– Те будут еще круче. Они впрыскивают яд. Цианистый калий. Ураганный отек легких, и задыхаешься через пятнадцать секунд. Как будто тебе в дыхательное горло влили пять литров воды.
Так нагло я, наверное, еще не врал никогда.
– Короче, я тебя предупредил. Старайся поменьше вертеться. А к телефону даже и не тянись. Его уже давно отключили.
Он облизнул губы и неожиданно улыбнулся.
– Ты чего? – спросил я.
– А я ведь кое-что видел.
– Что ты видел?
У меня похолодело на сердце. Неужели он запомнил дорогу? Сколько бы я не блефовал на этот счет, убивать его я точно не собирался.
– Ну, помнишь, ты спрашивал про свет в коридоре? Белая дверь в конце, все эти дела.
Я с облегчением перевел дух. Он говорил совсем не о том, о чем я подумал.
– Это когда ты ласты начал загибать?
– Но. Теперь я точно вспомнил. Ясно вот так видел как тебя.
– И что это было? Ангелы?
Он помолчал и еще раз улыбнулся.
– А не скажу.
– Почему?
– Да пошел ты в задницу. «Задница» ведь не матерщинное слово?
– Нет, это просто часть тела.
– Вот и пошел ты в эту часть тела. Ни фига я тебе не скажу.
* * *Когда я приехал к Марине на дачу и спросил – можно ли остаться у нее ночевать, маленький Мишка бросил в меня мячом. Я поймал мяч и кинул его обратно. Так мы дурачились минут пять, а Марина смотрела на нас и качала головой.
– Ну, так как? – спросил я, когда Мишка убежал за своим мячиком к дальним деревьям.
Честно говоря, я специально закинул его туда.
– Ты же знаешь, – пожала она плечами. – И всегда знал.
– Да? – сказал я.
За весь вечер она больше не обмолвилась на эту тему ни словом. Пока Мишка не уснул, мы молча целовались в темноте на веранде, а потом она увела меня к себе в комнату.
Пистолет так и остался лежать у меня в машине.
ЗИМА: МИХАИЛ
Вообще-то, я не ожидал, что все это так получится. Не то, что я украду дебильного Сашу-Мерседеса, а то, что вдруг окажусь у Марины на даче. То есть, конечно, я хотел оказаться у нее на даче, но никто ведь не мог предположить, что это произойдет именно так. Я имею в виду, из-за того, что в моей квартире теперь сидел этот узник. И главное, что все вышло как-то само собой. Саша сидел у меня в квартире, а я жил у Марины на даче.
Время от времени я наезжал в Москву, чтобы проведать его и отчитаться перед ПП. У того из-за финансового кризиса начались какие-то там проблемы, и ему сделалось абсолютно не до меня. Сережа ничего не хотел знать кроме своего компьютера, поэтому я опять мог спокойно заниматься всем, чем угодно. И надо сказать, было чем.
Сашины боссы не хотели давать за него денег. Косяк состоял в том, что я переоценил его персону. Он оказался простым исполнителем, который, в принципе, никому не был нужен. Раскошеливаться из-за него никто не хотел. Они не то что пятьдесят штук – они даже тысячи за него бы не дали. Глубоко в душе я их понимал. Я уже сам был готов плюнуть на это дело, но все еще не знал, как поступить со своим «пленником». Марине я сказал, что у меня в квартире живет родственник из Сибири, который приехал в Москву на заработки, но вместо этого начал сильно пить. Я не хотел, чтобы у нее возникло желание с ним познакомиться.
Впрочем, насчет этого я беспокоился напрасно. Если у нее и возникали какие-то желания, то все они были связаны с ее собственным домом. Ее совершенно перестало волновать все, что происходило за последней линией сосен, которые росли перед железнодорожной станцией. Остальной мир с поездами, скандалами, политическими убийствами для нее больше не существовал. Это было видно по ее спокойному взгляду, по ее движениям, по тому как она отвечала на мои вопросы или вопросы маленького Мишки, по тому как вечером она стелила постель, а утром убирала ее в ящики большого старинного шкафа. Я лично чувствовал себя точно так же. Иногда даже забывал, что у меня в квартире живет заложник.
Первый раз, кстати, когда мне в голову пришло это слово, я даже удивился. Оно совсем не подходило бедному Саше. Я привозил ему лекарства, кормил его Марининым супом, а он рассказывал мне про армию. Забавно, но он и в самом деле почти перестал материться. Много смотрел телевизор и потом рассказывал мне про какие-то драки в Госдуме. Я уже не приковывал его наручниками к батарее. Просто закрывал на три оборота крабовый замок и уезжал. С двенадцатого этажа он бы ни за что не рискнул спуститься. Впрочем, иногда у меня создавалось впечатление, что он не очень-то и хотел. Не знаю почему, но у меня такое ощущение было. Может, он в этой своей армии привык сидеть на одном месте.
На даче мы, в общем, ничем особенным не занимались. Так, ходили на станцию, репетировали. Я возился с маленьким Мишкой. По вечерам Марина рассказывала ему сказки перед сном, и я удивлялся откуда она знает так много.
– Я их не знаю, – однажды сказала она. – Я придумываю.
– Прямо так? – удивился я. – С ходу?
– Да. Они ведь все одинаковые. Добрый принц сначала попадает в беду, но потом обязательно находит свою принцессу.
– Вчера ты рассказывала про разбойника. А позавчера про Белого Волка.
– Ну и что? Все равно это тот же принц. Главное, что он находит свою принцессу.
– Можно, наверное, книжку детскую написать.
– Я об этом подумаю, – говорила она и касалась пальцами моего лица.
Вообще, иногда мне было как-то странно оттого, что у меня вроде как появилась семья. Причем, не просто семья, а целая семья сразу с настоящим ребенком. Правда, Марине он был не сыном, а братом, но разницы, в принципе, никакой. Поэтому я тоже как-то начал вдруг чувствовать себя таким как бы отцом. Смешно, конечно, но я, правда, начал. Ну, то есть, любовь там и все такое. По утрам просыпаешься и вдруг вспоминаешь, где ты вчера лег в постель. Сначала от этого вообще было очень странно. Такое ощущение как будто всех обманул. Не в том смысле, что наколол кого-то или там кинул, а в том, что карта пришла небольшая, а ты блефанул, и тебе вдруг поверили. И при этом никто даже не злится на тебя. Лежишь утром в кровати, смотришь как за окном падает снег, а в соседней комнате Мишка играет с собакой. Еще мне нравилось печку топить. Никогда до этого не думал, что может так вот понравиться. Марина блины все время делала по утрам. С клубничным вареньем было ужасно вкусно. А Мишка любил с вишневым.
Так у нас и прошло полтора месяца.
* * *– Ну и погода, – сказал я, входя в квартиру и закрывая за собой дверь. – Пока до подъезда добежал, куртка успела намокнуть. Ты не знаешь, это вредно для кожи?
– У тебя турецкая? – спросил он.
– Сам ты турецкая. В Италии покупал.
После выписки из больницы Павел Петрович действительно подогнал мне дежурную штуку баксов. Типа – премия на лекарства.
– Там тоже, наверное, полно турецких.
– Да пошел ты, – беззлобно ругнулся я. – Фирменный был магазин. Со всеми наворотами.
– Тогда ни фига ей не будет. Дождь, что ли опять?
– Подойди к окну. Совсем уже обленился.
– А какой смысл? Я все равно на улицу уже сколько не выходил. Так что мне твоя погода без разницы.
– Такой зимы в Москве еще не было.
– В Москве еще до фига чего не было.
– Ну, дождь в конце декабря точно никогда раньше не шел. Надо же, может, и правда, конец света. В метро много про него говорят. Год, говорят, у нас всего остался.
– А сколько градусов?
– Плюс один.
– Тогда это конец света. Чего там еще говорят?
– Говорят, Ельцин скоро помрет.
– Это уже сколько лет говорят. Что еще?
– Доллар к февралю будет стоить тридцатку.
– Вот это больше похоже на правду. Еще?
– Русские договорятся с Хуссейном и врежут американцам по заднице.
– Тогда точно будет конец света. Еще что?
– В Кремле одни голубые.
Саша поморщился.
– Ну, не знаю. Так-то, по телику они нормальные мужики. Сытые такие. Довольные.
– А голубые должны быть голодными, что ли, хочешь сказать?
– Ну не знаю. Они выглядят по-другому. Не то что голодные там. Но такие, знаешь, не очень довольные. Как будто чего-то им надо еще.
– Понятно, чего им надо.
– А у этих в Кремле, у них же все есть. У них жизнь по кайфу. Поэтому они такие толстые.
– В метро говорят, что скоро их тоже немного почикают.
– Никто их не будет чикать. Они сами кого хочешь почикают. В Чечне видел какой шухер конкретный навели? И хоть бы кто им слово сказал. Конкретно разобрались – с самолетами, с пушками, с танками. У этих пацанов широкий размах. Не сравнить с моим Николай Николаичем. Хотя, на своем уровне он тоже очень плотный мужик.
– Достал меня твой плотный мужик, – сказал я проходя на кухню. – Ты почему опять суп не съел?
– Не дает бабок? – спросил Саня.
– Даже разговаривать на эту тему не хочет.
– А я что тебе говорил? У него таких как я, наверное, полсотни. Думаешь, он будет за каждого из них по пятьдесят штук платить? Так бы уже давно у него всех пацанов переворовали. Просто заменит кем-нибудь и забудет. Вместо меня на рынке, небось, уже кто-то другой капусту стрижет.
– Киря, – сказал я, вылавливая из кастрюли мясо.
– Как Киря? – удивился он.
– А чего ты так удивляешься? Он же тебе друган.
– Ну да… Только… Поэтому и удивляюсь.
– Что друган твое место занял?
– Я его из жалости к себе на работу взял.
– А, ты об этом.
– Он же тупой.
– Перестань. Что там, так много ума надо?
– Ну, нет… Но все-таки…
– Короче, ты просто злишься.
– Я не знаю, – с глубоким вздохом сказал он. – Может, и злюсь.
– Суп зря не доел. Тут еще до фига мяса.
– Ты лекарство принес? У меня уже все кончилось.
– Не будет больше лекарств.
– Как это не будет? Почему? Ты что, решил меня уморить тут? Я загнусь без лекарств. У меня астма.
– Да, погоди, – сказал я. – Чего ты так разорался?
– Ни фига себе, разорался. Он мне говорит, что лекарств больше не принесет, а я молчать должен.
– Я тебя отпускаю.
Он так завелся, что сначала даже меня не понял.
– Что? Что ты сказал?
– Можешь идти и купить себе сам свои микстуры. И так вся квартира от них провоняла. Только бабок на них я тебе не дам. Можешь не просить. Знаешь, сколько я на них уже истратил?
– Ты меня отпускаешь?
Он как будто не верил своим ушам.
– Ну да, да. Я тебя отпускаю. Если хочешь, могу еще один раз повторить. Похитителя из меня не вышло. Я раскаиваюсь, что взял тебя в плен.
Дурацкая, конечно, получилась фраза насчет плена, но я ведь тоже себя чувствовал не совсем как бы в своей тарелке. Не каждый день отпускаешь заложников на свободу.
– Короче, можешь идти. Дверь открыта. Если хочешь, можешь сначала доесть суп.
– Да на фиг мне сдался твой суп.
– Ну, не хочешь как хочешь. Тогда иди сразу. Остановка прямо напротив дома. Надо только его обойти.
– У меня денег нет на автобус.
– Начинается, – сказал я и достал из кармана мелочь.
Почему-то он не выглядел очень обрадованным.
– Может, разрешишь хоть вещи собрать?
– Да какие у тебя вещи? – удивился я. – Тут все мое.
– Я, между прочим, полтора месяца в этой квартире просидел.
– Но это моя квартира. Теперь я тут буду жить.
– Да?
– Конечно. А ты как думал?
– Я никак не думал. Просто ты ведешь себя по-свински.
– Я веду себя по-свински? – моему удивлению не было границ. – Я тебя отпускаю. Можешь идти на все четыре стороны.
– А ты у меня спросил? – в его голосе явно слышалось возмущение. – Ты у меня спросил? Ты же всегда делаешь то, что тебе хочется. Пришло в голову взять заложника – хоп, достал пистолет и приставил его кому-нибудь к голове. Не вышло ни фига с выкупом – все! Сразу пошел к черту! Ты думаешь, ни у кого кроме тебя своих проблем нет? Или все должны только твои проблемы решать? А то, что я теперь работу потерял? И, может, мне из-за этого даже жить теперь негде!
Я немного растерялся от его напора.
– Как это негде? Ты что, прямо на рынке жил?
– А где же еще?!! Если бы в больницу весной не попал, давно бы уже из Москвы уехал. У меня в Рязани семья. Мамка почтальоном на почте работает. А так лето в больничке перекантовался, потом Николай Николаич меня на рынок пустил. А теперь в моей подсобке Киря живет.
– Ему что, тоже в Москве негде остановиться?
– Он квартиру снимал на 3-ей улице 8-го Марта. От «Динамо» десять минут на автобусе. Теперь на фига ему та квартира?
– Смешные вы, ей Богу.
– Киря не сказать, что сильно смешной.
– Ну, я не знаю, – наконец сказал я. – Поживи пока тут. Может, что-нибудь подвернется.
– Двадцать раз подвернется, – пробурчал он, однако уже более дружелюбно. – Знаешь, сколько сейчас стоит в Москве жилье?
– Денег я тебе не дам.
– Никто и не просит. Хотя, по уму, конечно, надо.
– Слушай, ты совсем обнаглел.
– Я тебя не заставлял приезжать ко мне со своим пистолетом. Еще про «Феррари» мне наврал.
– А я тебя бесплатно кормил целый месяц. По нынешним временам это много значит.
– Я в легкую мог сам прокормиться. И к тому же, не месяц, а полтора.
– Тем более.
– Полтора месяца ты продержал меня взаперти как зека.
– Я же тебе сказал, можешь идти.
– Я не о том.
– А о чем?
– У меня, между прочим, могли быть свои планы на это время.
– Ты что, хочешь, чтобы я перед тобой извинился?
– Не плохо бы. Но это сейчас не самое важное.
– А что самое важное?
– Завтра Новый Год.
– Ну и что?
– Как это что? Сам-то, наверное, не будешь встречать его один в пустой квартире.
– У тебя есть телевизор.
– Засунь его … ты знаешь куда.
– Я должен елку, что ли, тебе принести?
– На фига мне сдалась твоя елка.
– А чего ты хочешь? Нормально скажи.
– Я хочу Новый Год как у людей.
– В смысле?
– Чтобы компания была, чтобы весело. Я полтора месяца кроме твоей рожи никого не видел.
– Где я тебе возьму компанию? Совсем, что ли, сдурел?
– Ну, ты же куда-то поедешь…
– Да ты обалдел просто! Никуда я тебя с собой брать не буду!
– А я тогда поеду и Кирю сюда привезу.
При этих словах его глаза сузились и превратились в маленькие щелки. Видимо, он решил меня напугать. Однако я был готов к подобным штучкам. У меня на такой случай был припасен для него неприятный сюрприз.
– Попробуй. Они там почти уверены, что ты сам решил навариться на этом деле и поэтому подстроил свое похищение.
– Врешь!
– Проверь. У меня в машине есть сотовый. Можешь прямо оттуда сейчас позвонить. Увидим, сколько им надо времени, чтобы подъехать сюда и с тобой разобраться. Ты уверен, что сможешь их убедить? Не очень ведь похоже, чтобы мы с тобой были врагами. Боюсь, они тебе не поверят. Тем более, что я тоже не буду молчать.
– Понтуешься. Ты вечно понтуешься!
Конечно, я понтовался. Тем более, что телефон лежал у меня не в машине, а в правом кармане. Какой дурак оставит его в машине? Просто мне нужно было выиграть время и вместе с тем продолжать свой наезд. Я знал, что он быстро сдается, когда на него наезжают.
– Проверь. Можем спуститься через минуту. Только я-то, в случае чего, сяду в свой джип и свалю, а тебе от них придется на автобусе делать ноги. Мелочь я тебе уже дал. Там, кажется, даже на метро хватит. Если сумеешь из автобуса выйти через три остановки, считай – тебе повезло. В метро они точно стрелять не будут. Там сильно много ментов.
– Блин! – прошипел он.
– Так что тебе лучше не рыпаться. Доказать им ты все равно ничего не сумеешь. А если побежишь, то они тогда точно подумают, что во всем виноват ты один. У тебя вообще нет никакого выбора. Самое мудрое – сесть на поезд и уехать к мамке в Рязань.
– Блин! – опять сказал он.
– А что, в Рязани так плохо?
– Я же только про Новый Год у тебя спросил, – он глубоко вздохнул и расстроено опустил голову. – Сказал бы просто, что нет, а то начал тут пугать… Все настроение испортил.
– Ты сам этого захотел.
– Я просто не хотел сидеть тут один завтра всю ночь.
Мне вдруг стало его жалко.
– Ну, хочешь, я тебе шампанского привезу?
– Да пошел ты со своим шампанским… Все равно потом будешь этими деньгами меня попрекать…
– Как хочешь, – сказал я. – Может, завтра еще заеду.
– Пошел ты, – уже без всякой злобы повторил Саша.
Когда я спустился, у меня в кармане зазвонил телефон. Хорошо, что это случилось уже на улице. Впрочем, скорее всего, я выкрутился бы даже так. Бедного Сашу загрузить было не фиг делать. Тем более, что за последнее время я в этом смысле стал очень крутой. Врасплох меня застать теперь было трудно. Не знаю даже, что могло бы серьезно застать меня врасплох.
– Да, – сказал я, открывая дверцу.
– Слушай, тебе Марина давно не звонила? – раздался в трубке Сережин голос.
– Марина? – повторил я и застыл на месте, так и не сев за руль.
– Ну да… Я тут подумал… Уже почти полгода прошло… Эй, ты меня слышишь?
– Я… тебя слышу… Да-да, все нормально…
– Ты, вообще, куда-то пропал… Может, заедешь? Поговорим…
– Да у меня тут были кое-какие дела… Хорошо… Завтра заеду, утром… Поговорим…
– С наступающим тебя.
– Да-да, и тебя так же, – сказал я. – Завтра в одиннадцать, хорошо?
– Давай, – он положил трубку.
«Ни фига себе», – подумал я.
Больше на этот счет никаких мыслей у меня в голове не возникло.
* * *Я приехал к нему раньше одиннадцати. Не знаю почему так вышло. Просто не мог усидеть на месте. Встал очень рано и уехал с дачи, пока Марина с Мишкой еще не проснулись. Ужасно не хотелось говорить ни с кем из них. Это не то, чтобы как-то стало вдруг все противно, а просто я знал, что сейчас буду врать. И врать я буду именно насчет них. От этого меня даже чуть-чуть поташнивало. Не сильно, но, в общем, нормально так. Меня всегда поташнивает, когда нервничаю или просто волнуюсь там. На первом курсе перед экзаменами всегда тошнило. Так, в принципе, никогда не рвет, но мутит как-то, и вообще, очень неприятно. Короче, я свалил до того, как они проснулись. Не охота было разговаривать с ними и знать, что я сейчас буду про них врать. Ну, что я их давно не видел, и все такое. Мне почему-то вдруг показалось, что это будет, как будто я скажу, что они умерли. От этого меня и тошнило, скорее всего.