Кроме этого, здорово действовали на нервы аляповатые картины на религиозные темы, выписанные прямо на стенах чуть ли на каждом повороте и пересечении коридоров. Изображения резали глаз диким смешением красок и дурацкой подсветкой — свечи, как правило, крепились на той же стене, что и рисунок, чуть ли не под самым потолком, и, вместо того, чтобы освещать сии творения неизвестных мастеров кисти и краски, покрывали картину тенями от уродски наложенных мазков.
Попадется мне в руки тот, кто это рисовал — казню… — мысленно пообещал себе брат Гойден. — Интересно, кто ему сказал, что вообще стоит брать в руки кисть?
С другой стороны, с точки зрения будущего императора, организация службы во дворце стала заметно лучше: за время движения к покоям Мааса их отряд не встретил ни одного спящего часового. Мало того, каждая пара несущих службу монахов была очень неплохо тренирована, и, если бы не знание братом Шендером сегодняшнего пароля, попытка добраться до покоев императора провалилась бы у первого же поста, так как скрытно подойти к нему вплотную из-за особенностей новой архитектуры было невозможно. В общем, даже оказавшись рядом после обмена паролями, приходилось двигаться очень быстро, чтобы не дать ни одному открыть рот или дотянуться до шнура висящего рядом била тревожного колокола. Поэтому на зачистку всех встречных постов уходило довольно много времени.
К моменту, когда его отряд добрался до входа в Северное крыло, сотник Игел аж вспотел от нервного напряжения. А брат Сав, как обычно, нет! Глядя на его абсолютно спокойное лицо, Гойден периодически ловил себя на мысли, что не реагировать на опасность ТАК — невозможно: умение бороться со страхом — качество, присущее каждому воину, а вот его полное отсутствие — признак ненормальности. В итоге, чтобы заставить себя отвлечься от мыслей о своем помощнике, сотник пришел к выводу, что либо брат Сав самый лучший актер на Элионе и способен идеально скрывать свои истинные эмоции, либо над ним когда-то здорово поработали Просветляющие. Ну и зря… — подумал он. — Если ты не боишься, значит, не можешь правильно оценить степень угрожающей тебе опасности. А в таких ситуациях, как эта, малейшая ошибка приводит к смерти….
…Время летело, как сумасшедшее — каждая лишняя минута ожидания «постельничих», «поваров» и «истопников» выводила Гойдена из себя. Затаившись в небольшом каминном зале в трех минутах ходьбы от последнего поста Внутренней стражи, прямо за которым начинались покои императора, сотник, с трудом сдерживая нетерпение, метался по помещению, мысленно проклиная медлительных, как груженые волы, подчиненных. Семеро из двадцати трех, сумевших добраться до места встречи в указанное время, со страхом смотрели на беснующееся начальство.
А бесноваться было с чего: врываться в покои к Маасу, имея за спиной всего двадцать четыре солдата, казалось верхом идиотизма: по неподтвержденным данным, в этом крыле дворца постоянно находились как минимум четыре десятка монахов Белой Сотни. И приблизительно столько же преданных монарху слуг.
— Сколько можно ждать? — за час до рассвета вполголоса не выдержал сотник. — Где их демоны носят? Нет, больше ждать нельзя. Идем так… Брат Сав! Что скажешь?
— Уходить обратно было бы глупо… — криво усмехнулся старик. — А тут скучновато…
— Ты прав… — Игел подобрался, подхватил с пола топор и поудобнее вцепился в топорище. — Все… Приготовились… Пошли…
…Огромное помещение, иногда используемое для отдыха дожидающихся аудиенции послов, оказалось украшено в том же уродском стиле, что и коридоры Южного крыла дворца. Только в дополнение к безумной картине во всю противоположную от Гойдена стену к убранству добавился покрашенный во все оттенки коричневого паркетный пол, коричневая же лепнина со странными отростками на потолке и вычурные решетки на окнах. Кроме того, в отличие от всех предыдущих, в нем, последнем перед постом Внутренней стражи, горело штук сто толстенных свечей, чего вполне хватило, чтобы заставить прищурить отвыкшие от яркого света глаза. Немного постояв на месте, и привыкнув к освещению, Гойден кивнул головой, давая знак продолжать движение, и в это мгновение в абсолютно пустом помещении раздался слитный звук щелчков десятков арбалетов!
Тело среагировало само — прыжком в сторону с перекатом. Однако уйти с траектории выстрела не удалось: еще в прыжке сотник почувствовал страшные удары в бок, бедро и плечо, а чуть позже, заканчивая перекат, краем глаза увидел, как с потолка, сначала медленно, а потом все ускоряясь, начала падать лепнина!
— Бред!!! — мысль, мелькнувшую в голове, сдуло буквально через мгновение: то, что еще недавно выглядело как обычное украшение, оказалось чем-то вроде решетки во весь потолок, на которой остриями вниз были закреплены наконечники копий!
— Это ловушка!!! — истошно заорал кто-то из братьев, и в этот момент взгляд Игела наткнулся на брата Савва, совершенно спокойно стоящего в паре шагов от него.
Скрестив руки на груди, старик с интересом смотрел на катающихся по полу, истыканных арбалетными стрелами людей и… ухмылялся! А в падающей с потолка решетке прямо над его головой зияло прямоугольное отверстие!!!
— Мразь!!! — попробовал было крикнуть сотник, но страшный удар по голове и спине поверг его в беспамятство…
Глава 34. Ольгерд
— Ты уверен, что выйдешь прямо тут? — вылупился на меня Эол. — Давай, я немного поколдую над твоим автомедом, а? Мне кажется, что ты слишком… расстроен и зол…
— Я в норме… — угрюмо буркнул я, и сам не поверил своим словам: злость, хоть и загнанная в дальний угол моей души, все равно была запредельной. — Не волнуйся, глупостей делать не собираюсь…
— Нет… но середина лагеря… днем… Мне кажется, что это слишком опасно…
— Эол, не тупи!!! — зарычал я, с хрустом сжав кулаки. — Ну и кто нас заметит в твоих комбезах? С включенным маскировочным режимом? Тем более что до вечера мы ничего предпринимать не собираемся…
— Заметить — не заметят. А случайно наткнуться могут… — пряча взгляд, еле слышно пробормотал Хранитель.
— И кто из них, по-твоему, обычно передвигается по деревьям? — саркастически скривился я. — Я же не прошу высадить нас между палатками! Видишь деревья около пруда? Вот на них, пожалуйста!
— Ты будешь осторожен? Помни, у тебя семья…
— Да! Я! Буду! Осторожен! Блин!!! — вырвалось у меня. — Семья, блин… Хрен знает что, а не семья…
Укоризненный взгляд Угги, сидящего прямо за Эолом, заставил меня прервать рвущиеся наружу ругательства и заткнуться.
— Я за ним присмотрю… — буркнула моя тень и мотнула головой в сторону указанной мной рощи: — Полетели. Он прав — это идеальное место для дневного отдыха…
…С вершины дерева, выбранного нами для наблюдения, открывался прекрасный вид на лагерь тысячи Кварта. Огромный прямоугольник из полутора сотен палаток, по периметру окруженных рвом, насыпью, утыканной заостренными кольями и невысоким деревянным забором, выглядел настоящей крепостью. И неплохо охранялся: мало того, что через каждые тридцать метров забора под специальными навесами тусовались по два часовых, так еще и по территории лагеря слонялось четыре патруля из пятерых солдат и одного десятника! Глядя на бодрых и весьма довольных жизнью солдат, внимательно вглядывающихся в лица всех встречных и поперечных, я невольно задумался о том, что припереться сюда вдвоем было, как бы так помягче выразиться, хамством. Впрочем, настроение, в котором я пребывал, к самокопанию не располагало, поэтому, выбросив из головы упаднические мысли, я повернулся к сидящему рядом Угги и вполголоса поинтересовался:
— Надо определить, в какой палатке живет настоящий тысячник. Думаю, что если проанализировать движения офицеров и посыльных, то это вполне реально. Справишься?
— Угу…
— Отлично. Тогда я займусь языком…
Практически прозрачное марево, в котором даже через чувствительную аппаратуру моего комбеза еле угадывался силуэт замершего в неподвижности парня, слегка колыхнулось — Угги пожал плечами, — и снова замерло в неподвижности. Мысленно порадовавшись его флегматичности, благодаря которой мне не пришлось выслушивать всякие глупости из серии «будь осторожен», я спрыгнул с дерева и медленно двинулся в сторону берега пруда, на котором десятка три солдат занимались всякой фигней — стирали одежду, чистили песком котлы, массивные поварешки и набирали воду для хозяйственных нужд. Послонявшись неподалеку минут двадцать, я был вынужден отказаться от планов по захвату одного из них — к моему сожалению, держались они кучно, и шансов на то, что пропажу одного из них не заметят, практически не было. Поэтому пришлось пройтись в сторону ближайших палаток.
Там мне тоже не повезло — возле ближайшего к воде ряда не было ни одного солдата: свято блюдя первое великое армейское правило «солдат без работы — преступник», десятники гоняли своих подчиненных и в хвост и в гриву, заставляя отрабатывать перестроения на небольшом плацу неподалеку. Рев командиров, распекающих своих подчиненных, должен был доноситься минимум до Желтого моря. Причем, если верить тому, что орали отцы-командиры, в строю, усердно марширующему по плацу, собрались исключительно кривоногие, тупые и слабосильные результаты разного рода извращенных связей их родителей. В том числе с животными и неодушевленными предметами. Впрочем, никаких особенных перлов услышать не удалось — в Вовкиных рассказах про российскую армию изречения были куда хлеще, поэтому я, поморщившись, двинулся дальше…
Там мне тоже не повезло — возле ближайшего к воде ряда не было ни одного солдата: свято блюдя первое великое армейское правило «солдат без работы — преступник», десятники гоняли своих подчиненных и в хвост и в гриву, заставляя отрабатывать перестроения на небольшом плацу неподалеку. Рев командиров, распекающих своих подчиненных, должен был доноситься минимум до Желтого моря. Причем, если верить тому, что орали отцы-командиры, в строю, усердно марширующему по плацу, собрались исключительно кривоногие, тупые и слабосильные результаты разного рода извращенных связей их родителей. В том числе с животными и неодушевленными предметами. Впрочем, никаких особенных перлов услышать не удалось — в Вовкиных рассказах про российскую армию изречения были куда хлеще, поэтому я, поморщившись, двинулся дальше…
…Дамочку весьма потрепанного вида, еле передвигавшую ноги, я заметил метров с двадцати. Оглядев ее с ног до головы, я брезгливо поморщился: обозная маркитантка, по совместительству женщина по вызову и демоны знают кто еще, на ходу поправляя расхристанное платье и зевая, двигалась к пруду. И, не переставая, чесалась. Скользнув за ближайшую палатку, я пропустил ее мимо себя и… чуть не врезал себя кулаком по голове: лучшего языка, чем эта чучундра, нельзя было себе представить!
Угги, видимо, думал по-другому: увидев, кого я затаскиваю на дерево, он пару раз икнул и, сделав несколько вдохов-выдохов, поинтересовался:
— Одурел? Она-то тебе нафига?
— Во-первых, ее никто не хватится. Во-вторых, она, в отличие от солдат, пользуется полной свободой передвижения. В-третьих, «общается» и с солдатами, и с десятниками, и с сотниками. А, значит, знает все, что знают они. В-четвертых, вряд ли будет особенно сопротивляться допросу… — пробормотал я, слегка приглушив звук голоса Угги в шлеме.
— Мда… Туп я, как дерево… — восхитился он. — А, может, и про то, где искать Кварта, спросишь?
— Спрошу… — кивнул я, и, намертво зафиксировав дамочку у ствола дерева, принялся приводить ее в себя.
— Я согласна, согласна… — не открывая глаз, пробормотала пленница, не успев прийти в себя. — Только больше не бей, ладно?
Заткнув ей рот ладонью, я снял шлем и вполголоса произнес:
— Слушай меня внимательно! Я буду задавать вопросы, а ты — отвечать. Если мне понравится то, что ты говоришь, с тобой ничего не случится. Тебе понятно?
Женщина, еще не дослушав до конца, энергично замотала головой, потом открыла глаза, посмотрела на меня и… потеряла сознание.
— Шутник, блин… — донесся из шлема голос Угги. — В воздухе висит одна голова и разговаривает… Вот она и охренела… Ты бы лучше глаза ей закрыл, демон…
Мысленно обозвав себя идиотом, я оторвал от ее верхней юбки кусок ткани, намотал ей на голову и слегка потряс пребывающую в беспамятстве жертву моего идиотизма:
— Ау, приди в себя, слышишь?
Безвольно обвисшее в моих руках тело вдруг забилось, как припадочное, и я, встряхнув его пару раз, сдуру ляпнул:
\ — Не успокоишься — съем…
Судя по фырканию Угги, он еле удержался от падения с ветки. Зато моя подопечная мгновенно перестала биться и изобразила ледяную скульптуру.
— Вот и хорошо… — похвалил ее я. — А теперь скажи-ка мне, только тихим-тихим шепотом, ты знаешь, почему Кварт сегодня устроил дневку?
— Да… — трясущимся от запредельного ужаса голосом прошептала пленница. — Казначей и его люди сейчас подсчитывают добычу, захваченную в Плачущей Иве, а вечером каждый солдат должен будет получить свою долю…
Дамочка оказалась неисчерпаемым источником информации — минут за тридцать беседы мы узнали столько всякой всячины, что даже растерялись: слегка оклемавшаяся пленница, поняв, что пока она говорит, никто ее не съест, выбалтывала все, что знала. Начиная со сплетен об отношениях тысячника Кварта с хозяйкой «Разбитной молодухи», - приписанного к тысяче походного борделя, — и заканчивая информацией о хищении трехсот сорока золотых монет у их казначея. Причем заткнуть фонтан ее красноречия не представлялось возможности. Закончив рассказ о внезапно настигнувшей десятника Огуза слабости, из-за которой он, «представляете себе, ушел от Амалии еще до полуночи несолоно хлебавши, она тут же вываливала на нас информацию о любви их кузнеца к горячительным напиткам, в результате чего «одиннадцать наконечников копий у него получились похожими на лемех». При этом дамочка «незаметно для нас» ерзала по ветке так, чтобы повязка на ее глазах хоть немного сдвинулась со своего места и позволила кинуть еще один взгляд на пленившего ее демона. Приходилось пресекать эти поползновения, и направлять поток ее красноречия на интересующие нас вопросы.
Угомонить болтушку удалось только инъекцией снотворного. Во второй половине дня — время, оставшееся до начала показательной операции «Возмездие», или, как выразился бы Вовка, «разборки по понятиям», хотелось провести в тишине. Чтобы иметь возможность посоветоваться и распределить роли. Поэтому, удостоверившись, что «язык» спит, я стащил ее с дерева, доволок до берега пруда и поудобнее устроил в тени небольшого куста. А потом вернулся к Угги. По пути радуясь наступившей тишине…
…Палатка, в которой жил тысячник Кварт, и правда оказалась с двойным дном. Вернее, стенами — в стандартной армейской на десять человек раскинули офицерскую, чуть поменьше, но намного комфортнее, чем солдатская. А в промежутке между стенок бдело четыре телохранителя. На то, чтобы их убрать, у нас с Угги ушло около трех секунд: среагировать на движущиеся в состоянии джуше практически невидимые даже в упор силуэты они просто не успевали. Поэтому основной нашей задачей было не дать им громыхнуть доспехами или оружием, с чем нам удалось справиться без особых проблем. И уже через минуту после того, как мы возникли рядом с обиталищем великого и ужасного Кварта Копья, мы без разрешения ввалились к нему в гости.
Тысячник был не один — утомленный забавами со своей пассией, он спал, раскинувшись на широченном ложе и сграбастав в охапку лежащую рядом женщину.
— Ее — в сон… — шепнул я Угги по внутренней связи, и, дождавшись, пока он сделает ей инъекцию, одним движением отрубил голову ее возлюбленному…
Следующие четыре с лишним часа мы мотались по лагерю и резали всех тех, кто участвовал в нападении на Зеленый Бор, благо информации обо всех «героях» недавней битвы у нас было предостаточно.
Моих подданных убивали Третья, Четвертая, Седьмая и Восьмая сотни. Практически в полном составе. Поэтому мы торопились, как могли — добравшись до палаток каждого из подразделений, запускали парализующий газ сначала в офицерские, а потом и в солдатские палатки, ждали пару минут, вваливались внутрь и вырезали всех, кто там находился. Затем пересчитывали тела, спарывали шеврон с первой попавшейся жертвы и вносили в искин комбеза данные о количестве отсутствующих на своих местах воинов — судя по рассказам нашей пленницы, жители Зеленого Бора ожесточенно сопротивлялись, и, несмотря на многократный перевес в силах, в тысяче Кварта Копья были довольно большие потери. Правда, в основном, ранеными. Оставлять в живых хотя бы одного из их числа в мои планы не входило, поэтому после того, как мы закончили с основной массой своих жертв, пришлось искать полевой лазарет. Вот там-то и пригодились споротые в палатках шевроны — парализованные на время раненые осматривались, и если на их обмундировании оказывалось что-то похожее на знаки отличия обреченных сотен, они безжалостно закалывались. Остальных оставляли нетронутыми — я старался выполнить данное врагу обещание…
К четырем часам утра, заляпанные кровью с ног до головы, мы выбрались из лазарета, посмотрели на розовеющее небо и двинулись к ближайшей офицерской палатке — требовалось оставить послание выжившим. И чуть не напоролись на одного из сотников Кварта, страдающего то ли бессонницей, то ли излишне рьяным отношением к выполнению своих обязанностей.
Заметивший непонятные потеки крови в переливающемся перед ним воздухе, воин рефлекторно выхватил меч и со всей дури попытался пырнуть им в живот откидывающего в сторону полог палатки Угги.
На то, чтобы среагировать на его удар, моей реакции хватило. А вот сообразить, что Угги будет бить насмерть — нет. Поэтому через мгновение я стоял, сместившись в сторону от возможного продолжения атаки и зажимая рот… трупу… При этом чувствуя себя идиотом: убивать лишних мне не хотелось, а этот офицер де юре был не при делах…
— Насмерть-то зачем? — выйдя из джуше, поинтересовался я. — Нет, чтобы оглушить?
— Извини… — сконфуженно пробормотал Угги. — Он появился неожиданно. А систему «свой-чужой» я не включал — слишком много меток на радаре.
— Ясно… Ладно, пока я этого прячу, вытащи изнутри кого-нибудь еще. Только, желательно, живым…