– Как родители?
– Мама жива. А папа умер, – горестно произнесла она, сказала доверительно, как близкому человеку, наверное, помнила, что я когда-то отпустил ее с Новосибирских гастролей домой, навестить родителей.
Она помнила добро, и в этом я убедился потом не раз. Однажды в Коктебеле я одолжил у нее 50 долларов.
– Когда вернешь? – заметила она, но не зло, по-человечески.
– До первого сентября, перешлет через проводника племянница, – объяснил я.
– Хорошо, – кивнула она головой.
Деньги я вернул раньше договоренного времени, дважды не застал Любу дома и попросил ее друга и соседа Леонида Николаевича Петрова, в прошлом директора Дома творчества писателей, сделать это за меня. С Петровым у меня были давние и приятельские отношения. Еще будучи директором Дома творчества, он говорил мне: «Варлен Львович, мне дарят свои книги почти все отдыхающие в Коктебеле писатели. Ваши книги отличаются от многих их творений, ваши читать можно». И я нисколько не сомневался, что он без труда вспомнит мою просьбу и даже забыл о ней. Встречаю Леонида Николаевича через пару недель.
– Люба благодарит вас! – торжественно объявляет он.
– За что? – искренне удивляюсь я.
– За деньги.
– Так это я должен благодарить ее, а не она меня, – возражаю я.
– Дело в том, – улыбается Леонид Николаевич, – дело в том, что вы первый из ее должников, который отдал деньги. Другие не возвращают. Считают, что Люба богатая, и обойдется без одолженных людям денег.
Я не знал так хорошо ее детство, как Алла Боссарт, есть вещи и случаи, о которых женщины стесняются рассказывать мужчинам.
Люба поведала Алле, что во время войны ее мама чуть не умерла, когда в общественном сортире возле рынка продовольственные карточки выпали у нее из кармана прямо в яму с экскрементами. А это же война. Без карточек – голодная смерть. И мама с подружкой держали друг друга за ноги и по локоть в дерьме их там ловили. И выудили. Слушая Любу, ее маленькая дочь Маша удивляется: «Какие карточки?» – «Клубные!» – объясняет ей бабушка. – «А что это?» – не понимает Маша. – «И слава богу, что ты не понимаешь, – говорит мама. – Впрочем, знать о том, как жили родные, тебе не помешало бы…»
К утру Люба полностью восстанавливается. В голове – ни хмелинки. Она спешит на репетицию. Вечером у нее, по сути, бенефисный спектакль – «Квартет для Лауры», где она занята единственной из актрис.
Этот спектакль всегда шел при аншлагах. Люба сожалела, что в России очень мало кто знал Габриэля Аруйо – очень талантливого драматурга. «Квартет для Лауры» – это легкая французская комедия с хорошими костюмами, прекрасной музыкой и танцами. И партнеры у Любы были отличные, уже известные москвичам по спектаклю «Служанки» в театре у Константина Райкина.
Лаура – эксцентричная особа, которая обзавелась любовником, намеренно ставит об этом в известность мужа – просто из любопытства посмотреть на его реакцию. Когда Лаура попадает в неудобное положение, актрисе жаль свою героиню. По этому поводу она высказывает свое нетрадиционное мнение в одном из интервью: «Я очень люблю всех женщин. И всех мужчин тоже люблю. И это замечательно, когда они доставляют удовольствие друг другу. Всякая профессия имеет право на жизнь – и шпиона, и могильщика, и проститутки. Женщины оказывают мужчинам сексуальные услуги за деньги с незапамятных времен – эта профессия одна из самых древнейших. Так разумно ли закрывать на эту очевидность глаза? Это глупость, из-за которой страдают и те и другие, от болезней, бандитского беспредела, милицейского произвола, мошенников и садистов. Если это дело легализовать, всей этой криминальной грязи станет намного меньше. Это наши обстоятельства мучениц. И совершенно зря находятся люди, считающие, что в «Интердевочке» я сыграла свою героиню, сочувствуя ей. Посмотрите, что творится вечерами на нашей Тверской. После недавнего спектакля я просто выехать не могла. Только в нашем дворе два десятка молодых девчонок стояли плотным строем под светом фар и, распахнув шубки, весело демонстрировали свои прелести. И думаете, они стали путанами, посмотрев фильм «Интердевочка» с моим участием? Их толкает на это жизнь и им плевать на чьи-то осуждения или запреты. Подумайте, почему это творится? Или никто не хочет думать об этом или кому-то это просто выгодно?»
В актерской карьере бывают самые непредвиденные обстоятельства. Режиссер Житинкин пригласил Любу Полищук и ее сына в спектакль, где сын должен играть роль маминого мужа. Была там одна эротическая сцена, где он берет маму на руки. На первых репетициях у обоих были странные ощущения, но им повезло – спектакль был комедийным, и у обоих хватило здорового чувства юмора преодолеть неприятные ощущения.
В конце концов Люба Полищук настолько развеселилась, что вспомнила и точно, почему ее в детстве прозвали «Арифметикой». Да просто потому, что она лучше других пела песню про «Арифметику», хотя этот математический предмет явно недолюбливала.
Подобные случаи бывают в сознании людей, – неожиданно вспыхивает в сознании факт или событие далекого прошлого, на которые в свое время не обращалось особого внимания. Вдруг я вспоминаю и весьма отчетливо красивое лицо совсем юной Любы перед выходом на сцену в Новосибирске. Первый концерт. Она стоит за кулисами в черном платье с маленьким вырезом, не напряжена, спокойна, и только из умело подведенных глаз неожиданно льется поток грусти. С чего бы это? Почему? Тогда я не задавал себе этого вопроса. Она предупредила меня, что начинает гастроли после сильного запоя, что потом все будет в порядке, но и тогда перед выходом на сцену я не ощущаю в ней ни капельки опьянения. Только сейчас я начинаю понимать происходящее с нею в те далекие годы. Из ее же записок тех лет. Они сохранились.
«Я не люблю говорить о болезнях. Лет десять назад у меня была травма позвоночника. Врачи фактически приговорили меня к инвалидности. Но благодаря вовремя принятым мерам и колоссальной поддержке родных – выкарабкалась. Уже после этого встала на пуанты и танцевала в сложнейшем вокально-хореографическом спектакле «А чой-то ты во фраке?» А когда мы были на гастролях в Израиле, у меня случился отек связок. Лечится это в основном молчанием и покоем, а мне приходилось петь».
Она не сорвала гастроли, проявив актерский и гражданский героизм, после чего руководство театра решило поощрить ее, предложив вступить в партию. «Вы что, с ума сошли?!» – вскидывает она брови, выражаясь на самом деле более жестко. Руководство в растерянности и даже испуге отступает, пятясь к двери.
Поговаривают, что актриса Любовь Полищук перед началом спектакля регулярно опорожняет бокал со спиртным. И никто не противится этому, даже не делает ей замечания. Удивительно, но теперь понятно мне и это, и ее грустнейшие глаза в Новосибирске. Спиртное как своеобразная анестезия смягчало или вообще купировало боли в спине, и Люба могла нормально работать. Понятно ее волнение на гастролях. А она обещала мне не брать в рот ни капли спиртного. Перерывы между концертами маленькие, и если происходят переезды из зала в зал, то в одном автобусе со мною. Она дала мне слово и сдержала его, хотя, наверное, ей это стоило больших мук. Она уезжала в Омск за день до завершения гастролей в Новосибирске. Ждали такси в аэропорт к часу ночи, а до этого распили с Любой бутылку коньяка, на прощание, за удачные гастроли. Мы с ней тогда выполнили почти месячный план прибылей филармонии.
Я был доволен, что выступал с отличной актрисой, которая за десять минут пребывания на сцене настолько разогревала зал, что работать после нее было намного легче. Я имел право брать в сольный концерт один номер и часто пользовался этим, давая возможность подзаработать актерам и побывать в крупнейших городах, в том числе и курортных. Однажды взял на гастроли в Калининград Клару Новикову – новоиспеченную лауреатку Всесоюзного конкурса артистов эстрады, поделившую первую премию с Геннадием Хазановым. Громкий успех Любы был несравним со скромным выступлением Клары. К тому же Люба, единственная из всех артистов, с которыми я работал, выходя на поклон после концерта, останавливалась в шаге, не доходя до меня, и протягивала руку в мою сторону, показывая, что я основной герой и исполнитель концерта. Клара иногда выпрыгивала даже вперед. Но не это мне хотелось бы сейчас вспомнить, а радостное, улыбающееся лицо Любы. Столь счастливой я больше никогда не видел ее и причины тому, видимо, были две-три: она ехала домой, и гастроли прошли чисто, и полстакана коньяка, выпитые на прощание, сняли до этого мучившие ее боли.
В лечении Любы принимали участие родные, и в первую очередь сын Алексей. Мама очень много курила, и Леша, еще будучи школьником, своеобразно боролся с этой вредной маминой привычкой: он развешивал по квартире плакаты с изображением дымящейся сигареты на фоне черепа и костей, а маленькие листочки с такими же рисунками она постоянно находила в своей сумочке и холодильнике.
Люба была против его занятия актерской профессией, но не возражала этому. Однажды сказала мне: «Алеша очень талантливый артист, но еще не нашел своей роли». А через десяток лет у рынка в Коктебеле поведала мне: «Ты слышал об артисте Алексее Макарове?» – «Слышал». – «Так это мой сын! Играет в киносериалах!» – с гордостью произнесла она.
В ее записях я нашел такое признание: «Актерская профессия – это моя любовь на всю жизнь. Вряд ли могла бы с таким удовольствием заниматься чем-либо другим. Однажды после тяжелой операции (наверное, после автокатастрофы. – В. С.) должна была отдыхать три месяца. К исходу первого я взвыла и вышла на сцену. Театр для меня – это всё, вся жизнь. Я не могу без этого, даже сны снятся про театр!»
Родители долгое время не разрешали ей ехать в Москву, считая актерскую профессию несерьезной и не дающей заработка даже для нормальной жизни. В конце концов отец, смирившись с выбором дочери и понаблюдав за тем, как она трудится, сказал: «Каторжный труд. Пошла бы в строители – гораздо спокойнее».
В отличие от многих коллег, Люба наверняка знала диагноз своей болезни и понимала, что все ее работы на сцене скоротечнее, чем у других актеров. Снималась в кино, если разрешали киноверхи, о чем расскажем отдельно. Старалась сыграть в каждом новом спектакле «Эрмитажа», даже в эпизодической роли. С громадным удовольствием взялась за роль героини булгаковской «Зойкиной квартиры». Этот спектакль тогда шел во многих театрах – наконец-то разрешили ставить Булгакова. Я видел его во Владикавказе, в драматическом театре, где его играли впервые, почти полвека назад. Актеры возрастные, но старательные, играли с воодушевлением. Слабее всех выглядела актриса в роли героини, владелицы пошивочной мастерской Зои Пельтц, содержавшей под видом ателье публичный дом. Актриса однообразна во все сценах – циничная, хищная, деловая женщина. Наверное, эта роль так и была задумана Булгаковым. Но в исполнении Любови Полищук мы видим героиню в трех ипостасях. В образе обворожительно-обманчивой, внешне блестящей хозяйки заведения, расчетливой мошенницы и отнюдь не чуждой любви женщины. При появлении на сцене энергичной и хитроватой Любы зал оживал в предвидении необычных событий. Люба не только прочитала и выучила роль, но и вникла во все нюансы характера героини.
В первом акте героиня переходит в наступление, встретив незадачливого братца, неожиданно нашедшего ее.
«Зоя. Тебя же расстреляли в Баку?
Аметистов. Пардон, пардон, так что же из этого? Если меня расстреляли в Баку, я, значит, и в Москву не могу приехать? Меня по ошибке расстреляли, совершенно невинно.
Зоя. У меня голова закружилась.
Аметистов. От радости?
Зоя. Ничего не понимаю.
Аметистов. Ну, натурально, под амнистию подлетел. Кстати, что это у тебя за племянница?
Зоя. Это моя горничная, Манюшка.
Аметистов. Тэк-с, понимаем, в целях сохранения жилплощади…
Зоя (меняется в лице, ищет точки соприкосновения). Что же ты хочешь прежде всего?
Аметистов. Брюки.
Зоя. Молчи. Я дам тебе место администратора в предприятии. Но, смотри, Аметистов, выкинешь какой-нибудь фокус – тебя угроблю».
Люба – неистовая поклонница Булгакова. Я это хорошо знаю, и когда пишу книгу о нем, вставляю туда фрагмент с участием Любы, конечно, придуманный, фантазийный, но нисколько не искажающий ни содержания, ни смысла книги. У меня выработалась привычка отмечать в своих книгах настоящих друзей как добрую память о нашем знакомстве. Действие происходит на туапсинском пляже, где рядом оказываются уже сильно постаревшая первая жена Булгакова Таисия Николаевна и молодая актриса из эстрадной группы «На эстраде – омичи» Люба Полищук. Жена Булгакова, узнав, что Люба родом из Омска, вспоминает, как она с отцом – будущим тестем Булгакова – приехала зимой в этот холодный морозный город, как вывалилась из саней на повороте улицы, но все-таки добралась с отцом до места, где должно было начаться строительство новой казенной палаты – финансового управления города. Рассказывает про тогдашнюю жизнь Омска, о видах на красивые озера, лечение мамы кумысом. Люба слушает с интересом рассказ о неизвестной ей жизни родного города, но с гордостью отмечает, что в строительстве казенной палаты мог принимать участие ее дедушка, как и отец, – строитель по профессии. Делится с женой Булгакова своими планами, желанием уйти из эстрады в театр. Узнает, что отец собеседницы, хотя и заведовал финансами, безумно любил театр, был актером-любителем и довольно известным в городе. Перед началом спектакля продавала программку с его портретом: «Актер Лаппа – 5 коп.». Люба рада, что бывшая жена Булгакова Таисия Николаевна Лаппа поддерживает ее мысль о переходе в театр.
Вот как выглядит встреча бывшей жены Булгакова Татьяны Николаевны и Любы в книге (Москва, 2000 год).
– У вас в руках яркий журнал. Заграничный? – интересуется Татьяна Николаевна.
– Это журнал мод из Японии. На обложке – я, узнаете?
– Еще бы! Узнаю! Вы очень красивая девушка!
И весьма неглупая – в глазах проскальзывает любопытство и отнюдь не праздное! – похвалит девушку Татьяна Николаевна и вернется к воспоминаниям об Омске. – Я там жила в те годы, когда была моложе вас. Не все здания в городе, но Казенная палата должна сохраниться, строилась на века. Неужели не помните солидное здание на площади?
– Слева от обкома? С резными наличниками?
– С резными, – подтвердит Татьяна Николаевна.
– Так сразу бы и сказали, – улыбнется Люба, – это здание, возможно, строил мой дедушка. А вы кто по профессии будете? Похожи на учительницу!
– Почти угадали, – скажет Татьяна Николаевна, – я работала в реальном училище классной дамой.
– До революции что ли? – спросит Люба.
– Да, – вздохнет Татьяна Николаевна, – мне уже знаете сколько… Я еще застала Колчака.
– Врага революции? – нахмурит лоб Люба.
– Великого ученого и флотоводца! Писатель Куприн называл его «лучшим сыном России». А Иван Алексеевич Бунин… Знаете такого писателя?
– Слышала. Но мы его не проходили.
– Когда-нибудь будут проходить, – чувственно произнесла Татьяна Николаевна. – Бунин писал об Александре Васильевиче Колчаке: «Настанет время, когда золотыми письменами, на вечную память, будет начертано Его имя в летописи Русской земли».
– А место, где он жил в Омске, я знаю. Усадьба на берегу реки. Туда иногда туристов водят. Буду дома – обязательно зайду. Вы правильно заметили – я очень любопытная, – согласилась Люба.
– А я уже старая, но кое-что помню.
– Зато душа у вас молодая, глаза блестят, живые, значит, молодая. И профессия у вас была интересная. Слова-то какие «дама», к тому же «классная». Обалдеть можно! Сейчас даму можно встретить только в старых пьесах. У нас в Омске их редко ставят. До московских театров нашему драматическому еще далеко. А я мечтаю играть в театре. Начала с эстрады. Другого выбора не было. Все таки стала ближе к искусству. Я на многое пошла, чтобы остаться в Москве. Уехала от родителей. Скучаю без них. Мне дедушка рассказывал, что до революции получал больше, чем после нее. Могло быть такое?
– Могло, – ответила Татьяна Николаевна.
– А вы из богатой семьи?
– Ну, не скажу, что мы были богатыми, но на свадьбу отец подарил мне большую золотую цепь и набор столового серебра. Они нас с Мишей потом, в трудные годы, здорово выручили. Миша мог писать.
– Это ваш муж? Он писатель? – не сдержала любопытства Люба. – Скажите фамилию!
– Зачем, девушка? Мы с ним давно разошлись… Но я его не забывала никогда. И не стыдилась, когда его не печатали, когда над ним измывались, – погрустнела Татьяна Николаевна, – звали его Михаил Афанасьевич Булгаков.
– Тот самый! Знаменитый! – воскликнула Люба. – И я сейчас загораю рядом с вами! Это же чудо! Даже не верится! Я мечтаю играть в его пьесах!
Люба, видимо, очень внимательно прочитала мою книгу, хорошо помнила отдельные детали, и во время встречи со мною в конце разговора настороженно заметила:
– Стрёмно как-то. Я и Булгаков. Стрёмно!
– Но я же хорошо пишу о тебе, и ничего не выдумываю. Ты уже давно работаешь в театре. Просто я хотел, чтобы таким образом сохранилась память о нашем знакомстве, нашей дружбе. Разве я поступил плохо?
– Почему плохо? – говорит Люба. – Спасибо. Но все-таки я и Булгаков – стрёмно как-то получается.
– Привыкай чаще слышать о себе, – улыбнулся я. – Каждый артист стремится к славе.
– А если не каждый? Если только хочет стать хорошим артистом, сыграть интересную роль? – спрашивает Люба.
– Еще лучше! – соглашаюсь я и мы, довольные беседой, расходимся по рынку. На выходе случайно встречаемся снова, и, кажется, какой-то небесный магнит притягивал нас в тот день.
– Я чересчур доверчивая, – неожиданно говорит Люба. – Еще раз спасибо за то, что отдал деньги. Не в долларах дело. Главное – отдал, не обманул. Меня столько раз обманывали – не сосчитать.