясь. Она боялась заснуть, опасаясь не проснуться, не выплыть из Забыть‑реки, которую пересекала в эту ночь. Даже побежденная, вещая вила была с ними третьей на брачной постели, заставляя обоих больше думать о ней, чем друг о друге.
Дивина так и не сомкнула глаз, и чем дальше катилась под гору ночь, тем больше страх в ее душе уступал место радости. Еще боясь поверить, ожидая от судьбы подвоха, которых уже видела немало, она осознавала, что, кажется, одержала победу. Наследственное проклятье преодолено, она сделала невозможное – выскользнула из‑под власти Девы Будущего, той, что всегда остается впереди.
А когда начало светать и побледнело пламя светильников, она вспомнила о том, кому обязана этой победой. И осторожно высвободилась из‑под руки Зимобора. На миг задержалась: ведь скоро сюда должны прийти старшие женщины «будить молодых», вести ее в баню, потом одевать и заплетать две косы, окручивать повоем и женским убрусом… Без этого немыслимо было покинуть брачное ложе. Все полочане ждут, выйдет ли она из овина живой! Но Дивина просто не могла лежать спокойно. И сама торопливо заплела волосы в две косы, неумело обкрутила вокруг головы, подвязала уплетки, покрылась платком – повой и убрус ей должна была торжественно принести посаженая мать.
– Куда ты собралась? – Зимобор протянул руку и схватил ее за подол.
– Надо пойти поискать его. – Дивина обернулась. – Лютомера. У меня сердце не на месте. Жив ли он? Может, объявился?
– Ага. Только вчера замуж вышла, а уже наметилась за другим мужиком бежать! – язвительно отозвался Зимобор и тоже стал одеваться. – Поискать‑то мы его можем. Да боюсь, он в таких лугах гуляет, где его только волхвы найдут.
– Стало быть, волхвов пошлем его искать! Он меня от смерти спас, а мы его оставим пропадать?
– Стало быть, волхвов пошлем его искать! Он меня от смерти спас, а мы его оставим пропадать?
Приемная дочь Леса Праведного прекрасно знала, что боги не ходят по земле в собственном обличье и всегда пользуются для этого тем человеком, который стоит к ним ближе других. Но эта‑то близость зачастую подвергает опасностям и мешает человеческой судьбе. Она не знала, чем может помочь Лютомеру, но не могла сидеть спокойно, помня, что ради нее он окунулся в ледяную бездну первозданных вод.
И они нашли его на опушке рощи, почти на том же месте, где Дивина видела его в последний раз. Он лежал на траве и выглядел просто спящим. Наткнувшись на него внезапно, Дивина вскрикнула и крепче вцепилась в руку Зимобора. Это был не простой сон. При ясном свете дня было хорошо видно, как изменился Лютомер за эти сутки: волосы и бородка его белели сединой, лицо выглядело изможденным. Он разом постарел лет на пятнадцать. И это еще мало…
Дивина робко подошла, присела на траву, осторожно притронулась к его плечу, позвала:
– Князь Волков! Ты живой?
Голос ее дрогнул. Если бы не Лютомер, она нынче утром не проснулась бы – а проснется ли он сам?
Но он открыл глаза и неуверенной рукой сжал ее пальцы. Дивина вздрогнула и хотела отскочить, будто ее схватил мертвец, но справилась с собой и осталась на месте. Лютомер неподвижно лежал на мокрой от росы траве, но казалось, одним касанием руки мог утянуть с собой в бездны преисподние.
– Лю… – прошептал он, но замолчал.
В глазах прояснилось, и он разглядел лицо склонившейся над ним женщины. Еще не узнал, не вспомнил, кто она такая, но уже понял – не та.
…Бесконечно долго они с Лютавой шли через лес: сначала ночной, потом вечерний, потом утренний. Он едва волочил ноги и опирался на сестру; видел, что ей тяжело, что она снова начала хромать, но собственное тело казалось ему тяжелым, будто дубовое бревно. Течение реки грозило опрокинуть, потопить, он всем весом наваливался на Лютаву. Но она, хоть и была ниже ростом и погружалась в воду едва не по горло, давала ему опору. А когда они перешли ручей, эта опора вдруг исчезла – он был один. И теперь лежал на берегу того ручья – но уже на стороне Яви.
Прошедшего не хотелось вспоминать – как не хочется заглядывать в пропасть, из которой только что с огромным трудом вылез. Лютомер лишь поднял руку и посмотрел – кольцо Темнозор исчезло. Он не помнил, куда оно делось, лишь помнил, как коснулся им лба вилы, и это было второе его чудо. Какое же третье? Наверное, именно то, что он в Яви и жив…
– Не вышло, да? – прохрипел Лютомер, лежа приподнимая голову и пытаясь оглядеться.
– Что? – Зимобор тоже нагнулся и помог ему сесть. – Вышло! Она жива! И она жена моя!
С безграничной любовью он смотрел на Дивину, вдвойне восхищенный всеми ее достоинствами теперь, когда она принадлежала ему.
– А… – Лютомер перевел взгляд на Дивину. – Слава Ладе! Жить вам не тужить, детушек водить… А у меня не вышло!
Опомнившись, он в досаде хлопнул себя по коленям.
– Не поймал я свою берегиню! Не сумел ее из Нави в Явь вывести!
И он вспомнил Младину, какой видел ее на этой опушке, – ее сияющее весенней прелестью лицо, голубые глаза, полные пробудившейся страсти, приоткрытые в ожидании губы, волны золотых волос, делавшие ее похожей на живое солнце… Если бы удалось оставить ее в Яви и взять в жены…
Но нет. Это было лишь вчера, но уже отодвинулось на тысячу лет назад. Лютомер знал, что вчерашней Девы больше нет – ни в Яви, ни в Нави, нигде. В отличие от земных дев, эта дева, становясь женой, умирает насовсем. С ней происходит именно то, чем она грозила Дивине. Каждая невеста считается «умирающей», но Младина умирает по‑настоящему за них за всех. И саму ее никакие силы во вселенной не могли избавить от этой участи. Теперь Лютомер отчетливо это понимал.
– Да не тужи! – засмеялся Зимобор. – Зато теперь все девки на свете твои! Ну, брат! – Он радостно хлопнул Лютомера по плечу, счастливый, что тот разделяет с ним это освобождение. Вообще‑то он, князь старшего племени, должен был называть сыном этого человека, на пару лет старше его самого, но сейчас Лютомер был ему поистине братом. – Ты мою княгиню от гибели спас, род Столпомера от угасания уберег, теперь я тебе должен! Надумаешь невесту сватать – я твой спутник, куда бы ни ехать! Хоть к кагану хазарскому! А теперь пошли, хватит рассиживаться! Там люди небось молодых будить пришли, а нас нету! Перепугаются – решат, обоих нави унесли!
Это действительно могло случиться, поэтому все трое вернулись в городец, и свадебное гулянье продолжалось. Зимобор шумно выражал сожаление, что у него больше нет незамужних сестер: прославленная Избрана Велеборовна недавно обручилась с нурманом Хродгаром. А ведь когда старший князь отдает дочь младшему, это очень большая честь.
– Мы все равно породнимся, – как‑то сказала Дивина. – У нас будут дети, и у тебя тоже. Я хочу, чтобы мой сын был обручен с твоей дочерью сразу, как только оба они появятся на свет.
– Ты все еще боишься? – Лютомер пристально взглянул на нее.
За несколько дней его лицо посвежело и силы вернулись, только волосы оставались полуседыми, что при молодом лице придавало ему совершенно нечеловеческий вид.
– Да, – прямо ответила Дивина. – И ты бы боялся, если бы вила преследовала тебя с рождения, погубила твоего единственного брата и дважды пыталась убить тебя самого. Ведь Дева Будущего – она как само будущее, о ней ничего нельзя знать наверняка. Ты спас меня, но ведь может случиться так, что проклятье опять перейдет на новое поколение – как это было с моим отцом и со мной! Я буду спокойна, только если твоя сила будет охранять и моих детей тоже. Ведь ты передашь свою силу своим детям.
– Поистине, у меня чудесные дети! – Лютомер усмехнулся. – Матери у них еще нет, а мужья и жены уже есть!
– Мать – дело наживное! – Зимобор похлопал его по плечу. – Мать мы им подберем самую лучшую! Помнишь, что я тебе обещал? От слова не отступлюсь – ведь тещу моему сыну будем добывать! Найдем Зарю‑Зареницу!
– Зареницу нельзя. Она моя сестра…
Кроме жены, у этого будущего Зимоборова сына уже имелся почти готовый княжеский стол. Между ним и Столпомером при свидетельстве всех полоцких старейшин было заключено докончание, по которому старший сын Зимобора и Дивины становился наследником деда по матери. Мальчика должны были привезти сюда, когда ему исполнится семь лет, чтобы дед довершал его воспитание и он привыкал считать дивнинских кривичей своим племенем и эту землю – своей родиной. И Лютомер оглядывался вокруг, усмехаясь при мысли, что озирает владения своих внуков. Поистине, Дева Будущего на прощание одарила его не просто щедрой рукой, а целыми коробами и возами – уж больно смело все они стали жить в еще очень далеком будущем! А тропа в это будущее пока скрывалась под слоями густого тумана.
Гуляли целую неделю. Дивнинские кривичи уже много лет сокрушались о том, что у князя нет детей; внезапное возвращение его дочери, которую уже много лет считали погибшей в лесу, и столь же внезапная ее свадьба были как восход солнца, озаривший радостью все племя. В народе давно ходили слухи о мести ревнивой вилы, и то, что на другой день после свадьбы молодая Зимоборова княгиня оказалась жива‑здорова, воспринималось как истинная победа жизни над смертью.
Дней через десять Зимобор наконец собрался домой – ведь смоляне еще не знали о том, что у них теперь есть княгиня. Дороги просохли, весна расцветала, с каждым днем все гуще становилась зелень леса и все жарче солнце. Везде, где недавно висел запах гари и дым, уже сеяли рожь в остывшую золу.
К середине месяца травеня доехали до городка Ржанска, что стоял на Днепре, над устьем темной речки под названием Ржа. Здесь, на рубежах дивнинских и смолянских кривичей, сидел младший брат Зимобора – князь Буяр. Это был рослый, румяный, красивый парень, светловолосый, как и его сестра Избрана. События минувшего года сбили с него юношескую спесь, а к тому же он избавился от влияния своего властного кормильца, воеводы Секача, и жил здесь, на свободе, в свое удовольствие.
– Теперь вот и братца меньшого можно женить! – радовался Зимобор. – Вперед старшего – не годилось, а теперь можно! Хочешь жениться, брате?
– Можно и жениться, если девка хорошая попадется, – с самодовольством отдельного хозяина отвечал Буяр.
– Вот думаю у угрянского князя тебе сестру просить. – Зимобор кивнул Лютомеру и ухмыльнулся.
– Это которую? – Буяр, уже наслушавшись от братовой дружины о зимних встречах с Лютавой, даже испугался. – Если ту, что под волчьей шкурой бегает, то…
– Эту я и сам не отдам. – Лютомер покачал головой. – У меня другие сестры есть. Приезжай да выбирай.
– Выбери сам, какая покрасивее, и осенью присылай. Бьем по рукам?