– Что?! – заорал Яромир, отшвыривая пустую бутылку. – Ты, корова неуклюжая, разбила мой термос?
– Это не я. – Девушка с ужасом смотрела на перекошенное от злости лицо мужчины. – Когда я вошла, он уже был разбит. Наверное, сам упал.
– Сам?! Как термос, оставленный на середине стола, мог упасть на пол сам? У него что, ноги выросли? Или было землетрясение, а я не заметил?
– Не знаю! – Губы девушки задрожали, в глазах сверкнули слезы. – И нечего на меня орать! Я вам не прислуга!
Яромир задохнулся от злости, в глазах потемнело, и в этот момент Сикорски радостно завопил:
– Вот! Вот то, что надо! Задержи в себе это! Все на площадку, начали!
ГЛАВА 22
– Погоди, я еще не готов. – Яромир прикрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул, стараясь справиться с бурлившей внутри злобой.
Черное удушливое варево утробно булькало, выпуская на поверхность пузыри негатива. Презрение, равнодушие, жестокость, высокомерие – все эти отщепенцы, до сих пор запертые в самом дальнем, самом глубоком подвале души и надежно охраняемые совестью, внезапно вырвались на волю. Словно кто-то усыпил стражницу, сбил замки и выпустил узников, о существовании которых их владелец давно забыл.
И они с гиканьем и радостным уханьем ломанулись все вместе, сразу. Пузыри один гаже другого лопались с треском пулеметной очереди, расстреливая не ожидавшую такого напора душу в упор.
Было больно. Было тошно. Казалось, что заживо сдирают одну кожу, чтобы натянуть другую. И уже не кожу, а шкуру, толстую, непробиваемую. С защитной чешуей…
– А вот как раз и готов, – отмахнулся Сикорски. – Перед Кэти ты потом извинишься за свое свинское поведение, а сейчас, пока еще злишься, давай иди на поляну, будем Лорну грызть.
– Говорю же тебе – не могу я сейчас! – еле слышно произнес Яромир, с трудом удерживаясь на поверхности сознания. – Плохо мне.
– Что, опять?! – Подошедшая Лорна раздраженно топнула ножкой. – Джимми, сколько можно возиться с этим слабаком? У мальчика то понос, то головка болит, то в ушке стреляет! А вся группа ждет, пока звезда очухается. Замени ты его, а? Тем более что у хваленого Джеро Красича все равно ни фига не получается!
– Лорна, пошла на…! – заорал режиссер. – Иначе я сам тебя загрызу, поняла? Я знал, конечно, что ты дура, но степень твоего идиотизма даже предположить не мог! Что же касается тебя, Джеро, – видно было, что Сикорски с трудом сдерживает раздражение, – давай сделаем так. Я пока буду снимать эпизоды без твоего участия, а ты ложишься на обследование. И пока врачи не установят причину твоего странного недомогания, не возвращайся. Каждый съемочный день, как ты знаешь, стоит немалых денег, и я не хочу их тратить на отдых в румынской глуши. Я лично предпочитаю отдыхать в более цивилизованных местах. Давай, собирайся. Куда ты там хотел поехать – в Москву? Вот и поезжай, заодно со своими увидишься.
– Да, наверное, – Яромир уже почти ничего не соображал, единственное, что ему сейчас было нужно, – дойти до кровати, упасть и… Умереть, наверное, уж очень погано было. – Пожалуй, ты прав. Извини, что так получилось.
– Ничего, всякое бывает, – буркнул режиссер. – Главное, чтобы в итоге ты снова стал прежним. Тебя отвезти в город?
– Позже, я пока полежу в вагончике, отдохну.
– ОК, – кивнул Сикорски и повернулся к собравшимся вокруг членам съемочной группы. – Так, планы меняются! Сегодня будем снимать купание Лорны в озере!
– Купание?! – взвизгнула блондинка. – Но ведь еще холодно! Мы собирались эту сцену в самом конце нашего торчания здесь снимать, когда вода прогреется до нормальной температуры!
– Ничего, не замерзнешь. Перерыв двадцать минут, на переподготовку!
Недовольно ворча, народ разбрелся по сторонам, Сикорски тоже пошел к себе, не сказав Яромиру больше ни слова. И не предложив ему помощь. Казалось, он уже забыл об актере.
А может, так оно и было. Вкусная была кола…
Но Яромиру все это было абсолютно безразлично, главное – дойти до своего вагончика, не упасть, не показать им своей слабости. Будут потом хихикать и глумиться над Красичем!
«Да с чего ты взял, что кто-то будет глумиться?! Это же нормальные ребята, ты с ними не один раз пиво пил.
Ну пил, и что с того? Просто эти жалкие подхалимы хотели поближе познакомиться с самим Джеро Красичем, вот и улыбались льстиво, и друзьями прикидывались. Эти жалкие людишки…
Что? Людишки?! А ты-то кто? Человечище? Откуда столько презрения, павлин?
Я не знаю, но… Господи, как же плохо! И спасительного чая больше нет, эта дрянь Кэти разлила, да еще и не имеет смелости признаться, тварь такая!»
И вообще, в этой толпе лизоблюдов есть только один нормальный человек – Джулия. Вот она, ждет его у вагончика, с тревогой вглядывается в его глаза, словно хочет в них что-то прочитать.
– Привет, Джулия! – хрипло прокаркал Яромир и пошатнулся.
Но упасть не успел, через мгновение худенькое, но довольно крепкое плечо оказалось под его рукой, тонкая ручка – на талии, девушка подбадривающе улыбнулась и произнесла:
– Все будет хорошо, Яромир, вот увидишь.
– Надеюсь. – Он хотел ответить на улыбку, но сил хватило лишь на поднятие левого уголка губ. – Погоди… А ты что, русская?
– Да.
– Но откуда ты здесь?
– Тш-ш-ш, все вопросы потом, – Джулия мягко, но настойчиво подтолкнула его к двери. – Сейчас тебе надо прилечь, отдохнуть, я спою тебе песенку, напою чаем, и все пройдет.
– Чаем? – Елки-палки, до чего тяжелыми стали ноги, словно чугунины какие! – Таким, как у бабушки Иляны?
– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – прокряхтела девушка (тяжелый какой, зараза!). – У меня свои рецепты, самые лучшие.
– Хочется верить.
– Поверишь, когда узнаешь.
И дверь за ними захлопнулась.
– Да что ж за день сегодня! – плачущим голосом завопил Сикорски. – Ничего не получается! Лорна, сделай морду повеселее, пожалуйста! Ты наслаждаешься купанием, на-слаж-да-ешь-ся! А у тебя физиономия, словно тебя черти в котле варят!
– Так холодно же!
– Ни… не холодно, нормальная температура воды, специально ведь мерили – девятнадцать градусов!
– А для меня холодно! Особенно если полчаса в этой луже мокнуть приходится! Я на солнышко хочу, погреться!
– Погреешься, когда закончим!
– Ну хоть десять минуточек!
– Знаю я твои десять минуточек! А нельзя ни минуты терять, сейчас самое хорошее солнце для этой сцены, яркое, вода бликует, искрится. Давай, резвись, шлепай ладошками по воде, смейся! Камера, внимание!
– Да отпусти ты ее, она синяя уже вся! Ты думаешь, зритель поверит, что девица с фиолетовыми от холода губами и пупырышками размером с вишню каждая действительно наслаждается купанием?
От звука этого насмешливого, но все такого же бархатного голоса режиссер вздрогнул и обернулся.
В двух шагах от него стоял Джеро Красич, крепко стоял, не пошатывался. И снисходительно усмехался, наблюдая за барахтаньем Лорны.
Но стоял он не один, рядом, обхватив его за талию костлявыми лапками, пристроилась тощая крыска Джулия. И лицо ее теперь вовсе не было запуганным или робким, нет. Холодное, надменное выражение царицы мира, не меньше.
Сикорски на мгновение даже показалось, что Джеро и эта крыса стали похожи друг на друга, словно брат и сестра, хотя внешнего сходства там не было никакого. Но вот выражение лица, глаз – один в один.
– Джеро, что ты тут делаешь? – нахмурился режиссер. – Мы же договорились – ты на неделю уезжаешь в Москву на обследование.
– Никуда я не поеду, я абсолютно здоров.
– Ты это утром говорил, а потом опять сорвал съемку.
– Больше такого не повторится, я готов. Давайте снимать нашу с Лорной сцену, чего гриму пропадать!
– Ты уверен?
– На сто процентов. Джулия мне опять помогла.
– Вот кстати о Джулии. – Сикорски перевел взгляд на девушку, но смотреть ей в глаза почему-то не мог, было страшно. Сосредоточился на середине лба. – Хорошо, что ты пришла. Возьми чек и можешь быть свободна.
– Ты о чем сейчас, Джим? – нахмурился Красич.
– Я еще утром предупредил Джулию, что наша съемочная группа в ее услугах больше не нуждается.
– Ты что, уволил ее?
– Да.
– Почему?
– Я не обязан перед тобой отчитываться.
– Ну что же, – Яромир покрепче прижал к себе девушку, – тогда и я ухожу.
– В смысле?
– Разрываю контракт.
– Ты забыл о сумме неустойки? – прищурился режиссер.
– Нет, не забыл. Выплачу.
– И что, готов рискнуть столь внушительной суммой ради этой пигалицы? Джеро, ты точно болен!
– Я здоров, – холодно процедил Яромир. – И только благодаря Джулии. Поэтому работать без нее отказываюсь.
– Да в конце-то концов, мне что за дело! – Сикорски потер ладонями лицо. – Если она тебе действительно помогает – пусть остается.
– Правильное решение, – усмехнулся Красич. – Ну что же, давайте начнем, наконец, снимать эту злосчастную сцену.
– Через полчаса, Лорне надо обсохнуть и по новой нанести грим.
– ОК, мы с Джулией пока в вагончике побудем. Нас не беспокоить!
Сикорски задумчиво смотрел вслед уходящей парочке. Странное безразличие, овладевшее им после выпитой банки колы, постепенно исчезло, и теперь внутри все сильнее звенел сигнал тревоги. До вчерашнего дня Джим Сикорски был стопроцентным рационалистом и во всякие эти штучки с шаманством и колдовством не верил.
Но происходящее здесь, в Румынии, рационального объяснения как раз и не имело.
А от белесых глаз этой крысы Джулии хотелось бежать как можно дальше.
Еще и чай кто-то разлил. Впрочем, Сикорски ни минуты теперь не сомневался, чья это работа. Ну что же, зато стало понятно, кого она боится.
Надо будет поговорить с бабушкой Иляной, обязательно.
Да, бредово звучит – известный голливудский режиссер собрался советоваться с местной знахаркой на предмет приворота и прочей ерунды. Вот только события последних суток вряд ли можно было назвать ерундой.
Вот сегодня же, после возвращения в городок, и сходит, а пока надо заняться собственно съемками. Посмотрим, что у Джеро получится.
Начали не через полчаса, как собирались, а через час – Лорна решила покапризничать. То согреться никак не могла, то грим плохой, то прическа неправильная.
В общем, когда грудастая звездулечка соизволила наконец появиться на поляне, в съемочной группе не осталось ни одного человека, который не желал бы удачи Джеро. Загрыз бы он уже сегодня эту дурищу, а?
Наверное, актер почувствовал этот всеобщий настрой. А может, действительно понял наконец, как надо играть.
Не столь важно, что именно послужило тому причиной, но на этот раз Красич играл потрясающе. Это был настоящий монстр в человеческом обличье – жестокий, хладнокровный, наслаждающийся своей властью над несчастной жертвой. Вот он швырнул девушку на землю, склонился…
В приблизившихся вплотную карих глазах не было ничего человеческого. В глубине черного зрачка алыми сполохами пульсировала жажда крови, настоящая, неподдельная.
Лорна зажмурилась от ужаса и закричала.
ЧАСТЬ 3
ГЛАВА 23
И вот так всегда! Знает ведь свинскую привычку тостера вышвыривать поджаренный хлеб совершенно неожиданно, так, чтобы тормознутая по утрам хозяйка снова вздрогнула и выронила что-нибудь максимально липкое, причем желательно на пол. Знает, но ничего с шутником поделать не может. И с собой тоже – скакать бодрой козочкой по утрам она так и не научилась. Биоритмы не хотят. Они, биоритмы, в полвосьмого утра еще спят, особенно если уснуть получилось около трех ночи.
Ну да, причина бессоницы была очень даже классная, да что там классная – лучшая в мире причина. Возвращение любимого мужчины из длительной командировки. Что? Три дня – не длительная? Это кому как. А ей без Кирилла и день неделей кажется.
Вот и стирай теперь абрикосовый джем с пола, раз уж снова проиграла в битве интеллекта тостеру. Хотя нет, интеллект тут ни при чем, правильнее будет – в битве характеров. Но все равно обидно.
Лана оторвала кусок бумажного полотенца, стерла с плитки оранжевый плюх и, услышав щелчок замка входной двери, быстренько выпрямилась и заняла наиболее стратегически правильную в данный момент позицию – села на самый дальний от входа в кухню стул. Теперь между ней и входом противотанковым укреплением располагался стол.
А вот и танк. Здоровенный такой, мохнатый, улыбается во всю пасть – нагулялся! Оставался, правда, еще один обязательный утренний ритуал, который желательно проводить сразу же, пока хозяйка толком не проснулась, но переполненный мочевой пузырь почти всегда отодвигает ритуал приветственного облизывания на после выгула.
Ничего, сейчас расцелуемся! Хозяйка, ты где! Иди сюда, обниматься будем! Ну, я так не играю! Опять столом отгородилась и хихикает еще!
Алабай, по документам – Тамерлан Хан, а для своих – Тимка, расстроенно хлопнулся на внушительную попу и укоризненно посмотрел на Лану. Потом оглянулся на вошедшего следом хозяина и тоненько тявкнул.
– Что, Тимыч, – Кирилл потрепал лобастую башку пса, – эта жестокая женщина отвергла твою любовь? Не захотела обнять соскучившегося за ночь собакина? А он так спешил с прогулки, так спешил!
– Причем, судя по вашему виду, на пути вам встретилась горная река, никак не меньше, – улыбнулась Лана, любуясь своим мужчиной: высокий, стройный, густые черные волосы слегка завились от влаги, правильные черты лица, которые совсем не портят несколько малозаметных шрамов, глаза цвета горького шоколада – м-м-м, так бы и съела. – А кое-кто даже лапы не вытер, сразу сюда ломанулся. А другой кое-кто, в чьи обязанности входит обтирание этих самых лап, позволил псу это сделать.
– Потому что прекрасно понимаю нетерпение Тимки, – Кирилл обошел стол, присел перед девушкой на корточки, прижался лицом к обнаженным коленкам и хрипло произнес: – Я тоже очень соскучился.
– Кирюшка, пусти, ты весь мокрый!
– Там дождь.
– Так надо было зонт взять. Иди в душ, а то простудишься!
– Уже иду.
– Ты что делаешь!
Горловой смех, голос хозяйки стал на тон ниже, хозяин подхватил ее на руки и унес туда, где иногда льется теплая река, в которой купают и его, Тимку.
Купаться пес не любит, но терпит эту неприятную процедуру, не рычит даже тогда, когда шипучее мыло попадает в глаза. Надо – значит надо.
А хозяева там могут торчать подолгу, причем и поодиночке, и вместе, вот как сейчас.
Потом начнут метаться по дому, кричать, что опаздывают, торопливо выпьют по чашке кофе, зажуют по бутерброду и убегут. На целый день. На долгий-предолгий день. И он останется один, и будет скучать, и часами смотреть в окно, дожидаясь появления далеко внизу знакомых автомобилей. Да, ему оставили полную миску хрустящих вкусняшек, свежую воду в здоровенной лоханке, но это не прогонит прочь скуку, не развеет тоску.
Тоску по лесному раздолью, по охоте, по траве и деревьям, по свежему воздуху, наполненному запахами жизни, а не вонью выхлопных газов. Там, в лесу, где прошли первые полтора года его жизни, лапы летом ступали по мягкой траве, а зимой – по пушистому чистому снегу, в котором так весело кататься, а потом отряхивать шубу, подобравшись поближе к хозяину. А здесь… Здесь лапы зимой разъедала какая-то гадость, и кататься в серой, дурно пахнущей массе, мало похожей на настоящий снег, совсем не хотелось. И травы нормальной здесь нет, щетина какая-то пожухлая торчит из земли.
И зачем хозяин ушел оттуда? Да, там, в лесу, он выглядел совсем иначе, но Тимка любил его и таким[7]. Псу была абсолютно безразлична внешность хозяина, главное – всегда быть рядом.
Поэтому он и оказался в этом каменном лесу, запертым в большой, многокомнатной, но все же клетке. Да, у него появилась еще и самая лучшая в мире хозяйка, за которую Тимка, не задумываясь, отдаст жизнь, его любят, его балуют, его иногда вывозят в большой дом за городом, где в соседнем дворе обитает красотка-алабаечка, мать Тимкиных щенков, но… Так хочется иногда вернуться в ту маленькую избушку, затерянную в глухом лесу!
Ладно, надо поесть, а потом – лечь и постараться уснуть. Авось и приснится лес, трава, птицы…
– Скорее, скорее, скорее! – Лана нетерпеливо притопывала изящной туфелькой, следя за мелькающими в окошке лифта цифрами. – И угораздило же нас купить квартиру на пятнадцатом этаже! Жили бы на третьем – уже бы из гаража выруливала! А теперь стой и жди, пока эта напичканная зеркалами черепаха вниз дотянется.
– Не ворчи, пузырик, – Кирилл нежно провел тыльной стороной ладони по щеке любимой, – а то лифт обидится и вообще застрянет.
– Типун тебе на язык! – и без того огромные, оливково-зеленые глаза девушки испуганно расширились. – У нас подписание контракта с японцами на десять утра назначено, забыл, что ли? Ты ведь тоже в проекте участвуешь, знаешь, что мистер Мацусито – фанат пунктуальности, а сам!
– Что – сам? – мурлыкнул Кирилл, вплотную приблизив губы к маленькому ушку.
– Вот это самое! – Лана сердито нахмурила брови, но справиться с сияющими глазами не смогла, они сердиться не желали, они желали совсем другого.
И ведь уже больше трех лет вместе, но все словно в первый раз. Меньше всего хочется думать о бизнесе, о контрактах, о японцах…
Может, потому, что совсем еще недавно меньше всего хотелось думать как раз о любви? Когда вместо свадебного путешествия они с папой и Кириллом сидели в коридоре онкоцентра и молились, молились, молились. Все то время, пока мамочке делали операцию, они молились.
Потом были недели реабилитации, ожидания результатов этой реабилитации, жуткий страх рецидива…
Тогда не существовало больше ничего, кроме этого. Кирилл был больше братом, чем возлюбленным, он поддерживал не только Лану, но и ее отца, и маму Лену, он стал родным всем им. Может, потому, что Яромир, родной сын и брат, в это время был далеко.